Александр Беззубцев-Кондаков - Почему это случилось? Техногенные катастрофы в России Страница 37

Этот голос хранится в моей памяти и сегодня. После спасения я сотни раз анализировал каждую ситуацию в тот трагический день, каждое движение свое и товарищей. И пришел к выводу: этот голос не принадлежал ни одному человеку из нашей пятерки, находившейся тогда в камере. Он вообще не был похож на человеческий. Для меня только потом станет понятным, что это был глас Божий. Иных объяснений не нахожу по сей день. И вот в ту минуту сработал воинский „механизм“ беспрекословного выполнения приказа: мы на нижнем ярусе мгновенно стали исполнять команду. Для чего нужно было надевать ИДА — никто над этим и не задумывался. Надо сказать, что надевать аппараты нас учили довольно много, мы отрабатывали это в самых разных условиях, в том числе и экстремальных. Но тогда я так спешил, что умудрился надеть его неправильно. Это спасло мне жизнь. И не мне одному. Оказывается, только двое проявили выдержку, самообладание и сумели в критической ситуации верно выполнить команду. Поясню, что такое ИДА. Он состоит из дыхательного мешка, двух баллонов по бокам и спецвещества. Кислород, вырабатываемый веществом, поступает в баллоны. Выдох делаем в это вещество, которое поглощает углекислый газ и выделяет кислород; кроме того, дополнительная порция кислорода идет из баллонов — все смешивается в дыхательном мешке, и мы дышим этой смесью (замкнутый цикл). Аппарат универсален: в нем можно находиться под водой, в зоне пожара. Вес — 15 кг. Вначале надевается дыхательный мешок, а потом маска. Я надел маску, а дыхательный мешок натянуть на себя не смог. Дышать можно было без проблем, но аппарат приходилось все время держать в руках. Видя, что Юдин лежит без сознания, мы с Черниковым попытались подключить к ИДА и его. Не получалось. И тут командир дает странную для нас команду: „Снимите свои аппараты — они вам мешают, и спасайте Юдина“. Но отказ от ИДА, даже кратковременный, грозил опасностью. А происходило вот что. На лодке только что утих пожар. Она не была провентилирована. Весь угарный газ и сжатый воздух накачало в нашу камеру, так как она находилась наверху лодки. Как мы так долго оставались живы в таких условиях без ИДА — непонятно. С трудом надели аппарат на Юдина, не снимая свои ИДА. Юдин стал дышать, но в сознание не приходил. И тут у меня мелькнула мысль: „Что-то не слышно командира“. Поднимаюсь на верхний ярус и вижу такую картину: командир сидит, у его ног лежит ИДА (он его и не пытался надеть, не оценив, видимо, серьезность обстановки), из горла раздается предсмертный хрип, голова безжизненно свалилась набок. Рядом — мичман, тоже без аппарата; по всей видимости, он был уже мертв несколько минут. Понимаю, что надо спасать командира. Пытаюсь надеть на него аппарат. Ничего не получается, потому что одной рукой держу свой ИДА. Зову на помощь Черникова, который изо всех сил старается привести в чувство бессознательного Юдина. Но Черникову не до меня. И тут краем глаза замечаю, что стрелка глубиномера резко поползла вниз. Камера начала всплывать! С огромной скоростью! Сотни метров мы пролетели за минуты. Черников стал подниматься ко мне. Я уже радостно думал: „Сейчас "откачаем" командира, камера всплывет — все будет хорошо“. Черников успел высунуться по пояс с нижнего яруса на верхний, как стрелка глубиномера достигла цифры „0“ и раздался хлопок. Вижу лишь мелькнувшие ноги моего товарища. Произошло же вот что. Верхний люк в экстремальной ситуации был закрыт всего лишь на защелку. И вот теперь, когда давление воды упало и ничто уже больше не прижимало люк к камере, внутреннее давление сорвало его с защелки, и Черникова выбросило через люк в воздух. Он подлетел над морской гладью примерно на 20–30 метров и затем упал с этой немалой высоты на воду, прямо на дыхательный мешок. Воздуху в дыхательном мешке деваться некуда, в баллон он не пойдет — там пять атмосфер, и поэтому воздух выбило в легкие. Как впоследствии показало вскрытие, Черников погиб от сильнейшего разрыва легких. Аппарат его погубил, и он же не дал телу утонуть. А меня спасло то, что я находился сбоку, возле командира, а не по центру, у люка, как Черников. И аппарат был надет неправильно — дыхательный мешок я держал в руках. Чувствую, как огромная сила тянет меня наверх. Сумел изо всех сил уцепиться за горловину люка, оставив полтуловища в камере. Рядом плавал мой дыхательный мешок. Если б я его надел правильно, то со мной, скорее всего, произошло бы то же самое, что и с Черниковым. Срываю маску с лица. Вижу, что камера, выпустив сжатый воздух, тут же начинает медленно тонуть. Остался один на поверхности моря. Рядом никого не видно… Итак, я оказался в холодной воде. Температура моря — плюс два градуса. Высота волны — полтора-два метра. Никаких плавсредств для спасения. Выбравшись на свет с огромной глубины, я в первые минуты испытал чувство радости и ликования. Но эти ощущения быстро прошли, когда реально оценил ситуацию, в которой оказался. Подумал: „Если бы далеко на горизонте виднелся берег — плыл, пока хватило сил. А что делать сейчас?“ Как потом выяснилось, до ближайшей земли было 720 км. Но тонуть я не собирался. Не для того прошел ад испытаний в подлодке, чтобы, увидев небо, опять пойти на дно. Поплыл в никуда, просто так. Держаться на волнах было нелегко. Медики позже скажут, что в такой холодной воде люди погибают через 15–20 минут. Я пробыл в воде 40 минут (некоторые мои товарищи, как потом узнал, — полтора часа). Одежду с себя не сбрасывал, потому что понимал: даже мокрая материя в какой-то степени держит тепло и сдерживает холод. Но она так сильно тянула вниз, что я быстро терял силы… На небольшой надувной плот пытались взобраться больше 60 человек, хотя он был рассчитан только на 20. Многие держались за края, находясь в воде. Состояние духа моряков было очень высоким. Слышались даже шутки. А когда показались корабли, то моряки начали даже петь нашу экипажную песню „Варяг“. Потом стало происходить ужасное. Как только подошли корабли, люди стали умирать буквально один за другим. Умирали даже тогда, когда их сняли с плота и перенесли на баркас. Всего с „Комсомольца“ живыми подняли на борт гражданского рыбоперерабатывающего судна 30 человек, в том числе и меня. Чувствовали все себя по-разному: кто-то почти не нуждался в медпомощи — их лишь отогрели в парилке и накормили; кому-то врачи делали уколы, давали лекарства. У меня, например, сутки держалась очень высокая температура тела, не чувствовал ног. Обморожение было не впервые — однажды заблудился в сопках и испытал подобное. У офицера, который лежал со мной рядом, два раза останавливалось сердце. Некоторых выводили из психического шока».

