Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души Страница 31

Не надо тратить понапрасно сил -

Ведь мы живем покамест безопасны,

Опеки ж над собой, по мере сил,

Я не терпела никогда -- согласны

Еще терпеть ее от близких бы,

А от чужих мы не возьмем хлебы.

До просьб не унижайся ты николи

И ради гибнущих нас -- не проси,

Имей довольно принципа и воли

И высоко достоинство неси,

Останься человеком и в недоле,

А лбом дверей, пожалуй, не сноси -

И смысла никакого нет, и ранишь

Мне сердце тем, что воздух лбом таранишь.

Что до Москвы -- то город наш большой,

В нем люди разные и мыслят разно:

Одни гуляют и живут душой,

Другие трудятся однообразно,

Рабочий день у них всегда большой

И с выходными тоже несуразно.

Кто не работает -- тот сыт, одет,

Не устает и ездит на балет.

Я ж ничего не вижу и не знаю,

И времени свободного нейму,

По выходным землицу ковыряю

И к осени на трудодень возьму

Немного овощей. А что читаю -

Читаю мало -- иногда возьму

С собою в очередь какую книжу,

Но быстро устаю и плохо вижу.

* * *

25 сентября 1943

Устала! И хотела б отдохнуть -

Не все ж трудиться -- я ведь не машина.

Ешь только, чтобы в зуб ногой толкнуть.

Слабеет, разрушается Ирина

И хочет прежние года вернуть,

Что прожиты с чужого, видно, чина,

По сказанному смыслу, при худом

Вмешательстве, сторонним мне умом.

Жизнь вспоминается, и хочешь плакать -

Так жутко искалечена она.

На всем серятина и одинакоть,

И много лет назад жизнь вручена

Тому, кто сам был сер, как эта слякоть,

Кто и не знал, какая мне цена,

И мною торговал, и без разбору

Мной помыкал с любой, какая впору.

И вот теперь я остаюсь одна,

И горечь прошлого меня обстала,

И с настоящим я разрешена.

Где будущее? -- жду его устало,

Не понимая, для чего должна.

И так вчера из ящика достала

Листок от липы и прочла у лип:

"Ваш муж Максимов, капитан, погиб".

Всю ночь по улице бродила вьюга,

Порывы ветра были так сильны,

Что даже стекла плакали с испуга

И двери хлопали, возмущены.

Вокруг ходила ходуном округа,

И стены двухметровой толщины,

Не озаботясь, пропускали воздух -

Так мрак сочится сквозь стекло при звездах.

Всю нашу дверь издергало струей,

И комната, гранича с коридором,

Была в нем только утлою ладьей,

Высасываемой в ветра простором.

Носились поверху -- Бог им судьей -

Там крыша с вороном, тут дверь с запором.

В ночь на двадцать четвертое число

Мне злую весть к порогу намело.

Погиб Н.М. Пал смертью... смертью храбрых.

Спасая родину. Вот две строки!

И скачут в песьих головах при швабрах

Убийцы счастья моего -- легки

На поминанье... Он пал смертью храбрых.

Он пал... не сволочи... не пошляки...

Мой муж. Н.М.Максимов. Мой Максимыч!

Опомнись же! Вернись домой, Максимыч!

* * *

30 сентября 1943

Любимый -- верю! Верю, что ты жив!

И в этот день, день моего рожденья,

Я собрала наш маленький актив

Друзей старинных, и тебе мой день я

Весь отдала, тоску мою не скрыв,

И пролетел весь вечер, как мгновенье,

В беседе о тебе... Погиб мой муж -

И счастье, и страданье -- к одному ж.

Двадцать три года им одним жила я

И горя много за него снесла.

На что надеялась? Чего ждала я?

И годы утекли водой с весла,

Поваленного около сарая.

Бездонно глубока любовь была.

Бездонна только мать земля сырая -

Друзья ушли -- опять одна, одна я.

Одна -- но как всегда! И он -- один

В той стороне! Как в стороне! Как прежде!

Не праздновали пышных именин

С ним никогда. А общество! Ну где ж де

Собрать его нам у себя! Один

Он пропадает где-то вечно. Где ж? Где?

Компании имел на стороне.

Ирина оставалась в стороне,

Он где-то пьет вино, целует женщин.

Я в стороне. Без шума. Без вина.

Я дома. Он -- в гостях. Балует женщин.

Пред ним чужая женщина. Она

С ним говорит. Судьба балует женщин,

Но если женщина -- твоя жена,

То ищешь ласок женщины ты кроме

Нее везде, но не у ней, не в доме!

Друзья разлили горькое вино -

Но тост один нам в душу был заронен -

Пить за твое здоровье. Ах, одно

Проклятое -- "погиб и похоронен" -

Встречаю всюду. Нет, не верю, но

Конец твой был, должно быть, подшпионен!

Пожалуй, тут руками разведешь,

Но не объедешь и не обойдешь!

