Марина Ахмедова - Другая другая Россия Страница 38

— Марин, ты обманываешь человека. Он же не знает, что ты собираешься о нем статью писать.

— Лен, послушай… Мне позвонила Оксана и пригласила выпить чашку кофе. Мы договаривались на вечер, но планы изменились, и она могла только днем. Мы пошли в наше старое кафе, но оно было закрыто. Они с Артуром заняли столик в Bookcafe. Я пришла туда, и там уже сидела эта компания. Если бы он сел с другой стороны, я бы не к нему подошла, а к его другу. Если бы лысый толстый мужик не встал до этого и не ушел, освободив мне стул, а встал бы и ушел курьер, я бы подошла знакомиться к этому лысому мужику.

— Что ты хочешь сказать?

— Карма у него такая!

Восемь часов вечера. Курьер не звонит. «Может, он еще не все разнес?» — успокаивает меня Лена. В полдевятого я отправляю ему эсэмэс: «Не получается сегодня?» Он не отвечает.

— Блин, какие наглые курьеры пошли… Он даже не перезванивает. А у меня дедлайн! Мне в четверг текст сдавать!

В десять вечера я звоню курьеру, но он не берет трубку. Я откладываю телефон, и мы с Леной смотрим друг на друга.

— Что, не ответил? — спрашивает она потрясенно.

— Нет… — с деланным спокойствием говорю я.

— Больше не звони ему.

— Даже ради Лейбина больше не буду.

— Марин, ну я не знаю… успокойся, поешь борща… — говорит Лена.

Ближе к одиннадцати мой телефон высвечивает звонок: «Кино».

— Давай завтра попробуем? — спрашивает курьер будничным голосом.

— Давай… — ласково говорю я и строю трубке рожу.

— Даже не извинился, — возмущаюсь я, положив трубку.

Вторник. Девять вечера. Я снова в Bookcafe — уже час жду курьера. Если б я не была журналистом, у которого дедлайн, давно бы встала и ушла. За соседним столиком мужчина и женщина. Говорят о театре. Они актеры.

— Ломакин взял и поставил туда Гертруду и виолончель, — говорит она обиженным голосом. — Он знал, что она Гертруду недотягивает и перекрыл ее виолончелью. Но я понимаю это — как зритель.

— Ты не зритель. Ты актриса, — говорит он.

— В данном случае я про себя. Она не может сыграть, и гениальный режиссер перекрывает ее виолончелью…

— Ты бы лучше сыграла… — он встает, обходит столик, обнимает ее и целует в макушку. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть их лица. И он и она обычны.

Заказываю салат с чесноком.

— А вот Морозова гениальна, — говорит она. — Делает это в стакане воды. Вроде такой капустник, а за пять минут до конца — подождите-подождите, это же я! И все… Тишина повисает, на нее смотрят изумленно, и это момент истины.

Появляется курьер. Садится напротив меня. И это тоже момент истины, и я после полутора часов ожидания готова играть приветливую женщину, которая по-прежнему хочет познакомиться. В левой руке под столом у меня диктофон.

— Что у тебя с рукой? — спрашивает он, глядя мне в глаза.

Я перевожу взгляд на руку. Под кофтой собрался рукав водолазки.

— У тебя что, травма? — он протягивает руку и обхватывает пальцами то место, где рукав собрался гармошкой. Если я буду сбрасывать его руку, он увидит диктофон. Я замираю и улыбаюсь.

— Нет, просто рукав собрался.

Он отпускает мою руку и продолжает смотреть мне в глаза. Потом встает и со словами «сейчас приду» берет со стола свой кошелек.

— Пока не можешь доверить? — киваю на кошелек.

— Ты повторяешься.

Я изучаю его спину. Крепкие плечи. Темные волосы. Голубая и дороговатая для курьера рубашка. Через две минуты он возвращается. Прошу его рассказать о себе.

— Что тебе интересно? — спрашивает он. — Моя мама была проводницей и воспитывала меня одна. Я учился, потом работал… Моя мама…

— А тебя не смущает то, что ты это рассказываешь постороннему человеку?

— Сегодня ты посторонняя, а завтра непосторонняя.

— Да? А-а-а… Ну, не знаю… — говорю я и чувствую, как он заползает на мою территорию и подавляет меня. Наверное, так и чувствуют себя мужчины, когда первыми подходят к женщине, а потом терпят все ее капризы.

— Я тебе ничего личного пока еще не рассказывал.

— А что ты считаешь личным?

— Сексуальные предпочтения и размер члена.

— А-а-а. Этого не надо… А если б я тебя спросила об этом?

— Я бы сказал: давай в другой раз об этом поговорим.

— И что твои друзья сказали после того, как я к вам подошла?

— Они ничего не поняли.

— Может, и мне что-нибудь о себе рассказать?

