А. Максимов - Российская преступность. Кто есть кто? Страница 32

Уроки впрок не пошли. Строптивец и его коллеги из «Драмадера» решили организовать собственную охранную фирму, чтобы на законном основании с оружием в руках защищать себя и других от беспредела местной мафии. Чаша терпения последней была переполнена.

10 октября 1992 года в ночь после обмывания регистрации охранного бюро был убит один из «драмадерцев» Саша Захаров (полный тезка одного из лидеров здешней «братвы»), на даче которого и отмечали. Его труп нашли недалеко от дома Сашиной знакомой, куда его отвезли после сабантуя друзья – С. Капустинский, А. Рыбочкин, А. Чумаков и А. Садовников.

«Странности» в этом уголовном деле начались сразу же. Версию убийства из-за ревности, что напрашивалась в первую очередь (у приятельницы Захарова был муж), следствие так до конца и не проверило, сразу же выбрав самую странную и мало мотивированную из всех прочих: Захарова убили его же друзья по личному приказу Киселева. За девять месяцев следователи так и не установили сколько-нибудь логичных мотивов для такого убийства. Ответа на вопрос, зачем именно в день регистрации собственной фирмы и сразу же после того, как многие горожане видели их вместе, понадобилось «драмадерцам» убивать своего друга, – следствием не дано.

Впрочем, мотивы и не искали. Через несколько дней после того, как 11 ребят арестовали, было получено то, что со времен Вышинского считается необходимым и достаточным условием для подписания обвинительного приговора: их чистосердечные признания – 7 из 1. Как они выбивались на этот раз – кулаками, каблуками, дубинками? – история умалчивает. Но матери пятерых освобожденных из-под стражи говорили, что сыновья потом целую неделю мочились кровью.

Правда, Александра Киселева сломать так и не удалось. Последняя попытка была предпринята уже во время судебного разбирательства. В нарушение закона Киселева перевели из сизо в Ногинский изолятор временного содержания, где задержанные должны находиться не больше трех дней. Не три дня, а несколько месяцев Киселев и Земляков (его подельник) спали там на голых досках и были лишены даже ежедневной часовой прогулки, положенной по закону. А когда и эти меры не помогли изменить их показания, в один прекрасный день сопровождавший Киселева в туалет сотрудник изолятора Попов схватил подсудимого за волосы, застегнул наручники за спиной и в этом положении продержал Киселева минут сорок в том же сортире, приговаривая, что будет еще хуже, если тот «дальше будет жаловаться». По этому факту в прокуратуру Московской области было направлено около десяти обращений. Все жалобы «спустили» прокурору Ногинска Федору Ильину. Однако проверяющий даже не встретился с Александром. Стоит ли удивляться, что «факты, изложенные в жалобе, подтверждения не нашли».

Можно было бы предположить, что г-н Ильин занятой человек, что ему не до общения с подследственными. Но подсудимый Пшенов, также проходивший по делу «драмадерцев», рассказывает, что в первый же день их задержания прокурор Ильин лично пришел к нему и посоветовал валить все на Киселева. Тому, мол, уже пора «мазать себе лоб зеленкой», а его друзьям обеспечено по «десятке».

Увидев, что г-н Ильин играет в деле далеко не последнюю роль, общественный защитник Киселева Бабушкин попытался с ним переговорить. Пояснил, что является членом Комиссии по правам человека Общественной палаты при Президенте РФ. Однако хранитель ногинской законности заявил, что общественные организации и граждане не имеют права к нему обращаться. А со статьей 33 Конституции, гарантирующей гражданам такое право, он не знаком.

Вообще ключевые моменты этого странного процесса происходили в основном за пределами здания суда. Так, от защиты Землякова совершенно неожиданно для него один за другим отказались пять (!) адвокатов (заметим, что Уголовнопроцессуальный кодекс такого права им не дает). Последний из них, адвокат Мосин, совершенно определенно высказался о причинах выхода из игры: в первый же день его приезда в Ногинский суд на улице к нему подошли двое неизвестных и настоятельно посоветовали либо заказывать гроб, либо отказаться от защиты.

Невесело приходилось и свидетелям. Л. Обухов, бывший председатель Обуховского сельсовета, давший категорически положительную характеристику Киселеву на предварительном следствии, приехав домой, увидел, что кто-то стрелял по его окнам. А у свидетельницы Р. Никировой, председателя общества «Богородск», также давшей Александру положительную характеристику, взорвали входную дверь. Таковы современные методы корректировки свидетельских показаний.

