Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства Страница 32

Прежде всего хорошее, в родительском понимании, образование включает некоторый набор того, что П. Бурдье называл культурным капиталом и что приобретается вместе со знанием классической музыки, походами в музеи и т. п. На Западе культурный капитал является признаком статуса, связанного с обладанием капиталом материальным (в оперу ходят состоятельные люди), и в тех американских семьях, где детей учат музыке, даже неработающие матери могут пользоваться помощью приходящей прислуги для еженедельной уборки дома. В семьях, характеризующихся неоднозначной социальной мобильностью, обучение детей музыке или рисованию (обычно через те же сети соотечественников, так как «свои», часто нелегально работающие учителя стоят дешевле и обладают прекрасной квалификацией) может сочетаться с тем, что мать сама подрабатывает где-то помощью по дому. Очевидно, для родителей уроки музыки есть нечто большее, чем просто обучение детей: это важная часть их собственного (в том числе национального) достоинства, их идентичности образованных людей, выходцев из «страны с великой культурой», где многое, и прежде всего школьное образование, «гораздо лучше, чем здесь». Мнение о плохом американском школьном образовании является популярным.

Я не предполагаю рассматривать, насколько это верно: для меня важно то, что «лучшее качество» советского школьного образования обычно связывается со знанием математики и естественно-научных дисциплин (для их изучения также нанимают репетиторов «из своих»). В то же время никто из известных мне американцев незнанием своими детьми математики не озабочен: их обычно беспокоит, есть ли в школе хорошие спортивные секции, так как именно спортивные достижения могут быть наиболее вероятным способом получения стипендии в престижном университете. В бывшем же СССР репетиторов чаще всего нанимают для изучения языков. Иначе говоря, представление о том, что включается в хорошее образование и что родители должны детям дать, культурно сконструировано.

Связь между математикой (т. е. точными науками) и успехом (обеспеченной жизнью, высоким социальным статусом), очевидно, следующая. В программистской среде принято считать, что знание математики необходимо для правильного выбора профессии и, в будущем, – вхождения в американскую профессиональную (программистскую, естественно-научную) среду. Именно этот путь является для родителей образом успеха; для американцев он в гораздо большей степени может связываться с работой в банке. Иначе говоря, «успех», хотя речь идет о совсем другой культуре, должен соответствовать представлениям и практическому опыту родителей, ищущих не только успешную стратегию для детей, но и подтверждение тому, что их собственный путь был верным.

Таким образом, семья и дружеская сеть принимают на себя значительные образовательные функции; объективно их исполнение возможно, только если кто-то (женщины, так как они находятся дома) будет доставлять детей к репетиторам, работать репетиторами, искать спортивные секции, шить костюмы для спектаклей и придумывать ритуал встречи Нового года, т. е. осуществлять то «интенсивное» материнство, которое нередко оправдывается в западной педагогической литературе как вызванное интересами ребенка. Эта деятельность дает возможность произвести и ту идеологическую работу, которая необходима женщинам для «оправдания» ситуации, в которой они оказались. «Когда женщины остаются дома растить детей, они занимаются этим “интенсивно”, потому что эта стратегия позволяет “оправдать” тот факт, что они не зарабатывают», – пишет Шэрон Хейз[253]. Пытаясь оправдать свою «непродуктивность», максимально повысить собственную «полезность», женщины связывают ее прежде всего с обеспечением детских интересов:

«Забота о ребенке является достаточно серьезной работой… нужно адаптировать ребенка; если он школьного возраста, надо там ходить с ним в школу, пока он там не начнет общаться с одноклассниками; каким-то образом помогать, и на это у многих уходит довольно много времени, и люди как бы чувствуют себя вовлеченными в какую-то там социальную жизнь» (Лариса).

Женщинам важно рационализировать отказ от профессии, оправдав его «служением семье»:

«Я поняла, что если мы остаемся здесь, в этой стране, моя квалификация уходит. Этот горизонт все дальше, дальше. Ну что ж, сидеть и плакать, сожалеть? Ну все равно ты не можешь себя тут реализовать ну никак. Это невозможно… ‹…› Я настолько ушла в семью, что даже получила интерес какой-то. Вот мне интересно быть мамой… быть женой… Я понимаю, что я тоже нужна… помогаю детям готовиться по музыке… Дашу вожу на балет. Мысленно себя ощущаю – как будто я работаю, как будто я там вместе с ними. Мне нравится, что дети связаны с искусством» (Наташа).

