Иоанна Хмелевская - Опасный возраст Страница 33

— А вы ненароком не свихнули себе челюсть на вымечке Вишневской?

И надо же так случиться, что я рассказала об этом продолжении эпизода прямо в микрофон — тогда проводилось мероприятие «Лето с радио» — на морском пляже в Мельне. Лилька, как выяснилось, проводила отпуск на побережье в нескольких километрах дальше. Возвращаясь через Варшаву, она меланхолически выдала:

— Знаешь, я тебе разрешила оставить как есть мою фамилию, да не учла всех возможных последствий. Полпляжа примчалось ко мне с вопросом, не та ли я самая Вишневская с вымечком из Чешина…

Другое событие, в котором я тоже приняла грандиозное участие, — марьяж Стефана и Эльжбеты.

Стефан — сын тети Юзи, сестры бабушки по отцовской линии, двоюродный брат тети Яди и моего отца, тот самый, что за столом обычно спрашивал: «Мама, а я это люблю?» Стефан был значительно моложе своих родичей. Со времен войны остался в Канаде, как и его брат Метек, впрочем, я не уверена, не жил ли Метек в США. Метека я не видела, кажется, никогда в жизни, а если и видела — не помню, Стефана же очень любила и во второй день последней военной Пасхи гоняла его по всему саду с литровой бутылью воды в руках, дабы облить по обычаю. Как-то он приезжал из Канады, и оказалось, я по-прежнему его очень люблю.

С Эльжбетой они познакомились по фотографиям, завязалась переписка, и Стефан влюбился. Жениться решил во что бы то ни стало. Эльжбете тогда было двадцать, Стефан ей нравился. Хотя и старше ее на двадцать, он выглядел молодо, на тридцать с небольшим, душой и нравом тоже был молод. Я всячески советовала ей выходить за него — в крайнем случае ведь есть и разводы.

И снова целая эпопея разыгрывалась по большей части в нашем семействе. Эльжбета заходила частенько, ведь узнать о Стефане нигде не могла, только у нас, возможно, еще у дяди Юрека, брата моего отца, однако наша часть семейства оказалась более общительна, и тетя Ядя тоже приезжала на Аллею Неподлеглости. Решающим стало мнение моей матери, которая Стефана тоже любила. А уж если любила кого из этой второй части семейства, разумеется, сей индивид воплощал все добродетели, ибо в основном всех отцовских родственников не выносила. Исключение составляли тетя Ядя, дядя Юрек и как раз Стефан, из чего Эльжбета сделала соответствующие выводы.

Впрочем, выйти за Стефана уговаривала ее и собственная семья. Естественно, возникли всяческие осложнения паспортно-административного характера, сперва потребовалось выйти замуж и лишь потом можно было уехать в Канаду, ну и вышла замуж per procura [9], и я решительно заявляю, что любому замещающему мужу я предпочла бы Стефана.

Уехала в Канаду, за ней постепенно перебрались и все остальные близкие родственники, родители и сестра Йоля. Тереса с Тадеушем как раз строили на озере собственный дом, Стефан им весело помогал, и окрестные виды Эльжбета нашла великолепными. Сразу признаюсь: вместе с матерью и сестрой участвует в "Бесконечной шайке", а в жизни у нас с ней случались всякие перепалки.

Других пропущенных событий что-то больше не припоминаю, эти же оба случились, верно, незадолго до моего путешествия в Пётрков Трыбунальский, так как Войтек в них явно не участвовал. В целом четыре года, коих, несмотря на бесчисленные отступления, упорно придерживаюсь, изобиловали множеством необычных событий, наезжающих одно на другое, как в моей личной жизни, так и в служебной. За хронологию стараюсь держаться зубами и когтями, но и так всем ясно — хромает у меня эта хронология…

* * *

В те годы мы близко сошлись с Алицией. Рассеянность ее едва ли не вошла в поговорку и проявлялась по-разному, особенно доставалось сигаретам. Она закуривала две сигареты одновременно или подносила зажженную спичку к лицу, забыв взять сигарету в рот, а сигаретой пыталась чиркнуть о коробок, ну а фильтром закуривала вообще постоянно. И понятно, всех своей рассеянностью развлекала. Вещи — и служебные и свои — теряла систематически, забывала об условленных встречах и договорных сроках с равным успехом. И вопреки всему этому оставалась человеком принципиальным, могла спорить из-за одного неточно употребленного слова или из-за двух минут опоздания. Ненавидела ложь, увиливание и педантизм.

