Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6440 ( № 47 2013) Страница 33

Премьера

Сегодня премьера – играют туш

и водкой поят коней,

столпотворение мёртвых душ

в театре живых теней.

Игра по лекалу, своё – своим,

спасение – сотый дубль –

как стенография эха – и

вставленный в рамку рубль.

Пора именительных падежей,

столица двуглавых дней,

одна голова говорит – уже!

другая – смеётся над ней.

Толпа ликует, толпа спешит

отрезать земли кусок,

и внутренний номер к душе пришит,

и сажей клеймён висок,

и сердце каменное в праще,

и лошади мчатся – ах,

и памятник в грустном своём плаще

на ватных стоит ногах.

Он слышал оркестры в иных мирах,

в премьерах бывал не раз

и змея видал о трёх головах,

но страшно ему сейчас.

* * *

Я не знаю, что волнует финнов

и какой в Америке кредит.

На уфимской кухне дрозофила

на подгнившем яблоке сидит.

Мы живём зажатые тисками

внутренних испорченных часов,

подпираем небо кулаками

там, где с неба сыплется песок.

Наступил на колбу исполнитель,

заиграл безудержный баян – 

время только прошлому целитель,

ну а если в будущем изъян?

Где мне знать, откуда власть и сила

в сетке непрочерченных орбит?

На далёкой кухне дрозофила

засидела яблоки в кредит.

Так и не окончен суд Париса,

но для всех, смотревших «Спортлото»,

покупаем полкило ирисок

или делим яблоко на сто.

И Уфа в конце концов условна,

как столица мира – иже с ней.

Всех люблю на свете поголовно,

просто дома яблоки вкусней.

Теги: Наталья МАКСИМОВА

В хоре других голосов

Лена ЗИНСКИ

Поэт, художник, эссеист. Родилась и выросла в Минске. Училась в двух университетах - на заочном отделении в Минске и дневном в Лондоне по специальности Public Relations (PR).

Живёт в Лондоне.

* * *

Мне нравятся скатерти, вязанные крючком,

Из белых ниток со сладким названьем "Ирис",

Нарциссы в вазе с продолговатым дном

И поцелуи под огромным зонтом,

За шторкой из капель, бойко летящих вниз.

Мне нравится мёд, сотовый, с лапками пчёл,

Балконные цепи и домики в ряд у моря[?]

Обмен миров[?]дений, откровенный, ночной,

За рюмкой текилы – чтоб резко и горячо,

И нежность, которая пряней любого спора.

Мне нравится жить, не наблюдая часов,

Вдыхать старину в музее 

и жизненность – в галерее.

Видеть твоё отражение 

в защитных стёклах холстов,

Слышать твой голос в хоре других голосов,

Мне нравится быть с тобою – во веки веков.

Мне очень нравится быть – твоею.

Молодость

У кинотеатра на набережной есть арт-кафе «Улитка»,

богемно-земное, со столиками стальными

в стиле екатерининского рококо, такими,

будто выросли из тротуарной плитки.

Здесь в платье сиреневом сорок второго размера

сидела душистая Молодость, плечи укрыв платком,

и по ветру русые ветви волос легко

клонились туда и обратно подобно качелям.

Мускатно-ореховых глаз опьяняющий взгляд,

румяные щёки, рахат-лукумная кожа,

в меру божественна, и, говорят,

свет в ней увидеть последний безбожник сможет.

И в предвкушении всех грядущих путей

сидела Молодость, будущим окрылённая;

Завязь цветочная, яркая, неопылённая,

Ещё не вкусившая горестей и потерь.

Теги: Лена ЗИНСКИ

Чудеса и даром не нужны

Георг ЧЁРНЫЙ

Поэт и критик, около 20 лет проживающий в Соединённом Королевстве. Преподавал и занимался научными исследованиями в области химии, охраны окружающей среды и медицины в ряде университетов Европы. Создатель теории психоделиче­ской поэзии, основатель международного лит­объединения "Творческая Мастерская ЕЖИ" и литературного сообщества «Психоделика» в интернете. Имеет публикации в журналах «Топос», «Сетевая словесность», «День и Ночь», «Новая Литература» и др. Лауреат премии «Нонконформизм-2012». 

Живёт в Ливерпуле.

