Дмитрий Калюжный - Страна Тюрягия Страница 36

Если бы его приказ выполнили, пришлось бы исключить всех мастеров и бригадиров. Но как?! И что делать, если вольных мастеров просто не хватает? А куда девать бригадира? Ведь он тот же рабочий, только бугор. Зэк на такой должности вроде ефрейтора, он маленький начальник, выполняющий свой узкий круг функций по руководству группой таких же, как и он, работяг. У него сосредоточивается вся информация о деятельности этой «преступной группы», то есть бригады: штуки, метры, рубли. И этот «главарь группировки» по распоряжению представителя администрации в лице опера или начальника цеха (смены) в интересах, ведомых только им, манипулирует учётом выработки, перебрасывая туда-сюда эти злосчастные объёмы.

Массовые проверки правильности первичного учёта сразу выявили передачи объёмов повсеместно и в астрономических размерах. Несчастных бригадиров повыгоняли с их сладких «синекур», начальники производств поимели выговора и прочие нахлобучки, начальникам побольше было указано, и т. д. Потом кампания заглохла. Федорчука, разгромившего старую гвардию и покусившегося на святая святых – СИСТЕМУ, тихо куда-то «ушли», и всё вернулось на круги своя. (Говорили одно время, что он потом в дурдоме боролся с нарушителями режима и приспособленцами. Сплетни, небось.)

Потом такое было, кажется при Дунаеве и Трушине. Потом еще…

Есть зэк. И есть зэк. С одной стороны, он существует как «спецконтингент» в приказах, указаниях, разговорах и т. д. А с другой стороны он – зэк. Такой, каким он знает себя только сам. Есть закон, который существует только для него. Он его исполняет, ему служит и поклоняется. И всякая туфта вроде «обращения к личному составу» и прочих призывов для него остаётся тем, что она и есть, туфтой. И остается бугор бугром, закон – законом, а начальник при своём интересе: руками пригретых блатных наводить порядок и сохранять спокойствие в зоне.

Бывает, что вынуждают бригадиров заниматься передачей объёмов просто условия работы. Вывели на работу лишних людей, а куда их девать? В наряде нуль не поставишь, вот и снимаешь там червонец, здесь четвертную, чтобы закрыть кому-то хоть 3-5%. Или другое, сговор двоих: в январе работаем на тебя, тебе закрывают 105%; премия; ларёк делим пополам. В феврале – работаем на меня, и т. д. Причины те же: отсутствие объёмов работы на нужную численность.

Напомним, что, не имея заработка, зэки теряют возможность приобретать в ларьке дополнительные продукты питания и предметы первой необходимости. А ведь родное государство им таких предметов не выделяет: не работаешь не по своей вине – сиди с нечищеными зубами! Сам того не желая, заместитель министра юстиции Ю.И. Калинин в своей лондонской лекции осенью 2002 года выразил означенную государственную заботу так: «… для многих осуждённых, не получающих материальной помощи от родственников, средства, заработанные во время отбывания наказания, являются единственным источником существования». Не бюджетные деньги, а заработанные в зоне, накапливаемые на лицевом счёте зэка, которые изредка, в малой доле, при хорошем поведении можно тратить на дополнительный бутерброд с маслом – это, оказывается, и есть единственный «источник существования». Красноречивее не скажешь.

Так почему же нет работы?

Как замечает заместитель министра юстиции, основной причиной является неопределённость правового статуса производственных предприятий, входящих в состав учреждений, исполняющих наказания. Причину эту генерал расшифровывает так: предприятия УИС ограничены в свободе выбора предпринимательской деятельности, так как функционируют в составе конкретного исправительного учреждения и поэтому вынуждены приспосабливаться к территориальным и иным хозяйственным условиям.

Здесь руководитель УИС, видимо, имеет в виду, что содержание и объём заказа на производство чего-либо конкретного диктуются местными условиями. Например, в Самаре это запчасти и комплектующие для ВАЗа, в Туле – самовары и матрёшки, в Красноярске – рудные стойки, а на Дальнем Востоке рыболовецкие тралы. И этого «конкретного» много не наберёшь: заказчик мелковат. За пределами же региона свои подрядчики, в том числе и колонии, в очереди стоят – чего бы для малой родины попроизводить?

