Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен Страница 33

Аналогичным образом описывают свой дар ясновидения и эскимосские шаманы. Они рассказывают о таинственном свете, который внезапно ощущают в теле, внутри головы, в самой сердцевине мозга какой-то светоносный огонь, дающий способность видеть во тьме, как в прямом смысле, так и в переносном. Ибо, обретя сверхъестественный дар, шаман может даже с закрытыми глазами видеть в потемках, предсказывать события будущего и тайны других людей. Когда эскимосский шаман описывает происходящее далеко от места камлания, он как бы поднимается ввысь и видит далеко перед собой, даже сквозь горы, становящиеся как бы прозрачными. В действительности же ничего необъяснимого в ясновидении нет — конечно, если не пытаться осмыслить его с позиций законов линейной оптики или электродинамики. Просто шаман приобрел способность непосредственно соединяться с ноосферой и через не получать необходимую информацию.

Существуют различные способы вхождения в ноосферу, контакта с ней или активизации хранящейся в ней информации — от естественных (наиболее простым и типичным является сон) до искусственно стимулированных. Сюда можно отнести архаичные заговоры и заклинания, музыкально-танцевальные ритмы, жертвоприношения, возжигание огня, медитацию, возбуждение алкогольно-наркотическими средствами (в том числе и древними священными напитками — ведийской сомой, иранской хомой) и др. Зачастую искусственный контакт с ноосферой сопровождался разного рода ритуалами и строго последовательными действиями. Самые надежные пути в ноосферу были проложены в русле различных религий — древних и современных, где, независимо от конфессиональной окраски, существуют веками и тысячелетиями выработанные приемы. В древности подобные навыки и умения были заурядным и повседневным явлением, которые, впрочем, вырабатывались веками и тысячелетиями.

Не стало исключением и славянское язычество. Суровый волхв — носитель древнего знания, эзотерического мастерства, обладающий даром предвидения и предсказывающий судьбу отдельных индивидов и всего племени, — отнюдь не досужий вымысел беллетристов и поэтов-романтиков. В индоевропейской истории подобных жрецов восходят к ведийским брахманам и персидским магам. Сакральные традиции, возникшие еще в незапамятные времена, оказались на редкость живучими. Отдельные элементы их сохраняются и поныне.

На Руси колдовство в разных своих обличиях практиковалось испокон веков, хотя шаманизм в классическом своем виде, по-видимому, изжил себя еще до распада некогда единой индоевропейской этнолингвистической общности. Волхвы же и жрецы обеспечивали идеологическую и управленческую регуляцию вплоть до принятия христианства. Типичным князем-жрецом и одновременно военным вождем в писаной русской истории был Олег Вещий (год рожд. неизвестен — ум. 912). Как установили специалисты-филологи, прозвище Олега — «вещий» — во времена Нестора-летописца отнюдь не означало «мудрый», а относилось исключительно к его склонностью к волхованию. Другими словами, князь Олег как верховный правитель и предводитель дружины одновременно выполнял еще и функции жреца, волхва, кудесника, чародея (по существу — шамана). За то, с точки зрения христианского ортодокса, и постигла его Божья кара.

Но шаманским даром волхования на Руси обладала не только жреческая элита, но и самые обыкновенные люди. Колдовство, ворожба, знахарство, заговоры, заклинания, обереги, гадания, любовная магия сопровождали жизнь русских людей во все времена — вплоть до настоящего времени. Биосферный и ноосферный аспект перечисленных сакральных феноменов прекрасно уловил Александр Блок, посвятивший поэзии русских заговоров и заклинаний специальную статью:

«Современное сознание различает понятия: жизнь, знание, религия, тайна поэзия; для предков наших все это — одно, у них нет строгих понятий. Для нас — самая глубокая бездна лежит между человеком и природой; у них согласие с природой исконно и безмолвно; и мысли о неравенстве быть не могло. Человек ощущал природу так, как теперь он ощущает лишь равных себе людей; он различал в ней добрые и злые влияния, пел, молился и говорил с нею, просил, требовал, укорял, любил и ненавидел ее, величался и унижался перед ней; словом, это было постоянное ощущение любовного единения с ней — без сомнения и без удивления, с простыми и естественными ответами на вопросы, которые природа задавала человеку. Она, так же как он, двигалась, и жила, кормила его как мать-нянька…»

