Анатолий Гладилин - Жулики, добро пожаловать в Париж Страница 37

Ну а вечером во всех городах Франции и на морских курортах — праздничный салют. В Париже, у дворца Шайо, салют просто замечательный. Что верно, то верно: по части фейерверков мы впереди планеты всей.

После этих красочных шумовых эффектов даже неловко спрашивать: а чего мы, братцы, празднуем? Если спросить, то конечно, ответят, но так, нехотя, скороговоркой: празднуем взятие Бастилии. И переведут разговор на более волнующие темы: дыра в бюджете социального страхования, очередное увеличение цен на бензин… И такая стыдливость понятна. С одной стороны, действительно — великая Революция. С другой стороны, в действительности, там столько наворотили, нагородили и напортачили, что лучше в подробностях не копаться! И все легенды давно развенчаны, и никаких иллюзий не осталось. Да, взяли Бастилию. А за каким хреном ее надо было брать? Освободить политзаключенных? В Бастилии, на момент штурма, сидели семеро узников, из них — четверо осужденных за подлоги, два сумасшедших, и один развратник-садист. И взяв Бастилию, сколько на радостях перерезали народу и носили на пиках окровавленные головы!

Апогеем революции была казнь короля. За что его казнили, граждане? Такой лапочка был товарищ Луи Шестнадцатый! Примерный семьянин, честнейший малый, любил постолярить и послесарить, ну еще немного поохотиться. Чего он не любил и не умел, так это — править страной. Ну просто копия, двойник российского Николая Второго. Ну хорошо, прогнали их с трона вонючей метлой, так дали бы пожить спокойно! Увы, такого в революциях не бывает. Не может быть революции без героев. Или Франция не помнит своего прошлого? Прекрасно помнит. Например, Париж окружен кольцом «маршальских бульваров», увековечены имена всех наполеоновских маршалов. Многие улицы и площади в Париже названы в честь наполеоновских побед. Стоит памятник маршалу Фошу, главнокомандующему французской армией в период Первой мировой войны. Куда же подевались французские революционеры? Хорошо поискав, найдем. Есть в Париже мост Мирабо, есть авеню Карно и Гош и есть памятник Жоржу Дантону. Немного, так давайте хоть их прославлять! Очень хочется, да только известно, что Мирабо одновременно произносил революционные речи и получал тайком деньги от короля. А революционный генерал Гош потопил в крови крестьянское восстание в Вандее. А Жорж Дантон, организатор революционных побед, был инициатором резни в парижских тюрьмах. А член Комитета общественного спасения Лазарь Карно был лишь слабой тенью Робеспьера и Сен-Жюста, которые, в свою очередь, такой жуткий террор устроили… Нет уж, месье-дам, не стоит ковыряться в прошлом. Споем лучше национальный гимн, «Марсельезу». К счастью, во Франции никто, кроме первого куплета, слов «Марсельезы» не помнит. А там дальше идет такой кровожадный текст…

В общем, французы давно осознали, что не стоило бы устраивать ту заварушку, в 1789 году. Как легко могли бы договориться, уладить все полюбовно!

Не получилось.

— Да чего же в конце концов хотят эти люди? — спросил добрый король, прекрасный семьянин, товарищ Луи Шестнадцатый, у народного представителя.

— Ваше Величество, эти люди хотят хлеба.

Король не понял. А королева Мария-Антуанетта резонно заметила:

— Подумаешь, беда! Нет хлеба — пусть едят печенье.

Это к вопросу о неизбежности революций.

Опереточное торжество и забытые герои

Помните, один эпизод в «Войне и мире», когда князь Андрей не понимает, почему его так холодно приняли при дворе австрийского императора? Ведь он им привез весть о победе русских войск! А русский дипломат объясняет князю: дескать, чему вы удивляетесь, вот если бы вы сообщили, что все австрийские армии одолели хотя бы роту пожарной команды Наполеона, то тогда бы вас встретили с таким торжеством!

Почти два века спустя после описываемых Львом Николаевичем событий, в июне, во Франции, торжественно отмечали пятидесятилетнюю годовщину со дня высадки союзников в Нормандии, а в августе, с еще большей помпой — пятидесятилетие освобождения Парижа. Если первый юбилей никакого комментария не требует, — действительно, крупневшая в истории военная операция, удачно проведенная, — то второй юбилей (а он праздновался с середины августа, каждый день, по нарастающей) вызвал у меня сначала недоумение, потом чувство неловкости, а затем я оценил мудрость Толстого: видимо, бывают исторические моменты, когда для любой нации крайне важно иметь на своем счету хоть одну победу, как образно выразился писатель, хоть над ротой пожарной команды. И еще мне кажется, что многие французские обозреватели тоже чувствовали некоторую щекотливость ситуации и объясняли ее так. Мол, что мы втолковываем современной молодежи, что надо искать работу и пользоваться презервативами, разве этого достаточно? Ведь молодежь надо воспитывать на положительных идеалах!