И доля правды в этом есть, но не следует искать здесь причину безработицы в зоне. Даже в советские времена доля так называемой кооперации в производстве УИС составляла около 50% всех производимых объёмов, каждая колония кооперировалась чуть ли не с половиной страны, а всё равно 40—50 тысяч трудоспособных зэков каждый год сидело без работы. Сажаем много, вот и вся причина, и работы не хватает так же, как и всего остального – еды, одежды, культуры, терпимости, справедливости…

Другая причина низкого уровня трудового использования осуждённых, по мнению руководителя УИС, в том, что предприятия эти не являются коммерческими, так как закон запрещает использовать труд осуждённых в целях извлечения прибыли. На деле же всё наоборот: закон предписывает труд, а труд без прибыли – это перекидывание земли по кругу. Прибыль есть гарантия окупаемости затрат и развития производства, это возможность не только заработать и пойти в ларёк, или выписать себе газетёнку, но также способ хотя бы частично окупить затраты государства на возню с зэками. Так что прибыль – не цель, прибыль – средство жить по-человечески, и это понимают не только «за забором», на воле. Спросите любого производственника в ГУИНе, – он об этом отлично знает. Производственник другими категориями и не должен мыслить.

Другое дело, что производственников-то почти не осталось, и спрашивать не у кого. Но от этого прибыль не меняет и не уменьшает своей роли в производстве, каким бы и чьим бы оно ни было.

Но уж если в зоне действительно есть работа, так тут другой перекос. Не будем объяснять подробнее, увидите сами из коллективного письма за восемью подписями, пришедшего из колонии-поселения в Свердловской обл., Ивдельский р-н, пос. Лозьва:

«Мы, осуждённые-поселенцы УЩ-349/56, хотим вам написать о том беспределе, который творится в нашей колонии-поселении. Факты нарушения КЗоТ, а также моральные унижения нас, осуждённых.

Поясняем конкретно:

Рабочий день у нас ненормированный, т. е. работать приходится не только в выходной «единственный» день, воскресенье, но и в остальные рабочие дни, только уже после 17—18 часов, а до скольки это уже по обстоятельствам. Хотя, если посчитать нормированное рабочее время, то даже в субботу мы должны работать до 15 часов. Но в нашей колонии-поселении мы, осуждённые поселенцы, такого и не помним. Благо, если раз в месяц получается один выходной день в прямом смысле. А в остальные работай, работай и еще раз работай.

Попытки урегулировать этот вопрос с начальником отряда было безуспешно. По его мнению, если мы задержались на рабочих объектах после 1700, или работали в выходной день, то это в счёт не идёт. Всё равно приходится отрабатывать «ст. 106», но что удивительно, ставшую почти ежедневным занятием, т. е. наше рабочее время никто не хочет признавать. А когда начинаешь что-то доказывать, нач. отряда затыкает нам рот и ведёт в ШИЗО.

Во внимание также не принимается ремонт жилых секций общежития, который выполняется за наши личные средства! Просьбы к администрации помочь чем-либо вообще во внимание не берутся».

А уж заработки… чудо. Чудо, что это называют заработками. Михаил Л. (Калининград, учр. ОМ-216/9-63) сообщил нам в 2000 году:

«…Работать я умею и очень хочу. Скажу проще: для меня работа – не только средство к существованию, но и огромная радость от сознания того, что я своей работой кому-то могу принести пользу. Работу я здесь имею, но того, что мне переводят на лицевой счет, катастрофически мало и хватает на приобретение двадцати пачек сигарет, а о том, чтобы позволить себе купить носки, трусы или мыло, приходится только мечтать. Даже за медикаменты, когда они необходимы, надо платить.

В свои 45 лет я имел неосторожность остаться без единого зуба. Это сказалось на болезни желудка, поэтому в санчасть приходится обращаться часто. Хотел бы поставить себе какие-нибудь протезы, но для этого необходимо достать 600 рублей. Почему достать? Потому что, чтобы их скопить с заработка, мне понадобится как минимум десять лет.

Что было у меня из личных вещей – всё уже поизносилось и теперь приходится ходить чуть ли не оборванцем. А ведь на дворе уже зима. Я нахожусь в отчаянии и взываю к вам, уважаемые господа, о помощи. Прошу вас, помогите, чем можете. Будь то одежда, обувь, сигареты, продовольствие или даже деньги.

И прошу выслать хоть пару конвертов, ручку и тетрадь».

В 1980-х в тюрьмах стали развивать вязку сеток. Всяких, от авосек до рыболовецких тралов. Работа не пыльная, навыков не требует, вяжи себе узелки, да вяжи, лишь бы были нитки. Площадей и всего остального не надо. Занятость резко увеличилась. Платят, правда, не очень, но зато здесь неограниченные возможности для передач объёмов и других манипуляций. Уследить, кто сколько связал, невозможно, хотя и пытались организовать выдачу ниток на вес и под роспись.