Николай Непомнящий - Военные загадки Третьего рейха Страница 39

Я попытался объяснить ему, что у меня много заданий, что к 10 марта я должен подготовить несколько астрологических отчетов для Гиммлера.

«Не торопитесь в отчетами для рейхсфюрера, — возражал Керстен. — Они могут подождать. Мои дела важнее. Вы должны мне точно сказать, как поступить. Зайдите на минутку ко мне и просмотрите мой гороскоп. Господин Сторх намерен посетить Германию, чтобы обсудить с Гиммлером освобождение десяти тысяч евреев. Я уже зондировал почву, но пока по этому вопросу не нахожу поддержки Гиммлера».

Керстен и раньше говорил мне о Гиллеле Сторхе. В телефонных разговорах мы условились называть его «птицей». Со слов Керстена я понял, что этот господин собирается приехать в Германию, чтобы вести переговоры лично с Гиммлером, не доверяя это дело Бернадотту.

О Сторхе Керстен всегда отзывался почтительно. «Это очень значительный человек, главная персона в сионистском движении и Всемирной еврейской организации. В Америке, куда он в скором времени переедет, он будет иметь еще больший вес. Вы непременно должны познакомиться с этим человеком, господин Вульф. Он обещал позаботиться обо мне в Америке. После войны я хочу там открыть свое дело. Гиллель Сторх мне нужен, чтобы с его помощью войти в круг богатых людей. Мой дорогой Вульф, почему бы и вам не отправиться туда вместе со мной? Вы бы зарабатывали уйму денег. Мы могли бы стать партнерами. Смею вас уверить, я бы не позволил вам в Америке составлять гороскопы меньше, чем за пять тысяч долларов. Если сделка с господином Сторхом состоится, я сразу стану человеком. Вы ведь тоже хотите зарабатывать деньги, не так ли? И вам совсем не обязательно говорить американцам правду, составляя для них гороскопы. Вы станете им говорить то, что они желают слышать. Это самое главное, как, впрочем, и то, чтобы вам хорошо платили».

Мои отношения с Керстеном были далеко не столь дружеские, как он пытался изобразить. Но поскольку я все еще оставался на положении узника концлагеря, работавшего по приказу Гиммлера, само собой разумеется, я не мог ответить Керстену так, как мне хотелось. Апотому я ограничился словами: «Господин Керстен, давайте подождем. Мы все это с вами обсудим, когда закончится война».

Зная Керстена, я мог вполне предположить, что он меня усиленно обхаживает, рассчитывая на поддержку своих проектов, когда они будут представлены на рассмотрение Гиммлеру. Не верилось, что он собирается забрать меня с собой в Америку. И все же Керстен продолжал толковать об этом: «Вам стоит только слово сказать. По приезде в Стокгольм я расскажу Сторху о наших намерениях. Он выправит нам паспорта для въезда в любую страну. Я все для вас устрою».

«Надеюсь, это будут не фальшивые паспорта, господин Керстен, — сказал я. — При всем уважении к господину Сторху не верю, что он был настолько влиятелен, чтобы устроить нам паспорта в любую страну. Одно из двух: или те паспорта стоят огромных денег, или с ними нас арестуют, едва ступим на землю той страны. Откуда у господина Сторха настоящие паспорта? Какую цену пришлось бы за них заплатить?»

Керстен не медлил с ответом: «Сейчас вам ничего не придется платить. Позже, когда все устроится, можно будет подумать о форме компенсации».

Это было как раз то, что я и ожидал. «Дорогой господин Керстен, — сказал я, — не по душе мне такие дела».

«Послушайте, господин Вульф, — запротестовал он, — вам абсолютно не о чем беспокоиться. Я берусь достать все необходимые документы. Ни малейших сомнений для вас и вашей семьи».

«Я должен подумать об этом, — ответил я. — О своем решении извещу вас через неделю».

«Понимаю вашу озабоченность, — заметил Керстен, — но позвольте объяснить механику дела. Все очень просто. К тому же мы знаем друг друга настолько хорошо, что нет нужды что-либо скрывать. Если б дело обстояло иначе, я бы не обращался к вам за советами. А вы всегда были превосходным советчиком».

Я поднял руку, чтобы прервать поток похвал в мой адрес, и он продолжал свои объяснения: «В офисе господина Сторха имеется множество паспортов, в основном, стран Южной и Центральной Америки, скажем, таких, как Гаити. Все паспорта подлинные, получены непосредственно из тех государств. Разумеется, они были выкрадены из паспортных отделов лицами, имевшими к ним доступ. Но все паспорта с подлинными номерами, печатями и подписями. Все номера фиксируются, так что власти будут знать, что эти паспорта исходят из офиса господина Сторха. А это равносильно признанию их действительными. Возможно, у господина Сторха с этими странами особое соглашение. Мне об этом ничего неизвестно. Но уверяю вас, господин Вульф, на этого человека вы можете положиться. Если захотите, я все немедленно устрою»[5].