Принадлежа к группе постсоветских женщин, которая «не мыслит себя без диплома и профессиональной занятости в силу как экономических, так и психологических причин»[254], и оказавшись в прямо противоположной ситуации, многие испытывают нечто вроде «потери себя» и переживают сильный стресс. Причина его лежит в осознании того, что общество, в котором они живут, несмотря на всю риторику святости материнства и на ту «власть», которой они обладают в связи с этим, не очень высоко ценит их работу. Существует теория, согласно которой социальная значимость выполняемой работы считается пропорциональной материальному вознаграждению[255]; не получая ничего в прямом смысле слова, многие опасаются показаться ленивыми, бездельными, непродуктивными, т. е. «потребительницами»:

«Существует такая еще проблема. Ты не работаешь. Деньги, которые зарабатывает муж, они неплохие, но первое время, когда все надо покупать, когда нужно обживаться, это тяжело. То есть денег все равно не хватает, по крайней мере так, чтобы что-то откладывать. И, например, идти и получать какое-то платное образование – ты чувствуешь себя очень некомфортно в такой ситуации: ты не зарабатываешь плюс ты учишься непонятно для чего, еще и платишь за это деньги…» (Лариса).

Сложившаяся в результате миграции ситуация часто оправдывается интересами ребенка: «Ну потом, мы прежде всего беспокоились о собственных детях» (Виталий). Считается, что детям так лучше, что теперь родители (хотя матери в гораздо большей степени, чем отцы) могут уделять им достаточно внимания, проводить с ними больше времени, дать им настоящее воспитание. Однако при этом становится видимым следующее противоречие. Ставить свои интересы выше интересов детей для матерей социально неприемлемо, однако при любой возможности они идут работать или учиться: «Там бы все пошли работать нелегально, более-менее адаптировавшись… практически все» (Лариса).

Это противоречие на самом деле мнимое. Необходимость в социальном «оправдании» деятельности, которая повсеместно объявляется святой и самой главной на свете, – свидетельство включенности материнской работы в определенную систему ценностей и капиталов. Матери, не ставя свои интересы выше детских, тем не менее, как и все люди, стремятся повысить свой социальный статус, увеличить свою значимость – и делают это при помощи того единственного ресурса, которым обладают, т. е. интенсивной воспитательной деятельности[256], пытаясь более всего доказать, какими хорошими матерями они являются. Та культурная логика, под воздействием которой «жены русских программистов» ведут себя так, а не иначе, всегда предполагает, что их деятельность носит «вспомогательный» характер (что, опять же, зависит от того, сколько они смогут заработать, если выйдут на работу) и что женщины будут адаптировать ее к семейной ситуации, работе мужа, пытаясь таким образом быть как можно более полезными. Полагая, что их основная обязанность, священный долг состоит в воспитании детей, они в конце концов начинают считать справедливым и свое положение, и то, что их работа оплачивается ниже, и то, что их визовый статус не предполагает оплачиваемой работы вообще.

Ни жены, ни матери – несмотря на нашу убежденность в бескорыстности материнской любви – не исключены из общего социального порядка: они интенсивно работают на его воспроизводство, встраивая в него детей и подготавливая «рабочую смену» – будущих членов социальных иерархий. Живя в обществе, где люди в конечном итоге оцениваются по деньгам, они также участвуют (вольно или невольно) в «гонке престижа» и, таким образом, являются важной «естественной» частью той институциональной организации, где, как было сказано выше, «всё возят на тележках мужчины к машинам». Но даже те, кто управляет тележками, оказавшись вовлеченными в глобальную (компьютерную или любую другую) индустрию, не свободны в определении модели своей собственной семейной жизни.

Язык – пол – субъект

Любовь как революция, или «Несмотря на грамши» Полуты Бодуновой[257]