Когда магия теряет силу 

Сосновых веток тени на песке,

терпеново-грибничный аромат.

Я сжал твою ладонь в своей руке...

Июнь на коже, а под сердцем - март.

Душистым чабрецом зарос овраг.

Бессмертника с шалфеем диалог... 

Осталось только ноты подобрать –

и плавать, как беспечный papillon,

в потоках, наблюдая: вдоль стволов

прозрачная и мутная смола

сочится – в неба близкий потолок,

и загорать, раздевшись догола.

Как будто вертикальная река

уходит вверх от берегов косых...

И сладко разжимается рука,

нащупав земляничные усы.

И зверобоя цвет в твоих глазах...

И волосы касаются щеки...

И можно что-то шёпотом сказать –

и влажным поцелуем защитить.

Среди полей заросший пижмой холм

и светлые разводы тишины...

И жить так удивительно легко, 

что чудеса и даром не нужны.

* * *

...она меня не вспоминает,

Поскольку помнить, в общем, нечего:

Прогулки по проспектам в мае,

Поспешный секс однажды вечером...

Почём ей знать, как неотступно,

Годами, сны мои тревожила?..

Так целомудренно распутна,

Плохая – но всегда хорошая.

Её запястий и ладоней

Пьянящий холод – безошибочно

Я и сегодня сразу вспомню.

Её зубной эмали сливочной

Волшебный привкус, поцелуи,

В подъезде запах мокрой псины и

Слова «конечно, не ревную!»

Но в красных туфлях парусиновых,

В лосинах и в короткой юбке –

Не ревновать? – к мужчинам, к прошлому...

Она была моей ошибкой,

Плохая – но всегда хорошая.

Я не мечтал её исправить,

Свои поступки не оправдывал.

Мы просто вместе шли по краю

Воображаемого кратера

И обрывались, пусть нечасто, –

Рабы пустых моральных принципов...

Из всех, с кем я бы мог быть счастлив,

Она всегда была единственной.

Как странно – нить воспоминаний

Унизывать долгами прошлыми:

Невозвращаемое снами,

Плохое – но всегда хорошее...

Я, видимо, остался прежним:

Мне спрятать хочется, под пальмами,

Свою разнузданную нежность

В её не-марианской впадине...

Наверное, иная смелость

Есть в тех, кто смеет быть порочными;

Мы продолжаем жить в пределах

Своих олимпов заболоченных.

Но временами – в мой, обширный,

Доносится вопрос из прошлого:

Не я ли был её ошибкой, –

Плохой, но, в сущности[?]

Тайны брюхоногих моллюсков

Морская ракушка – ракушкой становится после

Того, как моллюска, живущего в центре, убили.

Вот так в языке без костей – появляются кости.

Вот так появилась рапана у Лёльки в Сибири.

Давно утекло мохнолапое куцее лето.

Седеющих дней полином становился короче.

А бабочки всё вылетали из рёберной клети,

И горькие волны жгли щёки, особенно ночью.

Курортный роман почему-то считают банальным,

Как будто есть разница – где познакомились люди.

Ведь каждый счастливый сюжет продолжается в спальне,

И каждый герой понимает: финала не будет.

Зима заметала следы и утюжила память.

Зачитанных писем гербарий казался унылым...

Синицы в руках оставались на редкость упрямы,

Им нравились молотый кофе, верёвка и мыло.

...Взглянув на неё из заснеженных окон вагона,

Я сразу подумал: такие бывают лишь в сказках.

А после, уснув под колёсные стуки на сгонах,

Увидел во сне новостройку её Мухосранска,

А там – небольшую квартиру с рогатой рапаной

И тонкое Лёлькино ухо, прижатое плотно –

В попытке услышать далёкий прибой океана

И голос, зовущий всегда оставаться свободной...

* * *

...Если бы мне захотелось в него войти, –

В дом, а за домом сад, а за садом лес, –

То ни болезни, ни тысячи миль пути

Не удержали б...

Усталый, обросший весь,

Я бы ввалился: небритостью, наждаком

Голоса – вмиг распугав язычки огня

В печке, с флажками висящих над ней носков... –

В дом, где пятнадцать лет как не ждут меня.

Теги: Георг Чёрный

Иная оптика