Томас де Ваал - Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной Страница 4

На следующий день мы отправились через безводные равнины центрального Азербайджана в лагерь беженцев, разбитый неподалеку от города Агджабеди. Иссохшая грунтовая дорога бежала, как на библейской картине, между глинобитными домишками, прячущимися за тростниковыми изгородями. В этом лагере нашли приют около трех тысяч беженцев из Агдама, которых армяне восемь лет назад изгнали из родного города. Беженцы, ожидавшие встречи с иностранной делегацией, были измучены и обозлены.

Похоже было, что состоявшиеся в Соединенных Штатах переговоры не произвели на них никакого впечатления. Я разговорился с Аллахверди Алиевым. Импозантный мужчина с серебристой сединой и рядом золотых зубов он представился мне как специалист по экономике сельского хозяйства. По словам Алиева, работы в лагере не было никакой, а здешняя почва оказалась слишком перенасыщенной солями, чтобы выращивать на ней овощи. "Ну сколько мы можем так жить!

Это все равно, что жить на вокзале!" – говорил он, потея под жарким майским солнцем. Я спросил у него про армян. "Немцы себя так не вели, как они!" А не хочет ли он что-то им передать? "Пускай уйдут с нашей земли!" Алиев попросил меня найти по ту сторону от линии прекращения огня его двухэтажный дом в Агдаме – в 500 метрах к западу от мечети, рядом с рестораном.

Спустя несколько часов мы, перейдя через нейтральную полосу и линию прекращения огня, попали на армянскую сторону и вскоре оказались в Агдаме – вернее, среди оставшихся от города руин. Если мирное соглашение будет подписано, и Аллахверди Алиев вернется сюда, он не найдет ни ресторана, ни своего дома. Оба здания утонули в море развалин. Единственная уцелевшая в городе постройка – выложенная бело-сливовой плиткой мечеть, минареты которой одиноко высятся над развалинами.

За два месяца до описываемых событий я приехал в Агдам с армянской стороны и поднялся на один из минаретов. Стоял ясный весенний день. С вершины минарета отчетливо просматривались величественные снежные пики Кавказских гор в ста килметрах к северу. Но мой взгляд приковал совсем другой пейзаж – эдакая мини-Хиросима у подножия минарета. Когда-то население Агдама составляло пятьдесят тысяч человек. Ныне город полностью опустел. После того, как в 1993 году армяне захватили Агдам, они постепенно, улицу за улицей, дом за домом, разнесли город по кирпичику. Полуразрушенные дома заросли чертополохом и куманикой. Оглядывая с вершины минарета картину общего запустения, я в который уже раз думал о причинах, породивших этот рукотворный апокалипсис.

Выведя за пределы разрушенного Агдама, дорога устремляется из безжизненной равнины в -Карабах – плодородный "Черный сад" в горах, чьи склоны поросли буками. В голову вдруг приходит географическое "измерение" конфликта: помимо всего прочего – это еще и вражда между горцами, карабахскими армянами, и жителями низин, азербайджанцами с равнины.

На дорогах Карабаха после Азербайджана казалось особенно тихо. Вечером мы приехали в местную столицу Степанакерт – маленький вполне современный город, симпатичный, но ничем не примечательный, весь в многочисленных фруктовых садах и огородах. Во время войны он сильно пострадал от артиллерийских обстрелов и бомбежки, но теперь его почти полностью отстроили заново. Вот куда делись дома Агдама: его кирпичи и оконные рамы пошли на восстановление этого армянского города.

Степанакерт и Агдам разделяют всего 25 километров – вполне в пределах достижимости артиллерии. Карабахские армяне утверждают, что во время войны все свелось к принципу " убьешь ты, или убьют тебя", и что захват Агдама был предпринят лишь в целях самообороны. В магазине на главной улице мясник Гамлет Джангарян (у него во рту тоже ряд золотых зубов) повернул лысеющую голову и, продемонстрировав небольшой шрам, сообщил, что это след от осколка снаряда, который прилетел со стороны Агдама и врезался в многоквартирный дом, где он жил.

В Гамлете угадывалась та же смесь агрессивности, подозрительности, усталости и желания поскорее обрести покой, которую я встречал у жителей Азербайджана. "Это все когда-то было нашим, – говорил он, чертя пальцем на магазинном прилавке. – А потом они пришли и стали захватывать все по частям, пока не взяли все". Он признался, что не верит ни в какие мирные переговоры: "Ничего они не дадут".