Лишь у людей ошибки в извещенье,

А у меня -- с походом! На весах!

Был взят, как враг. Ждала освобожденья.

Ошибка, думала, напрасный страх.

Все выяснится... Ссылка! Разлученье!

Другим приходит извещенье. Трах!

Мертвец является к ним преназойно!

Но твой не оживет -- ты будь покойна.

Что ж делать-то? Пишу ему письмо:

Николушка! Родной! Что ж снова бросил!

Кому покинул? Грядеши камо?

Наобещал и опростоволосил,

Как будто это так -- собой само,

Как убежать воде с постылых весел.

Покуда рвался -- не жалел чернил.

Уехал, позабыл. И изменил.

Какие приняли тебя -- стать недры?

Где ты поял последний свой покой?

Быть может, косточки размыли ветры,

Быть может, перстью поросли сырой -

И ни родной души на километры -

Овыть исход из жизни молодой.

Я ж ощущаю знойно, зябкотело

Все твое нежное, большое тело,

Прекрасные конечности твои,

Упругость мышц и крепость сухожилий.

И что все ласки, все слезы мои,

Когда ты их минуешь без усилий!

Что за тебя с судьбой мои бои,

Когда ты в вышних в белизне воскрылий -

Я же в долинах скорби подлежу -

Что мертвому тебе принадлежу.

Будет искать и не найдет покоя

Измученная тусклая душа

С ее тлетворной боязной тоскою -

И как была юна, и как свежа -

И ты, один ты знал ее такою,

Пока не поделила нас межа -

Ее же не заступишь, как ни рыскай...

Прощай, мой лучший, мой прекрасный близкий!

* * *

25 октября 1943

Я говорила ей: Не умирай!

Тебя проводит Павел на Ваганки -

Не я! Не я! Не смей! Не забывай!

Не хочешь ты избыть волшбу цыганки!

Не знаю, помогло ль, но невзначай

Она почти уж бренные останки

Свои смахнула с одра и сейчас

Забегала, морщинками лучась.

Устала я от перенапряженья,

Одна моя "молочная сестра"

Бесчувственна и самоуваженья

Исполнена до перелей нутра -

Она как бы из дерева растенье,

Или -- чурбан, иль -- манекен -- хитра

Тяжелой хитростью куста мясного.

"Что вам меня завить бы -- право слово!"

Холодным мастером сапожных дел

Я стала -- в проволоку шью подметки

На туфле ношеной -- таков удел,

И нам сапожники идут в подметки.

Наш гардероб изрядно похудел,

И кое-что в нем смазало подметки -

В обмен на масло или молоко -

И без вещей носильных нам легко!

* * *

5 ноября 1943

Уж матушка совсем восстала с одра,

Предерзостно становится за печь

И, бегая трусцой на кухню бодро,

Грозится шаньги к празднику испечь,

А я промазываю стекла в ведро.

Купили вин и ожидаем встреч.

Без вас -- тоска на сердце, а не праздник,

И даже самый праздник нам не в праздник.

Соседи завалили коридор

Весьма материальными дровами,

А мы чего-то ждем -- зима на двор -

А мы все ждем чего-то. Кто-то нами

Займется? Батареи с коих пор

Лежат у нас на кухне штабелями.

Но вам-то пылко, вам-то не с руки

Болеть, чем заняты тыловики.

* * *

10 ноября 194З

Наш дорогой, наш миленький малыш! Ишь -

Как только перешел ты Днепр-реку,

Ты загордился и теперь не пишешь,

А нам тоска подносит табачку,

Когда не спрашивают, чем ты дышишь.

А скука -- так, ей-богу, начеку,

Не дремлет, да и мысли не зевают,

Когда нас родственники забывают.

Живем скучнее скучного, зато

Соседам весело, а мы скучаем

От этого еще сильней -- и то:

Мы писем никаких не получаем -

И это нам, конечно же, ничто,

Но письма получать мы все же чаем.

Мать верит в возвращенье сыновей.

А это все. Что делать. Хоть убей.

* * *

14 ноября 1943

Паршивое какое состоянье -

Тоска, тоска, тоска. Покоя нет.

Во всем нервозность. Хлопоты, стоянье -

Все раздражает. В мыслях -- винегрет.

Что ни начну -- напрасное старанье.

И нет душе моей покоя, нет.

Что как задумаю -- все выйдет худо.

Все люди надоели. И не чудо.

Война все продолжается. Давно

Не получаю писем ни от Саши,

Ни от Павлуши. Братья мне равно

Тот и другой. Где-то они, все наши?

Увидеть их мне больше не дано.

И я одна... одна... одна -- при чаше.

Кругом чужие. Ненависть. Грызня.

Собаки. Душно. Душит все меня.

Я, как в осаде, в собственной квартире.

Соседи ходят, шепчутся и... ждут!

Как при аресте мужа! Как четыре

Года назад! Таятся! И прядут

Паучью шерсть и, сети растопыря,

Подкопы всюду под меня ведут.