Я никак не мог отделаться от мысли, что Керстен хитрит и за границу меня хочет увезти, чтобы там закабалить. Опыт двух последних лет вполне подтверждал мои подозрения — Керстен постоянно заваливал меня неоплачиваемой работой. «Господин Керстен, — сказал я, — вы же понимаете, прежде чем решиться на столь серьезный шаг, я должен все обдумать».

Перед его отъездом в Стокгольм я поблагодарил за предложение — и отказался.

Но тогда, уже с неделю находясь в Германии, Керстен постоянно ездил на массажи к Гиммлеру. Сейчас мы, конечно, знаем из книги «Мемуары Керстена, 1940–1945 годы», что забота о здоровье Гиммлера для него была только поводом, в Германию он вернулся ради собственных дел или, как он выразился, «из гуманитарных соображений». Очень скоро прояснилось, что представляла собой его «гуманность» и какие интересы он собирался отстаивать.

С начала 1943 года Шелленберг, Говертс и я стремились приблизить падение Гитлера и побуждали Гиммлера вступить в переговоры с союзниками, освободить узников концлагерей и репатриировать заключенных иностранцев. Без такого жеста доброй воли перемирие, конечно, было бы невозможно. Мы понимали, Гитлер не пойдет на заключение мира. Его девиз — Победить или погибнуть! — большинство немецкого народа отвергало.

Гиммлер был осведомлен о наших планах с конца 1944 года, а в мае того же года, когда он советовался со мной по астрологическим вопросам, мы эту тему обсуждали часами. Тысячи немцев за эту идею боролись годами, их бросали в тюрьмы, пытали. Генералы отдали свои жизни ради того, чтобы покончить с Гитлером. И вот теперь, в начале марта 1945 года, господин Керстен появился со своим смехотворным списком из нескольких тысяч фамилий и еще одним «особым» списком, где было совсем немного фамилий, появился в надежде «предотвратить наихудшее» во имя гуманности. Господину Керстену не было необходимости брать на себя такую миссию. Шаги в этом направлении уже предпринимались, и, к сожалению, не обошлось без жертв. Но миссия Керстена поддерживалась прежде всего шведским правительством, которое добивалось освобождения заключенных скандинавов. Всемирная еврейская организация о своих интересах заявила позднее.

Из-за постоянных колебаний Гиммлера, его нежелания совершить переворот положение узников концлагерей день ото дня становилось все более отчаянным. Передававшиеся через Мартина Бормана приказы Гитлера — всех заключенных расстрелять, а лагеря сравнять с землей — в той обстановке, к счастью, оказались невыполнимыми. Попытки швейцарского Красного Креста добиться освобождения евреев и других заключенных предпринимались и ранее, продолжались они и в 1945 году, хотя в обстановке полной неразберихи, уже охватившей Германию, любые переговоры были затруднительны.

Керстен передал свой список Гиммлеру и затем неоднократно пытался добиться его утверждения. Но к 10 марта дело не сдвинулось с мертвой точки. Гиммлер не был готов освободить такое количество заключенных, он боялся, что это станет известно Гитлеру. Позже он утвердит освобождение нескольких заключенных, затем доведет число освобожденных до 1800. Но он решительно отказывался освободить десятки тысяч узников, о чем просил его Керстен по настоянию Гиллеля Сторха.

Даже после того как Гиммлер распорядился отправить в Швецию какое-то количество заключенных, возникали непредвиденные трудности. В концлагерях свирепствовали эпидемии, концлагеря из восточных провинций были эвакуированы. С транспортом были проблемы. Автомашин катастрофически не хватало, перевозки по железной дороге отпадали из-за воздушных налетов. Безысходность положения стала для меня очевидна после разговора с доктором Брандтом.

«Каким образом я могу обеспечить транспортом сразу стольких заключенных? — говорил он. — Грузовики нужны для фронта, транспорта не хватает даже на то, чтобы доставлять в лагеря продукты. Люди просто штампуют приказы. Еще не было дня, чтобы я не получал откуда-нибудь совершенно бессмысленных приказов. Зачастую мы не знаем, куда девать освобождаемых заключенных. Вот уже несколько месяцев, как мы потеряли контроль над ситуацией». Зная об этих трудностях, Швеция еще в конце 1944 года предложила предоставить транспортные средства для тысяч поляков, бельгийцев, французов и др.