И в этом смысле история освобождения Парижа, когда вокруг генерала де Голля объединилась вся нация, — очень подходящий пример.

Ну, если так, то почему бы нет? Правда, мы, русские, знаем, что советская армия освобождала наши города ценой огромной и возможно, излишней крови. Десятки тысяч советских солдат гибли при освобождении Киева, Севастополя, Одессы. Гораздо большие потери при штурме Будапешта и Берлина. А уличные бои в Сталинграде за каждый дом! А теперь сравним: восстание в Париже, то есть освобождение города, началось 19 августа 1944 года, 24 августа в город вошли танки Второй дивизии генерала Леклерка, 25 августа немецкий комендант Парижа генерал фон Хольтитц подписал капитуляцию. За эту неделю в общей сложности с французской стороны в Париже погибло 334 человека. Смерть каждого человека — это очень много. Но для справки заметим, что по статистике мирного 1994 года, лишь в июле на дорогах Франции погибло в результате аварий более семисот человек…

Но может, освобождение Парижа — это результат гениальной военной тактики и остается лишь завидовать французам, что они научились так воевать, практически без потерь? Как красиво бы все выглядело, если б не одна маленькая деталь: все немецкие боевые части давно покинули Париж и вели ожесточенные сражения с армиями союзников на стратегических направлениях севера Франции. Генерал фон Хольтитц остался в Париже, условно говоря, с ротой пожарной команды. Понятно, что об обороне Парижа не могло быть и речи. Неужели немецкое командование забыло про Париж? Нет, конечно. Согласно тайному приказу Гитлера, при приближении союзников генерал фон Хольтитц обязан был взорвать город и убираться подобру-поздорову. Город был давно заминирован, однако союзники были далеко и генерал фон Хольтитц мог спокойно наслаждаться тонким французским вином.

Восстание в Париже застало немцев врасплох. Очередная глупость немецкого командования? Но с другой стороны, почему немцы должны были ждать этого восстания? Ведь с начала оккупации им так хорошо и вольготно жилось в столице Франции. Кабаре, театры, музыкальные концерты, оперные спектакли, уютные рестораны — все было в распоряжении дорогих гостей. Немецких офицеров специально отсылали с Восточного фронта в Париж, на заслуженный отдых. А непринужденные встречи с творческой французской интеллигенцией? Как-то об этом сейчас не вспоминают. Не вспоминают и о медной табличке, которая была намертво прикреплена к дверям гестапо на улице Лористон, с надписью: «Доносов не принимаем». Разумеется, гестапо в Париже не отлынивало от своих дел, но зачем было особенно себя утруждать, когда местные французские власти были так услужливы и расторопны? Печально знаменитый пример облавы на парижских евреев в 1942 году. Немцы приказали французской полиции собрать всех взрослых евреев города на зимнем велодроме. Французы постарались, арестовали не только взрослых, но и детей, никому не дали возможность спрятаться. Немцы пожали плечами и увезли всех евреев, от мала до велика, в Германию, в лагеря уничтожения. Так вот, спрашивается: кто мог ожидать, что те же самые исполнительные французские полицейские через два года вывесят на крыше парижской префектуры национальный флаг, символизирующий начало восстания? Как объяснить такую внезапную метаморфозу? Видимо, не поняли немцы изысканной сложности французской души…

Итак, восстание началось 19 августа. Страшные уличные бои потрясли столицу? Ничего подобного. Кое-где возводили баррикады, лениво перестреливались. Шведский консул регулярно сновал между префектурой и немецкой комендатурой, вел переговоры. Каждый день объявлялось перемирие. Понятно, почему восставшие тянули время: ждали танков Леклерка. Но чего ждал немецкий комендант, ведь он мог за эту неделю сто раз взорвать Париж! Неужели до сих пор не ясно, что генерал фон Хольтитц решил с самого начала не выполнять приказ Гитлера? Это к вопросу о роли личности в Истории. Другой бы на его месте, может, и взорвал, и на суде потом оправдывался: я, дескать, солдат, мне приказали… А этот решил: нет, не буду! И с таким же нетерпением, как и восставшие, ждал генерал фон Хольтитц прихода регулярных французских частей, чтоб капитулировать по всем правилам и обеспечить безопасность своему гарнизону, согласно условиям Женевской конвенции. Кстати, в этом отношении генерал фон Хольтитц был не одинок. Я читал рассказ французского ветерана, офицера дивизии Леклерка. В одной деревушке по дороге в Париж немцы оказали усиленное сопротивление. Французы окружили немецкую казарму и услышали крик: «Я немецкий генерал и не сдамся партизанам и бандитам!». Вперед вышел командир французской части и четко отрапортовал: «Я полковник такой-то, окончил военное училище Сан-Сир, выпуск 32-го года». — «А, — ответил немецкий генерал, — тогда другое дело, яволь!».