— Зачем?

— Неинтересно?

— Я знаю, что ты фотограф… Ну, рассказывай.

— Я не фотограф.

— А кто?

— Редактор в книжном издательстве. Книжки редактирую.

— Ты мне наврала.

— Да.

— Ты часто подходишь так знакомиться?

— Редко.

— Если ты хочешь помолчать, то в этом нет ничего страшного, мы можем помолчать.

— А ты волнуешься?

— Да.

— Из-за меня?

— Да. Я сейчас вернусь.

Он снова уходит, а я про себя думаю: сколько можно ходить в туалет? Кошелек лежит на столе. Он возвращается и рассказывает печальную историю про своего друга.

— Печально, — говорю я.

— Ничего печального, — отвечает он, подавшись вперед. Я делаю усилие, чтобы не отпрянуть.

— Но… должна же я была что-то сказать, — неуверенно говорю я.

— Ты ничего не должна. Ты могла бы сказать: «Ни фига себе, какая веселая история!»

— Ни фига себе, какая веселая история.

Подходит официант с букетом цветов. Ставит его в вазу с водой.

— А… это мне цветочки?

— Да. Тебе приятно?

— Извини, я не помню, как тебя зовут.

— Это непринципиально.

— Ну да, мне приятно. А ты еще волнуешься?

— Да.

— Ну, попей водички, — говорю я, он подзывает официанта и заказывает две бутылки воды.

— Тебе не кажется, что ты какой-то странный?

— Я не из твоего круга.

— Да, не из моей среды.

— Я из четверга. Ну ладно, погнали?

— Куда?

— В кино. А ты не хочешь?

Официант приносит счет. Я достаю из сумки тысячу.

— Убери деньги, — морщится он. — Они грязные. Или ты хочешь напополам?

— Ну, я вообще хочу за себя заплатить. Ты только воду пил.

— Тогда напополам, — говорит он и собирается рвать тысячу.

— Подожди… если тебе так хочется порвать деньги, давай порвем десять рублей или сто.

— У меня нет десяти рублей.

Я забираю свою тысячу. Снова подходит официант и приносит прозрачный кулек.

— Это что? — напрягаюсь я.

— Это на стебли, чтобы на тебя не капала вода из вазы.

— Не капала вода из вазы?!

— Да.

Я выхожу на улицу. Он идет рядом и несет мой букет. Я готовлюсь оттопырить губу и произнести голосом Евы Израилевны: «А мы, что, на метро поедем?» Он открывает передо мной заднюю дверцу машины со светлыми кожаными сиденьями.

— Ты человек, который меня обманул, — говорит он.

Машина медленно едет по Тверской. «Курьер» несколько раз оборачивается на меня и улыбается.

— А что ты такой довольный? — спрашиваю я его.

— Так заметно? Хорошо, не буду, — он делает серьезное лицо.

В кинотеатре «Октябрь» у меня портится настроение. И я мучительно решаю, что мне делать: идти смотреть кино или, сказав, что я выполняю редакционное задание, уйти?

— «Железная бабочка» или «Облачный атлас»? — спрашивает он.

— Атлас.

Мы спускаемся по лестнице и оказываемся в зале, о котором говорила Ева Израилевна: с лежачими креслами. «Курьер» разувается и устраивается в кресле как дома. Я присаживаюсь в соседнее и с мрачным лицом смотрю весь двухчасовой фильм о реинкарнации одной души, постоянно возвращающейся в этот из раза в раз глобально меняющийся мир. Меняется он в зависимости от поступков или проступков, совершенных душой в прошлых жизнях.

Надо было отказаться от просмотра фильма. Надо было отказаться от выполнения этого задания. Я не могла бы стать законодательницей нового типа охоты на мужчин, на которую выходят девушки с приличными манерами и честными глазами. В большом городе мы действительно разрозненны, общаемся только с людьми из своей среды, редко пересекаясь с людьми из четверга, мы верим, когда нам говорят неправду, но мы безошибочно чувствуем искренность. У нас просто нюх на искренность, словно мы рождались много раз, прежде чем оказаться в большом городе с арсеналом внутренностей, идеально заточенных на чувства и эмоции.

— Тебе нравится? — спрашивает «курьер», наклоняясь ко мне.

— Пока не знаю.

Я могу предположить, что женщины часто подходят к нему знакомиться. Я могу предположить, что они даже могут настойчиво предлагать ему себя: он привлекателен и внешне, и финансово. Но я не представляю, что он делает в этом зале со мной и зачем он вообще пришел на встречу к незнакомке, которая подошла к нему в кафе и пялилась на его вафлю. Тем более странно, что некрасивый Валера, от которого бы я бежала после первой встречи без оглядки, отказался со мной общаться только потому, что я уперлась в нежелание получать энергию из живота.