Слияние посредством магических заклинаний с биосферой и ноосферой (у Блока — с «живой природой», задающей вопросы человеку) была повседневной потребностью наших предков и тем более — прапредков. Власть и церковь видели в таком магическом свободолюбии угрозу собственному идеологическому диктату. А потому архаичные традиции повсеместно преследовались и безжалостно искоренялись. Люди, прибегавшие к ворожбе, знахарству, заклинаниями могли ни за что пострадать жесточайшим образом. Русская история переполнена трагическими примерами такого рода. Русский врач Н. Я. Новомбергский собрал воедино множество документов на сей счет, относящихся только к одному лишь царствованию Алексея Михайловича и опубликовал их в объемистой книге под названием «Колдовство а Московской Руси XVII-го столетия» (СПб., 1906). Вот лишь один эпизод из этого документального сборника, касавшийся истории самой царской семьи.

Итак, 1639 году согласно царскому указу повелевалось:

«…золотную мастерицу Дашку Ламанову с мужем ее с Степкою Ламановым… сослати в Сибирский город на Пелым; да золотную ж мастерицу Дунку Ярышкину с мужем ее да с сыном да с дочерью сослати в Каргополе; а… колдуней Манку Козлиху да Дунку слепую да Феклицу слепую ж с мужем с Гришкою сапожником разослати в городы: Манку Соликамской, а Феклицу с мужем на Вятку, а Дунку в Кайгородок».

Это дело, как и сотни других, возникло по оговору, из-за пустяков, но одно за другим оговаривались все новые лица и втягивались в кровавый следственный механизм. Первоначально оговоренная Дарья Ламанова при первой же пытке:

«…повинилась, в том де она перед государем и государынею царицею виновата, что к бабе к ворожее подругу свою мастерицу Арапку за Москву реку звала, а тое де бабу зовут Настасьицею, живет за Москвою рекою на Всполье; а опознала ее с нею подруга ее золотная ж мастерица Авдотья Ярышкина для того, что она людей приворачивает, а у мужей к иконам сердце и ревность отымает, а наговаривает на соль и на мыло: да тое соль дают мужьям в ястве и питье, а мылом умываютца».

Затем Дарья Ламанова показала, что по наущению женки Настьки:

«…сженые ее Дарьины рубашки пепел… сыпала на след государыни царицы».

После второй пытки женка Настька:

«…сказала, что мастерицам Дарье Ламанове и ее подругам, которых знает, а иных и не знает, зжегши женских рубашек вороты и наговоря соль и мыло давала, а пепел сженых рубашек воротов велела сыпать в государский след, а сыпать велела не для лихова дела, для того как тот пепел государь или государыня царица перейдут, а чье в те поры будет челобитье, и то де дело и сделается; да от того ж де бывает государская милость и ближние к ним люди добры: а соль и мыло велела она давать мастерицам мужьям своим, чтоб до них были добры».

Приворотными словами у этой женки были:

«Как люди смотрятца в зеркало, так бы муж смотрел на женку да не насмотрелся: а мыло сколь борзо смоетца, столь бы де скоро муж полюбил; а рубашка какова на теле была, столь бы де муж был светел».

Приведенная в пытке по указанию одной из своих клиенток, женка Настька в свою очередь указала на свою благодетельницу женку Манку Козлиху. После первой пытки Козлиха дала показание, что она «только и знает, что малых детей смывает да жабы, у кого прилучится во рте, уговаривает, да горшки на брюхо наметывает, а опричь того ничего не знает». После третьей пытки она подтвердила ссылки Настьки и раскрыла все подробности своего ведовского искусства, которому научилась у матери своей, умершей седьмой год тому назад. Как оказалось, соль и мыло она наговаривала: «Как смотрятца в зеркало да не насмотрятца, так бы де муж на жену не насмотрелся»; а соль: «Как де тое соль люди в естве робят, так бы муж: жену любил». При наговоре на мыло она произносила: «Коль скоро мыло с лица смоетца, столь бы скоро муж жену полюбил». Сжигая рубашечные вороты, она приговаривала: «Какова де была рубашка на теле, таков бы муж до жены был». Против жабы заговором служили слова: «Святый, ангел хранитель, умири и исцели у того имянем, у кого прилучитца, болезнь сию». При этом Козлиха не только уверяла, что «лихим словом не наговаривает», но, отдавая дань времени и обычаю, заявила: «Да и не одна де она тем ремеслом промышляет, есть де на Москве и иные бабы, которые подлинно умеют ворожить».