Йон Хеллевиг - Путинская Россия как она есть Страница 4

Я большой упрямец, а пессимисты всегда только придают мне решимости — я только что приехал и не собираюсь уезжать раньше, чем я буду к этому готов! К счастью, в конце весны, почувствовав приближающуюся бурю, я смог найти работу в качестве руководителя отдела ценных бумаг с фиксированной доходностью московского отделения одного крупного немецкого банка — надёжная гавань, из которой можно было наблюдать за приближающейся бурей в надежде на поиск подходящего трамплина для повторного вхождения в будущий русский скачок. Пусть уходят другие. Попав в Москву почти случайно, я твёрдо решил в ней остаться.

В течение первой моей рабочей недели меня пригласил на обед Эд Лукас, московский корреспондент журнала «Экономист», пожилой и уважаемый журналист, который много лет проработал в России. Естественно, посреди всей этой неразберихи он сможет всё расставить по своим местам и рассказать мне о дальнейшей судьбе приютившей меня страны.

Оказалось, что его сценарий развития событий был не совсем таким, на который я рассчитывал. Эд авторитетно разъяснял, что за доллар будут давать 10 тыс. рублей, экономика страны рухнет, по крайней мере, на 25 %, орды коммунистов захлестнут Москву и займут Кремль, а Российская Федерация, удерживаемая вместе верёвкой и изолентой, развалится на четыре вооружённых ядерным оружием, враждебных друг к другу суверенных мини-страны. Мои попытки поспорить или хоть как-то смягчить его сценарий развития событий были отвергнуты с насмешкой. Для него это было не мнение, а констатация факта. «Экономист» якобы обладал уникальной сетью контактов в военных, правительственных и даже регионально-властных кругах. В то время как мы разговаривали, Российская Федерация переживала предсмертную агонию.

Я ушёл с обеда потрясённый, но убеждённый в том, что Эд ошибается или, по крайней мере, сильно преувеличивает опасность. Но это отнюдь не означает, что я не испугался. Обращаясь к прошлому, те из нас, кто пережил кризис, любят вспоминать, будто мы всегда знали, что всё будет хорошо. Естественно, ничего такого мы не знали… мы надеялись! Как и в случае со всеми настоящими кризисами, обвал 1998 года не имел прецедентов и представлял собой точку разрыва. Ни у кого не было ни руководящих установок, ни исторических примеров.

Большая демонстрация коммунистов, направленная на избавление отечества от спекулянтов — западных капиталистов и их российских марионеток, была назначена на следующую пятницу — великолепный, бодрящий, солнечный осенний день. Чтобы избежать опасности линчевания толпой коммунистов, мы оделись попроще и отправились в Кремль на очередную постановку великой хроники русской революции Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».

Москва — город с 19-миллионным населением — только что пал жертвой матери всех экономических коллапсов, и несмотря на замечательную погоду, численность демонстрантов почти вдвое уступала численности только что ставших безработными иностранных банкиров, журналистов и разного рода туристов, искавших приключений, — все надеялись стать свидетелями того, как делается история[4].

Неужели там было 5 тыс. демонстрантов? Наверное. В большинстве своём старые и брюзгливые, они были настоящими лузерами в этом «историческом преобразовании России»: пенсионеры, которые всю свою жизнь тяжело и много работали на систему, в которую они были воспитаны верить так же, как и добрые горожане Парижа — в свою, были неожиданно и безо всяких объяснений лишены работы, оставшись со своей 6-долларовой пенсией, которой не хватало на покупку продуктов питания, лекарств и тёплой одежды, — они потерялись в этом чужом им, враждебном и новом мире. Они маршировали примерно около часа, слушали яростные речи бывших аппаратчиков, полные возмущения, но, как ни странно, лишённые какой-либо реальной надежды. Ораторы производили впечатление людей, отчаянно пытавшихся убедить себя в правоте собственных слов. Примерно через час мы направились в «Балчуг», чтобы выпить по чашке кофе по завышенной цене и насладиться последним солнечным осенним днём, думая о том, как бы нам выжить в предстоящие месяцы. У кого-то был кофе, у кого-то — чай, у кого-то — стиральный порошок… Может, нам устроить обмен?