Впрочем, и судья Г. Бурыкина старалась «корректировать». В числе прочих, отклонила ходатайства Землякова об участии Бабушкина в качестве его защитника, но копию своего определения предусмотрительно не дала. Вновь и вновь заявлял Земляков ходатайства о допуске к делу защитника, отказываясь от навязываемого ему адвоката «из местных». Г-жа Бурыкина держалась стойко. А вот у прокурора Сергеевой нервы все же сдали: «Еще раз заявишь ходатайство о защитнике – признаем это нарушением порядка в судебном заседании и будем тебя судить в твое отсутствие».

Почти все «назначенные» адвокаты подсудимых со своими подзащитными практически не встречались. Есть основания полагать, что они попросту всячески способствовали введению судебного процесса в заранее кем-то заданное русло. Когда упорно молчавший на суде Рыбочкин вдруг поднял руку и заявил, что готов давать показания, судья предпочла этого не заметить и занялась допрашиванием отца убитого. В тот же день Рыбочкин имел длительный разговор со своим адвокатом г-жой Селезневой (кстати, подругой жены замначальника ногинской милиции – того самого, чьи непосредственные подчиненные вели дознание по описываемому делу и еще до всех этих событий неоднократно задерживали Киселева под разными предлогами). Содержание беседы Рыбочкина с адвокатом неизвестно. Однако известно, что на следующий день давать показания он передумал.

На суде был и такой «досадный» момент. На одно из заседаний явились две свидетельницы, видевшие Захарова в тот злополучный вечер, – те самые, которых милиционеры «не могли разыскать» больше года. И вот, когда свидетельницы пришли сами, заседание почему-то отменили.

В конце декабря «странный» суд закончился. Обвиняемым дали от трех до восьми лет.

Складывается впечатление, что их осудили по приговору мафии. Иначе чем еще можно объяснить все «странности» этой уголовной истории, все демонстративные нарушения процессуальных законов со стороны следствия и суда?

Еще до начала процесса мать Киселева, поняв, откуда дует ветер, пришла на поклон к Фролу. По ее словам, он в то время числился церковным старостой. «Не губи моего сына!» – запричитала мать. Но «староста» был холоден и непреклонен: «Твой сын – фашист. И он будет сидеть!» Так и произошло.

Но любое, даже самое тоталитарное правление когда-нибудь заканчивается. Царствование Фрола прекратилось раньше, чем кто-либо мог предположить.

В последние недели перед роковым декабрем 1993 года Фролов, предчувствуя беду, передвигался только в плотном кольце охраны. Его трехэтажный особняк превратился в неприступную крепость. Но это не помогло. В ночь на 31 декабря Фрол приехал на день рождения к Александру Тимашкову, владельцу казино «У Александра» на Носовихинском шоссе около городка Железнодорожный. Там у Фрола случился крупный разговор с вышеупомянутым Григорием Соломатиным, когда-то бывшим его закадычным другом. Они уединились в кабинете хозяина казино. А затем все услышали выстрел. Оказалось, что Фрол был простым смертным. Ему было всего 35 лет…

Впрочем, Соломатин пережил своего другаврага лишь на несколько минут. Трупы Соломатина и его кореша Баскакова были спущены под лед водоема в Железнодорожном.

После гибели Фрола в балашихинской группировке начались бесчисленные и весьма кровавые разборки. Было ранено около полусотни боевиков, погибли «авторитеты»: Паша Родной, Бакинец, Емеля, реутовский лидер Назар.

По сведениям РУОПа, активно включился в происходившие в Балашихе разборки вор в законе Андрей Исаев по кличке Роспись (Расписной). После смерти Сергея Фролова здесь решил укрепить свои позиции единственный среди чеченцев вор в законе Султан Даудов (Султан Балашихинский), деливший с Фролом сферы влияния к востоку от столицы. Ему активно мешали курировавшие балашихинскую группировку лидеры славянской «братвы» Захар, Петрик и Роспись, которые хотели отобрать у Султана контролируемые им коммерческие структуры.

Султан Даудов имел четыре судимости, первую – в 1972 году – получил в родном Грозном. Всего в местах не столь отдаленных он провел неполных 14 лет. Султан был вором-традиционалистом, принципиально не женился и не работал, не одевался в дорогие костюмы и особо не роскошествовал. И, естественно, прочно сидел на игле. Зато любил пошиковать в ресторане в компании ласковых девочек. Не изменял своим правилам и во время последней отсидки в Серпуховском сизо – в ночных оргиях на территории изолятора принимал участие даже женский контингент тюрьмы. Яркие сцены ночных пиршеств были запечатлены на «Полароиде».