Сергей Залыгин - Заметки, не нуждающиеся в сюжете Страница 32

И все-таки: было бы лучше, если бы он меньше выступал, меньше декларировал, но последовательнее настаивал всего на двух-трех выдвинутых им предложениях.

Во Дворце съездов, в Кремлевском дворце А.Д. сидел обычно на два ряда впереди меня и по другую сторону прохода между рядами, который вел к трибуне.

У тех кресел, которые выходили в проходы, есть еще и откидные места, и вот я наблюдал, как позади Андрея Дмитриевича во время заседаний усаживается кто-то из его приближенных по МРГ (Старовойтова, Мурашов, Афанасьев) и что-то такое “активно” нашептывает ему. Андрей Дмитриевич согласно кивает. Советчик удаляется на свое собственное депутатское место, а А.Д. минут через десять-пятнадцать уже рвется на трибуну. Выступлений было у него и шесть, и семь в день. Общая беда нынешних наших руководителей: не умеют подбирать себе советников. И часто на этом горят.

Взять хотя бы Горбачева. Взять хотя бы и Сахарова. Почему советчиками у него были только те, которые перед ним лебезили?

Еще малое свидетельство: вот я читаю, будто Горбачев всячески ущемлял А.Д.Сахарова, не давал ему в ВС и на съездах слова.

Никогда этого не замечал. Наоборот, то и дело, несмотря на протесты из зала заседаний, Горбачев настаивал на очередном предоставлении А.Д. слова.

Вернусь к своим замечаниям по поводу того, как в лице Сахарова совмещались математика и политика. Можно подумать, что это – качество и способность, вырабатываемая с возрастом, стариковское свойство. Меня как человека более чем пожилого возраста вопрос не оставляет безразличным. В то время как знания сами по себе последовательны, их использование и приложение к делу такой последовательностью отнюдь не обладают.

Это пережил и Сахаров, и что бы там ни говорили, а переход от создания бомбы к сотворению мира и демократии внес в его психику хаотичность. (Точности он лишился.)

У меня на глазах был другой пример, пример очень молодого человека, лет двадцати, к этому возрасту он уже “наработал” кучу всяческих грамот и премий как юный математик, кончил десятилетку за восемь лет и поступил в Гарвардский университет.

И вдруг увлекся религией.

– Сережка, – спросил я своего тезку, – как с тобой случилось-то? Объясни!

– Дело в том, – сказал он, – что математика – это очень просто. Все очень просто, что обязательно проистекает одно из другого в строгой последовательности. Но вот настало время, когда математика призвана объяснить самые сложные комплексы и явления – древние догмы, положенные в основу религий, в духовное существование человека… Эта проблема меня и заинтересовала. Жизнь турбулентна, а не ламинарна. Математика выходит из ламинарности и вступает в турбулентность.

Ну вот… А у нас в МГУ закрыли (навсегда?) такую специальность, как математическая лингвистика. Дескать, бесперспективно и никому не нужно…

Во времена Маркса и Энгельса еще и понятия такого не было – экология, но ко времени Ленина – Сталина оно появилось: Сталин уже был экологом. Ну как же – а сталинский план преобразования природы?

Посмотрим на проблему – большевизм и природа – повнимательнее.

Марксизм-большевизм собственное наличие в мире обосновывал одним из законов природы: борьбой видов и внутривидовым антагонизмом. Одни животные (хищники) пожирают других (травоядных), и в пределах одного вида тоже идет борьба за существование – на грядке между собой борются всходы морковки. Ну а если это так, если не только Бог, но даже и Маркс благославляет борьбу классов в человеческом обществе и общежитии – так тому и быть. Она же, бескомпромиссная эта борьба, завещается будущим поколениям по меньшей мере до тех пор, пока одна половина людей не истребит другую (не исключается и полное взаимоуничтожение?). О настоящем же времени иначе и не говорится, как о том, что вся наша жизнь – борьба, борьба… Такой-то вот делается вывод из природного закона о конкуренции. Таким вот – прогрессивным – образом истолковывается природа.

Однако дальше у марксизма возникают серьезные недоразумения с этой самой – будь она неладна! – природой: конкуренция-то в природе есть, это правда, но революций в ней все-таки нет, природа как была от сотворения мира эволюционной (а отнюдь не революционной), так и остается таковой до сих пор и, видимо, не думает менять свое поведение несмотря ни на что – ни на землетрясения, ни на затмения, ни на климатические катаклизмы, подобные ледниковому периоду.