Однажды мы устроили с ней конкурс, конечно, еще до знакомства с Войтеком; наши семьи уехали, ее мать дикарем, моя с внуками, мы остались одни, без домашних обязанностей, вкалывали на работе, а конкурс заключался в том, кто из нас учинит дома наибольший бардак, причем не специально, а естественным, так сказать, ходом — не хватало времени на уборку. Поначалу я вырвалась вперед, упустила на плите молоко. Потом меня опередила Алиция: что-то искала — циклон не произвел бы больших опустошений. Затем опять я несколько обогнала Алицию: не мыла посуду, то и дело доставала из буфета чистые тарелки и стаканы, а она экономно ела из одной немытой тарелки, всячески обосновывая — грязь-де ее собственная и ничего тут страшного. Некоторое время мы продержались ноздря в ноздрю: у нее развелись мушки в мусорном ведре, а у меня все цветы затянуло паутиной. В конце концов на нас свалилось несчастье в виде гостей, пришлось малость прибраться. Конкурс так и не удалось разрешить.

Легкое злоупотребление алкоголем оборачивалось у Алиции замечательно творческим настроением. Однажды на службе после чьих-то именин она отправилась домой с основательно нагрузившимся Яреком, нашим сметчиком, на улице дружно принялись выламывать доски из забора с целью вооружения, дабы нападать на прохожих, не драться, а грабить — денег на что-то недостало. Первым же прохожим оказалась я, вышла вскоре вслед за ними, но забор уже успели пообломать. Алиция ухватила меня за пальто и радостно завопила:

— Ярек, одного поймали!..

С огромным трудом удалось ее убедить, что от этого одного никакой поживы не будет. С трудом поверила, отпустила меня, отказалась от дальнейших противоправных действий и после многочисленных перипетий добралась до «Свитезянки», где уже с час ее ожидал Янек, тогдашний партнер по жизни. Ворвалась в кафе в расстегнутой шубке, в шапке набекрень, размахивая банкнотой в пятьсот злотых и победно оповещая всех:

— А у меня есть деньги! Вон сколько!

При виде Алиции Янек в страшной спешке заплатил за кофе, подхватил и вывел даму сердца, а она на следующий день никак не могла вспомнить, откуда взяла деньги. Меня вынудила поклясться чуть не на коленях, что такой суммы я давно не видела и не у меня она отобрала деньги в воротах. Алиция долго переживала, не напала ли в самом деле на постороннего ни в чем не повинного человека, к счастью, наконец все объяснилось: заняла деньги у случайно встреченной приятельницы.

Войтека и Янека нам удавалось вытаскивать из постели в полночь исключительно в развлекательных целях. Преимущественно затевался бридж, иногда экспромт-вечеринка, а порой даже танцы.

Мои отношения с западными странами тоже начались благодаря Алиции. В Польшу приехала на экскурсию группа французов, прикрепили их к нам, возможно, по линии Союза польских архитекторов, Алиция вытащила меня.

— Пойдем, говоришь по-французски, будем их сопровождать.

Сопровождение ограничилось поездками, французов оказалось всего двое, с машиной: очень светлый хмырь с прилизанными блонд-волосами и очень черная девушка, настоящая негритянка. Отправились мы с ними в Желязову Волю, по дороге начало смердеть.

— Смотри-ка, — грустно посетовала одна из нас, — выходит, и правда негры смердят.

— Ты в самом деле думаешь, что девушка? — огорченно отозвалась другая, так как негритянка оказалась ужасно симпатичная, и нам вовсе не хотелось, чтобы она смердела.

— Ну а кто же? Ты — нет, я специально понюхала.

— Ты тоже нет…

Минуты через две негритянка почему-то перестала пахнуть. Сбыли мы с плеч долой туристику и культуру, и по дороге обратно смрад появился точно в том же самом месте трассы.

— Слушай, это не она, а наш родимый навоз, — констатировала я — на сей раз помню, сказала именно я.

Алиция потянула носом, размыслила и признала мою правоту. Нас даже угнетало некоторое время — огульно обвинили девушку, а объяснить ей правду вроде бы нетактично, так и осталось это несправедливое подозрение на нашей совести.

Само собой, мы рассказывали нашим гостям варшавские легенды, между прочим, и про золотую утку во дворце Острогских, и забыли слово. Я, наверное, забыла, как по-французски «утка» — гораздо лучше помнила всякие балки, поезда и опорные стены. Между собой мы порешили, что утка должна быть la canard, так как la canne вылетела у нас из головы. Остался этот чертов селезень, в результате иностранцам объяснили весьма колоритную легенду: яйца нес селезень женского рода. А уж какие яйца — золотые или простые, — наплевать, селезня вполне хватало.