Андрей Буровский - «Еврейское засилье» – вымысел или реальность? Самая запретная тема! Страница 37

Об Ишутине и Каракозове подробно писала Е. И. Козлинская, которая хорошо знала обоих: «Любовь к молодой девушке необыкновенной красоты заставила Ишутина лезть в герои, он гонялся за славой, готовый купить ее хотя бы даже ценой жизни. Будь он человеком более культурным, он, вероятно, этой славы и сумел бы добиться. Как ни широко тогда шагала наука, но все же в ней не было ни единой области, которую нельзя было бы при упорной настойчивости еще и еще продвинуть вперед. Но в том-то и заключалась трагедия, что таким мелким людям, сереньким недоучкам, наука была не по плечу. Проще и легче людям этого типа прикрываться бутафорией и под флагом политической деятельности выжидать, не подвернется ли где кус послаще. А не ровен час попасть в герои».

«Каракозов был еще серее и еще озлобленнее Ишутина: он хотя и кое-как переполз из бурсы в университет, учиться положительно не мог и, не умея по своей неразвитости ни к чему приспособиться, перекочевывал из одного университета в другой, нигде подолгу не уживаясь… И всюду его угнетала все та же беспростветная нужда. Это и сделало его всегда готовым на всякое злое дело в отместку за свои неудачи».{88}

Такими были первые двое террористов, открывшие сезон охоты на русских царей. О продолжателях их дела говорит современный исследователь: «Наверное, это не очень объективная оценка. Но в архиве Красноярска хранятся сотни дел, где описываются не очень высоконравственные поступки политических ссыльных».{89}

Большинство русских «борцов с царизмом» были таковы, что становится вообще непонятно, им было нужнее всего — хороший психиатр или попросту дешевый публичный дом.

Так вот — на фоне русских революционеров еврейские «борцы за народное дело» смотрелись очень даже неплохо. Почему?!

Очень распространено мнение, что на участие в революции толкало в основном неправноправие. Несомненно, было и это. О. О. Грузенберг вспоминает, что, когда он был студентом в Москве, к нему приехала мать. Приехала нелегально, и приходилось постоянно «греть» полицию мелкими взятками, чтоб отцепились. Ничего ужасного, даже есть над чем посмеяться, но как-то уж очень неуютно… Удивляться ли тому, что Осип Грузенберг жил и помер врагом существующего строя?

С Гершуни получилось почти то же самое, но еще хуже: во время полицейской облавы, которыми славился Киев, его старуху мать выявили, как подрывной элемент. Сына-студента не тронули, он имел право жительства, но пожилая еврейка провела ночь на заплеванном полу полицейского участка, а утром была отправлена назад, в местечко. По собственным своим словам, Гершуни именно в эту ночь поклялся — не успокоится, пока не рухнет проклятая власть, посмевшая оскорбить его мать.

В семейной истории Самуила Маршака есть и такая: мол, как-то его отец спустил с лестницы пристава. Почтенный полицейский пришел к грязному жиду в ожидании — когда же ему сунут в карман установленные обычаем пятьдесят рублей. А Яков Маршак имел полное право жить вне черты оседлости — право по всем законам Российской империи — и взятки давать не хотел. Кончилось тем, что в конце концов «пристав кубарем катился по всем ступеням, гремя шашкой и медными задниками калош», вынес полицейского из своего дома на пинках и спустил с лестницы.{90}

Эта история, которую передавали в семье Маршаков из поколения в поколение, сожалея, «что отец жил в ту пору во втором этаже, а не в третьем и не в четвертом…», да плюс «непонятная процентная норма», из-за которой маленькому Якову не довелось учиться в гимназии… Вот и психологическая основа некоторой нелюбви целой еврейской семьи к Государству Российскому. Осудить — повернется ли язык?

Но ведь вовсе не одни евреи шли в революционное движение! Они шли охотнее, больший процент молодежи оказывался там… Но и только. «Участие евреев в общероссийском революционном движении только в очень небольшой степени объясняется их неравноправием… Евреи только разделяли общее настроение»{91}. Остается уточнить сущую «мелочь» — почему же евреев в революционном движении оказалось так много. И почему если из русских шли немногие и не лучшие, то из евреев — многие и не худшие?