На последнем этапе нашей карабахской одиссеи мы перенеслись еще дальше на запад – из чарующего карабахского рая в Армению. С высоты птичьего полета сразу становилось ясно, почему так высоко ценится этот зеленый оазис в горах, лежащий между двумя засушливыми равнинами. Мы пролетели над унылым каменистым ландшафтом Армении и прибыли в Спитак, город, все еще не оправившийся после разрушительного землетрясения 1988 года. Заводы и фабрики Спитака не работали, а железнодорожный разъезд не подавал признаков жизни.

В столице Армении Ереване президент Кочарян принял сначала посредников, а затем нас, журналистов. Мы спрашивали, почему он ничего не предпринимает для развития успеха переговоров в Ки-Уэсте и не выносит на обсуждение армянской общественности вопросы мирного урегулирования и достижения компромисса с Азербайджаном. "Я не хотел бы вызывать подобные ожидания, не будучи твердо уверен, что конфликт совершенно определенно будет разрешен", – заявил он в ответ. Другими словами, он как бы давал понять, что считает более целесообразным держать людей в неведении относительно хода переговоров. Неудивительно, что почти готовое соглашение не вызвало в Армении интереса. Порочный круг инерции и недоверия подрывал самые основы мирного процесса.

Позже, в вестибюле отеля "Ереван", даже обычно оживленный Керри Кавано казался подавленным и не смог найти подходящие для обнадеживающего заявления слова. Его старания по выработке мирного соглашения оказались тщетными. Через несколько месяцев Кавано ушел со своего поста, а карабахский мирный процесс вновь зашел в тупик.

"Черный сад" Нагорного Карабаха поглотил множество политических режимов, президентов и посредников. Он также определил ход событий на Южном Кавказе в последние четырнадцать лет. Вспышка межнационального конфликта в 1988 году дала толчок движению за освобождение от диктата Москвы как в Армении, так и в Азербайджане, и создала в обеих республиках антикоммунистическую оппозицию, которая с обретением независимости пришла к власти.

Этот регион не всегда был очагом конфликта. Само название "Нагорный Карабах" указывает на плодотворное взаимопроникновение культур, которое тут тоже имело место. Слово "Карабах" – как тюркского, так и персидского происхождения – обычно переводится как "черный сад". Возможно, оно указывает на плодородие здешней земли – хотя сегодня слово "черный" скорее воспринимается как символ смерти и невзгод. Это название восходит к XIV веку, когда оно начало вытеснять армянское название "Арцах". Географически "Карабах" в целом на самом деле включает куда большую территорию, которая простирается дальше, на равнинную часть Азербайджана.

"Нагорный" говорит само за себя, и именно эта самая плодородная горная часть региона, где армяне составляют большинство населения, теперь и является предметом спора.

На протяжении веков этот регион обладал своим особым очарованием. Карабах обрел известность благодаря смешанному христианско-мусульманскому населению, независимому нраву своих правителей, будь то христиане или мусульмане, и войнам, которые вели за него соперничающие империи. Карабах известен рожденными здесь воинами и поэтами, а еще – лесами и монастырями, виноградниками, тутовыми деревьями, шелком и богатыми урожаями зерна. В 1820 году английский аристократ сэр Роберт Кер-Портер обнаружил многое из перечисленного, приехав сюда несколько лет спустя после того, как по Гулистанскому договору этот край был присоединен к России.

"Кара-Баг был почти опустошен последней войной между великой северной державой и Шахом, но ныне, когда кажется, что мир прочно установился на этих землях и эта провинция бесповоротно становится частью империи-победительницы, беглые туземцы быстро возвращаются в свои покинутые дома. И эта земля вновь обретает свой привычный облик плодородного края. Тучная почва дает богатые урожаи пшеницы и риса, и сочных трав, как летом так и зимой. Шелк-сырец составляет еще одну важную отрасль обильного производства. Шиска [Шуша], столица края, занимает вершину одиноко стоящей горы причудливой формы, имеющей шесть миль в окружности и совершенно недоступной с восточной стороны. Все эти провинции, хотя и находятся постоянно под властью той или иной империи, имеют своих местных правителей: Россия оставила внутреннее правительство Кара-Бага одному из здешних наследных князей, который платит в имперскую казну годовую дань в размере 10 тыс. дукатов и обязан, в случае необходимости, мобилизовать воинский контингент численностью 3 тысячи человек пеших и конных" (1).