Катаклизмы есть, революций нет…

И вот уже эволюционность природы марксизму надо упрятать куда подальше, надо избегнуть столь позорного для самого передового учения всех времен и народов соглашательства.

Тут-то природа и объявляется отсталой и слепой, от которой незачем ждать милостей – не дождешься! – надо их брать силой, надо природу перестраивать и преобразовывать в соответствии с Великим сталинским планом, с планом супругов Полад-заде, руководителей Минводхоза – Минводстроя – Водстроя, с планом Секретаря ЦК КПСС тов. Долгих наконец, поскольку он – куратор советской энергетики (был таковым).

Спорить не приходится – к погибели природы приводит не только советская система, но и вся мировая – тоже, но это – едва ли не самое тесное сходство между столь принципиально различными системами, как социализм и капитализм. И тут и там речь идет о прогрессивном потреблении природных ресурсов, хотя капитализм использует эти ресурсы в десятки раз производительнее.

Теперь, после начала перестройки, вопрос для нас уже не столько в сходствах-различиях, сколько в возможностях отыграть социализм назад, восполнить, хотя бы частично, ущерб, нанесенный природе. И оказывается, что у нас, у перестройщиков, практических возможностей, по сути дела, до сих пор никаких, а вот “у них” – они есть. Есть экологическое законодательство, есть экологическая ответственность и производителей, и государства перед обществом. Есть и государственный эгоизм – они вывозят в нашу страну радиоактивные отходы, а у нас не хватает государственности, чтобы этот вывоз прекратить.

Они имеют министров, которые могут наложить вето на тот или иной проект природопользования, а мы не имеем столь же ответственных лиц ни среди министров, ни в многотысячных президентских аппаратах, включая советников президента, включая самих президентов; президентских указов по охране природы – несть числа, а что толку?

Известен факт, когда Чарльз Дарвин вернул Карлу Марксу его книгу “Капитал” с его дарственной надписью. Это, кажется, и было формальным началом разногласий между эволюционностью природы и революционностью “нового” человечества.

Нынче эти отношения в том тупике, который вот-вот закончится катастрофой. Это будет в результате побед революций над эволюциями.

Наверное, для того, чтобы сильнее чувствовать свое человеческое, каждому из нас нужно по меньшей мере два-три раза в год побывать собакой, кошкой, зайцем, слоном или ягуаром. А то – и травинкой какой-нибудь.

Будучи лишено способности перевоплощения, человечество одиноко в этом мире, и многие его беды именно от этого одиночества и проистекают.

Кое-кто из писателей пытался и все еще пытается посуществовать и поразмыслить от имени собаки или обезьяны, но, надо думать, это жалкие потуги, нечто, подобное игре в футбол годовалых младенцев.

До этого людям надо дорасти, но дорасти едва ли удастся.

Я всегда удивлялся способности американцев не думать о том, о чем думать бесполезно. Французы это тоже умеют, но по-своему.

Никто не заставляет человека быть писателем, но, став им, став членом СП, человек дня не проведет, чтобы не пожаловаться на то, что не создано условий для того, чтобы писателем быть.

Начинается поиск виновников столь несправедливого порядка вещей. (А зачем человек полез в писательство? Кто его туда звал?)

Первым виновником оказывается редактор, тем более в том случае, если он еще и редактор главный.

Уважаемый гл.Редактор С.П.Залыгин!

Откуда Вы знаете, что нам не о чем поговорить?

Мне, честное слово, ничего другого не остается, только задавать и задавать себе этот вопрос: зачем Вы главный редактор? А так же следующий вопрос: кто Вас в кресло посадил? А еще следующий: кто и когда Вас из кресла вышвырнет? Наконец, грязной метлой?

Еще раз и категорически заявляю: нам необходимо встретиться, поговорить по душам и совершенно откровенно.

С уважением С.С. Савельчиков.

Пространство – это понятно: вот я умру, меня не будет, и я перестану занимать принадлежавшее мне при жизни пространство моего тела, моих движений и передвижений.

Оно – моя собственность, на которую я к тому же обречен.

А время? Оно не принадлежит никому, потому что принадлежит всем и всему. Наверное, поэтому оно-то и провоцирует в человеке коммунистические идеи: все должно принадлежать всем.

Редактор, конечно, принял бы религию как выражение Царства Божьего на Земле (другого средства самовыразиться у Бога тоже нет, нет у Него выбора), но вот в чем дело: почему религий так много на Земле? И люди по причине религиозных противоречий кровь проливают, сколько уже пролили! И сварничают, интригуют одна с другой религии точь-в-точь так же, как обычно сварничают и интригуют люди где-нибудь в коммуналке или в очереди.