Любимая идейка нынешних послесоветских людей, стремительно возвращающихся в иудейство, — мол, в большевики шли подонки еврейского общества! Выразить это можно и применительно к современности, и тоном вполне благородным.

«Знакомый нам тип обрусевшего еврея, встречающийся на политических собраниях различных организаций с приставкой «демократический…», может быть чутким и порядочным человеком, идеалистом и бессребренником. Однако он никогда не сможет предложить правильный рецепт страждущей России, ибо даже себе самому не нашел лекарства от беспочвенных метаний. Подобная близорукость свойственна сегодня еврейским ассимилянтам в России, не способным понять, что одной из основных сегодняшних трагедий этой страны является превращение слова «патриот» в ругательство.

…Не нам наставлять российских политиков, каким образом им следует бороться с недугами своего общества, но ассимилянты, ратующие за свободу разложения личности и общества, должны знать, что их позиция антиеврейская по своей сущности. Глядя на этих благомыслящих, но заблудших людей, незамысловатые окружающие могут подумать, что эти духовные сироты представляют исконно еврейскую точку зрения. А это подрывает шансы на подлинное сближение между Россией и Сионом».{92}

Евреи начала XX века не поняли бы истерики своих внучков и правнучков. Они вовсе не считали свою работу в демократических организациях предательством еврейских интересов или нарушением неких жизненных правил.

Член Государственной думы Мейер Бомаш в 1916 году заявил: «Мы не раскаиваемся, что евреи участвовали в освободительной борьбе… Они боролись за вашу свободу».

В марте 1917 года О. О. Грузенберг перед руководителями Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов заявил: «Мы щедро отдали революции огромный процент нашего народа — почти весь его цвет, почти всю его молодежь…»

Вот так: почти всю его молодежь. Так что Авигдор Эскин может надрываться сколько ему влезет — но известнейшему юристу О. О. Грузенбергу я доверяю как-то больше.

«Евреи связали судьбу еврейского вопроса в России с торжеством в ней прогрессивных идей», — не слабее О. Грузенберга определила еврейская энциклопедия.{93}

В царское время прозвучал только один голос, осуждающий массовое участие евреев в революционном движении: в 1905 году С. Дубнов обвинил еврейских революционеров в национальной измене. Из-за кучки подонков погромы обрушиваются на весь народ. Из-за кучки идиотов всех евреев считают предателями их Родины — России. В своей статье «Рабство и революция» он написал с предельной определенностью: «Та многочисленная армия еврейской молодежи, которая занимает самое видное место в рядах Российской Социал-Демократической партии и выдвигает там даже своих «командиров», формально порвала всякие связи с еврейством… Вы не творцы, а батраки революции или маклеры ее».

Но при всем благородстве тона С. Дубнов не остановил соотечественников.

Попытка анализа

Среди множества причин массовой революционности евреев — от злостной сущности еврея как такового до «мрачного давления царизма в тюрьме народов» — до сих пор почему-то никто не обратил внимание на факт, который, в общем-то, бросается в глаза: на массовую, почти поголовную приверженность евреев во всем мире к либеральному и леворадикальному лагерю.

Евреи, принадлежащие к разным народам и живущие в разных условиях, проявляют это качество с большой силой и во всем мире. Я уже присоединялся к мнению, что это качество связано с самой природой иудаизма.

Религиозный еврей живет не «здесь и сейчас». Он решает не вопрос «повезло ли мне» и «хорошо ли я живу», а «как относится ко мне Господь Бог». Во всем бытовом, повседневном, видит он Господню кару или признак Его милости. Материальный же мир не имеет особого значения и легко может переделываться, перекраиваться, если это надо для Идеи.

В эпоху Эмансипации традиционная ученость легко заменяется светской, да еще полученной на гойском языке. Так же легко идея изменения мира получает вовсе не религиозное содержание.

Кроме того, почему-то никогда не назывались два очень важных обстоятельства, имеющих самое прямое отношение к России:

1. Русская интеллигенция всю историю своего существования не имела возможности добиваться индивидуального успеха. Это был слой, в котором не было ценностей индивидуализма, личного устройства или, паче чаяния, обогащения. Но в котором всегда существовала уверенность в том, что всегда возможно захватить власть и кардинально изменить «правила игры» в обществе.