Прошло несколько лет, и всё это стало историей: еврооблигации торговались существенно выше номинала, Россия гордилась своими самыми результативными финансовыми рынками в мире. Наблюдался рост как рынка долговых обязательств, так и фондового рынка, а лучше всего было то, что на этот раз всё казалось устойчивым, подкреплённым значительным ростом в реальном секторе экономики. Благодаря девальвированной валюте, замещение импорта творило чудеса — были запущены старые советские предприятия, и вновь стали производиться реальные вещи. Народные магазины были заполнены произведёнными в России потребительскими товарами в то время, как рубль был стабилизирован, а профицит бюджета продолжал расти. Постепенный рост цен на нефть, естественно, стал неожиданной удачей, но, что существенно важно, в отличие от конца 90-х годов, когда поступления просто накапливались на зарубежных банковских счетах олигархов, по крайней мере, часть этих денег теперь оседала в России. Ежемесячная пенсия бабушки моей подруги Насти составила роскошную сумму в размере 85 долларов (по сравнению с 6 долларами в 1997 году). Владимир Путин приструнил мятежные регионы России и неистовствовавших олигархов. Было восстановлено верховенство государства в принятии ключевых решений. Внешняя политика перестала быть полностью подчинённой интересам Запада. Даже у народа улучшилось настроение — россияне никогда не славились своим мечтательным оптимизмом, но, по меньшей мере, исчезло чувство национального стыда. Можно любить или не любить Путина, но одно ясно — он снискал к себе уважение.

Однажды присутствуя на коктейльной вечеринке для журналистов в Москве, я услышал громкий голос, провозглашавший что-то презрительное о «ру-ру-русской толпе». Это был Эд Лукас, и, естественно, он обращался ко мне! Предчувствуя лёгкую добычу, я бросился вперёд и прорычал в ответ: «Эд, последний раз, когда мы встречались, ты мне сказал, что Россия была на мели», прежде чем он успел достать свой список воображаемых катастроф. В защиту Лукаса, нужно сказать, что он не отказывался ни от одного своего слова, признавая, что всё, что он тогда говорил, не сбылось… «Однако теперь, — провозглашал Эд, — ты станешь свидетелем реальной катастрофы», разворачивая очередной список сценариев конца света, ещё более мрачных, чем прежние. и, естественно, не менее гарантированных!

И это был момент почти озарения: многие верят в то, во что они желают верить, и идеология, как волшебница Цирцея, может превращать людей в свиней. Бесполезно спорить с людьми, владеющими истиной в последней инстанции, религиозной или идеологической. К счастью, в области финансов у нас есть другой выбор — торговать против дезинформации, предвзятости и фанатизма. Те, кто поступали таким образом на протяжении последнего десятилетия в России, преуспели!

(Вам нечего терять, кроме своих еврооблигаций!)

Приглашение на обед для банкиров, организованный министром финансов Михаилом Касьяновым, чтобы разъяснить, почему держателей ГКО будут вешать на фонарных столбах, было весьма кстати. За несколько дней до этого Касьянов вынудил «Банкерс Траст» уволить моего хорошего друга Адама Эльштейна за то, что он сообщил «Фай-нэншл Таймс», что если инвесторов в ГКО будут обдирать, как предложил Касьянов, то «иностранные инвесторы скорее будут есть ядерные отходы, чем снова инвестировать в Россию!». На тот момент это казалось очевидной истиной.

Получивший кличку «Миша 2 %» за свою, по слухам, склонность к участию в государственных финансовых операциях в личных целях, Касьянов выступил с речью о том, что Россия не может позволить себе погасить ГКО без запуска катастрофической инфляционной спирали (естественно, нет), но она намерена погашать свои еврооблигации, номинированные в долларах, во что бы то ни стало. Но главное, за этим выбором стоит гуманистический мотив. Цитирую министра финансов (который казался абсолютно трезвым): ««Россия несёт фидуциарное обязательство перед европейскими бабушками и дедушками, которые владеют российскими еврооблигациями!»

Вокруг меня был отчётливо слышен звук падающих челюстей — банкиры беспомощно переглядывались, как будто вопрошая «он с ума сошёл или пьян?» И вдруг неожиданно зажглась лампочка, и, как если бы я читал субтитры, его мысль стала ясна как день: «Господа, — говорил он, — я закончил покупку облигаций, которые смог купить за собственный счёт. Но не волнуйтесь, и вам достанется, причём по смехотворно н изкой цене. Теперь вы можете спокойно повышать цены… Неужели вы серьёзно считаете, что я собираюсь объявить дефолт по своим собственным еврооблигациям?»