Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6328 ( № 24 2011) Страница 33

Пора прощаться, Нико. Ангел пришёл, чтобы забрать тебя. Чтобы ты, великий нищий человек, снова начал жить спустя свою жизнь.

Екатерина АНОХИНА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Пожар в кино может потушить только встречный пал

Двенадцать рассерженных режиссёров

Пожар в кино может потушить только встречный пал

«ЛГ» продолжает цикл «Двенадцать рассерженных режиссёров», начатый беседой с генеральным директором киноконцерна «Мосфильм» Кареном Шахназаровым. В разговоре уже приняли участие Николай Досталь, Сергей Соловьёв, Вадим Абдрашитов, Юрий Кара. Сегодня о болевых точках российского кино и острых проблемах нашей жизни размышляет народный артист России Владимир ХОТИНЕНКО.

О критике, творчестве и ремесле

– Владимир Иванович, давайте начнём разговор с кинокритики. С ней, я знаю, у вас сложились непростые взаимоотношения. Одно время вы ходили у неё в любимчиках, а в последние годы критика кусает вас со всё более возрастающим пылом и наслаждением. Вам по полной программе досталось и за «72 метра», и за «1612», и за недавнего «Достоевского»…

– К сожалению, заканчивая проект или даже начиная его, я почти всегда знаю наперёд, что будут обо мне писать. Зачастую даже неважно, о чём и какой фильм я снял. Такое ощущение, что статьи готовы ещё до выхода картины на экраны. Одну причину такого подхода я знаю точно – это моя дружба с Никитой Михалковым. Но если эта причина – главная и единственная, тогда становится совсем грустно. Сейчас критика, к сожалению, носит вульгарный, поверхностный и, увы, групповой характер. Даже по отношению к фильмам, которым она симпатизирует, чаще всего отсутствует серьёзный анализ. Зачастую оценки не выходят за рамки личного, чисто зрительского впечатления.

Тем не менее я не могу сказать, что равнодушен к критике. Она меня пусть и не ранит до смерти, но всё же царапает моё авторское, человеческое самолюбие. И авторы разносных статей с удовольствием давят на эту мою мозоль. Но ведь можно посмотреть, подумал я однажды, на проблему и под другим углом зрения. А что, если бы этой, пусть злой и несправедливой, критики в моей жизни не было? А курился бы один только фимиам? Или, того хуже, вокруг моих картин стояла бы мёртвая тишина – и покойнички с косами? Убеждён: было бы хуже. Умные голливудские продюсеры, я знаю, держат в штате специального человека, который дразнит режиссёра, подкидывает ему неудобные вопросы. Когда я работал с Первым каналом, там тоже был такой человек-дразнилка. Я поначалу вспыхивал в ответ на его ехидные реплики и мелочные придирки. А потом понял: эти укусы помогают мне держать себя в тонусе. Это как пчелиный яд, который действует ободряюще и даже лечит. Так что, завершая свой ответ, скажу: критика мне нужна. Даже такая, какая она у нас на сегодняшний день есть.

– Поскольку я и сам принадлежу к критическому сообществу, напомню вам одну из главных претензий критики. Но сначала фрагмент из вашего интервью: «Предложения от продюсеров опережают мои собственные творческие идеи. И я их чаще всего принимаю». А где же, Владимир Иванович, ваши собственные многолетне выстраданные темы? Не смахивает ли это признание, извините, на ремесленный, а отнюдь не на творческий подход?

– Нет и ещё раз нет. Начну с главного. У меня никогда не было такого максималистского подхода: буду снимать только по Шекспиру, ну в крайнем случае по Толстому. Я как собака на охоте: пытаюсь почувствовать дыхание, веяние, аромат времени и адекватно передать его на экране. Да, у меня есть, как вы говорите, многолетне выношенные замыслы, например, блестящий сценарий «Великий поход за освобождение Индии», давным-давно написанный драматургом и писателем Валерием Залотухой и не устаревший ни на йоту. Если найдутся деньги, я его обязательно сниму. Но ведь не находятся уже который год, хотя у меня есть сегодня кое-какое имя и связи.

В своё время мы уже выбирали натуру для съёмок этого фильма, но тут бабахнул кризис, пришлось замысел отложить. Потом мы сделали вместе с Залотухой «Макарова», «Мусульманина», но вскоре напрочь рухнул прокат. Можно было на здоровье снимать себе фильмы и дальше, но было ясно, что их никто не увидит. А кино – слишком дорогостоящая вещь, чтобы заниматься им для самоудовлетворения. Во всяком случае, я так к этому отношусь. И тут меня пригласили на телевидение сделать продолжение советского сериала «Следствие ведут знатоки». Я человек азартный, и мне стало интересно – подчёркиваю слово «интересно» – поработать в новой для себя сфере и найти новую для себя аудиторию. Так и пошло-поехало: я снял для телевидения сериалы «Гибель империи», «По ту сторону волков», недавно закончил «Достоевского». И параллельно все эти годы снимал кино для большого экрана.