На борт пришедшего на помощь «Алексея Хлобыстова» подняли тридцать оставшихся в живых и шестнадцать погибших членов экипажа «Комсомольца».

Оценка причин катастрофы лодки «Комсомолец» привела к длительному межведомственному спору — командование Военно-морского флота обвиняло в несовершенстве лодки конструкторов и судостроителей, а последние убежденно заявляли о непрофессиональных действиях экипажа субмарины.

В память о трагедии подводной лодки «Комсомолец» 7 апреля было объявлено в России Днем памяти погибших подводников.

Тайна, ушедшая на дно Балтики

Аппарели, аппарели…

На холодной параллели

Зарубцуется беда.

Не дошел паром до цели,

Те, что выплыть не сумели,

Не вернутся никогда.

В старину существовал обычай: экипаж терпящего бедствие судна запечатывал свое последнее послание в бутылку и бросал в морскую пучину. Древняя легенда гласит, что изобретателем такого способа передачи сообщений был греческий философ Теофраст, который примерно в 310 году до нашей эры бросил за Гибралтаром несколько запечатанных сосудов с записками, чтобы доказать, что вода в Средиземное море поступает из Атлантического океана. Один из сосудов Теофраста был найден на Сицилии. Известно, что в своем знаменитом путешествии Христофор Колумб отправлял донесения испанской королеве Изабелле, закупоривая их в бутылки и бросая в океан. Некоторые из этих посланий были выловлены из воды и доставлены во дворец королевы. Этот способ передачи посланий называют «почтой Нептуна».

К сожалению, к нашему времени этот романтический обычай исчез. А вместе с ним пропала и возможность узнать «последнее слово» погибающих при кораблекрушении путешественников. Между тем если бы пассажиры погибшего в Балтийском море парома «Эстония» оставили сообщение о последних минутах жизни судна, то, возможно, тайна его гибели была бы раскрыта.

Паром «Эстония» сегодня часто называют балтийским «Титаником». Его гибель стала самой крупной катастрофой на Балтике в мирное время.

В начале смутных девяностых годов только что получившая независимость бывшая советская республика, а теперь государство Эстония стремилось скорее выйти в мир большой политики, интегрироваться в мировую экономику, установить тесные отношения с Западом, который совсем недавно был надежно отгорожен «железным занавесом». Для того чтобы наладить морское сообщение с ближайшим соседом — Швецией, была создана компания «Эстлайн» (зарегистрированная, кстати, на Кипре), которая купила в Финляндии паром «Ваза Кинг», построенный на судостроительной верфи «Meyer Werft» в Германии. Паром имел 503 каюты, из них восемь класса «люкс», на его борту было шесть ресторанов, четыре сауны, бассейн… Грузовая палуба принимала до 370 легковых машин или 38 трейлеров. Судно переименовали в «Эстонию», и оно стало своего рода символом национальной независимости и надежд на благополучное европейское будущее новорожденного государства… Капитаном парома стал выпускник Таллинского мореходного училища и Ленинградского инженерного морского училища имени адмирала С.О. Макарова Арво Андрессен, до этого командовавший экипажем пассажирского парома «Георг Отс».