Сегодня я и впрямь не успеваю закончить один проект, как продюсеры стоят в очереди с новыми предложениями. И я их, как правило, принимаю. Во-первых, потому что они интересны. Хотел бы я посмотреть на режиссёра, которому было бы неинтересно снять фильм о Достоевском. Во-вторых, эти предложения всегда обеспечены деньгами, бюджетом. Что хорошего в том, что, как признавался в одном из предыдущих материалов вашего цикла замечательный режиссёр Вадим Абдрашитов, он не может найти деньги под свой проект уже восемь лет? И, в-третьих, кино с его былым значением и ролью, с его философской и эстетической сущностью сегодня, к сожалению, стало другим. Не зря же в давнем разговоре Тонино Гуэрры и Феллини один из них с горечью сказал другому: «Не кажется ли тебе, что мы строим самолёты, для которых уже нет аэродромов?»

– Печальное признание…

– Да, горько это осознавать, но пантеон, где витают тени того же Феллини, Бергмана, Антониони, Тарковского, нынче закрыт. Внутренне я остался, конечно, в той эпохе, но предаваться одной лишь ностальгии глупо. И я как могу, как умею стараюсь пробиваться к сознанию и эмоциям нынешних зрителей. Это, скажу я вам, по-своему увлекательно. А кроме того, я преподаю во ВГИКе молодым ребятам. Я хочу жить вместе с ними в этом времени, говорить с ними на одном языке, а не вещать свысока про то великое старое кино, которое они снимать не могут, не хотят и не будут.

А что до упрёков в ремесленничестве, то я однажды уже слышал подобное. Расстроенный, пришёл домой, включил телевизор, смотрю – на экране Бергман. И в ответ на вопрос о «высоких творческих принципах» он говорит примерно следующее: «В конце концов это просто профессия. Ремесло. Кто-то делает табуретки, кто-то ботинки, а мы делаем фильмы». И я с ним в такой оценке кино, как это ни парадоксально, абсолютно согласен.

Об уроках Достоевского, Толстого и цензуре

– Но фильмы Бергмана, принимая эту метафору, всё-таки не банальные «мокроступы», а штучной выделки «обувь», не «табуретки», а эксклюзивная «мебель». В связи с этим ещё одна распространённая претензия критики к вам. Дескать, раньше вы снимали умные, тонкие, глубокие фильмы типа «Макарова» и «Мусульманина», а затем переквалифицировались в успешного производителя тех же «табуреток» – сиречь «массового», «кассового» кино. И тем самым изменили себе, своим творческим принципам…

– Я мог бы на это просто ответить: я не согласен с такими выводами. А если был бы согласен, то давно поменял бы что-то в своей творческой манере, чтобы соответствовать ожиданиям критики. Но отвечу чуть сложнее. А почему, собственно, критика отказывает мне в праве пробовать что-то новое, просто другое? В конце концов Лев Толстой, с которым я себя, разумеется, не сравниваю, кончил детскими рассказами типа «Косточки», в которых нет философских глубин «Войны и мира» и «Анны Карениной». Почему бы в таком случае нашей критике не предположить, что «72 метра», «1612», «Поп», «Достоевский» – это не измена самому себе, а продолжение моего пути, моего творческого поиска? Поиска контакта со зрителями. Да, я потерял на этих фильмах благожелательность критики, но взамен приобрёл достаточно обширную зрительскую аудиторию, чьей позитивной энергией я отныне всесторонне окружён и защищён. Я не популярный актёр, не медийное лицо, но мне в последнее время стало трудно появляться на улице. Без конца подходят люди, говорят слова, и только один человек из тысячи скажет что-то неприятное. В случае с критиками пропорция, похоже, обратная. Так, может, дело не во мне, а в этих самых критиках?

Некоторое количество отрицательных рецензий сопутствовало и недавнему «Достоевскому»… Но были ведь и совсем другие отзывы. И в других количествах. У меня телефон сотовый вырубился в день окончания сериала от звонков и эсэмэсок с благодарностями и восторгами. Кому верить? И я решил поверить… Фёдору Михайловичу. Когда я начинал работу над сериалом, я, к стыду своему, ничего не знал про его взаимоотношения с критикой. Думал: гений и гений. Был уверен, что Достоевскому воздалось должное ещё при жизни. Но вот что написал, например, один из критиков той поры о «Преступлении и наказании»: «Выходит нечто детское, неумелое, водянисто-риторическое, что показывает в авторе не только недостаток наблюдательности, но и недостаток опытности в изображении страсти, что наводит скуку…» Или другой пассаж: «Подобное произведение можно написать только в ненормальном состоянии умственных способностей». А вот как подводила критика итог творческой жизни Достоевского: «В юности увлекался, с летами осознал своё заблуждение, раскаялся, отрёкся от прошлого и строго осудил свои юношеские мечтания. Вот в коротких словах история таких писателей, как г. Достоевский».