Марина Ахмедова - Другая другая Россия Страница 4

— И вы специально в них не смотрите?

— А вы мне предлагаете смотреть на своих постаревших одноклассниц?

— Я себя никак не позиционирую, — это уже Молли, она приходит из кухни и по-хозяйски садится на подлокотник возле Дождя. — Если мужчина мне не понравится, я не пойду. Хоть десять, двадцать, сорок тысяч положит — деньги ничего не решат. Не нужно всех под одну гребенку.

— Однако я не раз видела, как ты идешь, и за деньги, — напоминаю я.

— Я наблюдаю. Хочу знать, что человек обо мне думает. Я делаю то, что хочу в данный момент.

— А утратить что-нибудь не боишься?

— Настоящих изменений пока не произошло. Я не могу тебе объяснить, ты не в этой среде. Я ни о чем не жалею. Я так хочу! Хочу, и все.

— То есть ты считаешь, что всегда нужно получать то, что хочешь?

— А кто придумал нормы? Судьи кто? Кто знает, что хорошо, а что плохо?

— Для меня норма — усредненная величина, — говорит Дождь. — Берется двадцать человек, меряется температура. Тридцать шесть и шесть — это норма. Но кто сказал, что норма — именно она?

— Эти попытки отмести нормы обычно бывают у людей, которые их нарушают, — замечаю я.

— Дождь, мы тебя ждем. Пошли. Я хочу… — я не нравлюсь Молли, и так она протестует против моих посягательств на их клиентов и пребывания в салоне вообще.

— А я не хочу, — я упираю на слово «хочу». — И ты мне мешаешь.

— Что вы думаете о девушках? — спрашивает меня Дождь.

— Мне кажется, в их душах еще до прихода сюда образовалась какая-то червоточина.

— Найдите противовес.

— Я его ищу.

— Я искренне хотел бы вам в этом помочь, — он задумывается, трет пальцами лоб, молчит. Ничего на ум не приходит.

Вечером я засыпаю в отдельной комнате на кровати, на которой обычно девушки занимаются с клиентами сексом. На стене висит фотография владельца дома. Одинокий богатый мужчина строил его для себя. Потом ему предложили дом побольше, и он уехал, не взяв с собой ничего, даже сувениров. Из кухни доносятся взрывы хохота и музыка, которая отдается в моих ушах и животе — дын-дын-дын… Мне кажется, это стучит сердце дома.

Три часа дня. Все спят. Бесцельно брожу по салону. Четыре часа. Лола встала и говорит по телефону.

— Да, такая стройная, в леопардовом платьишке к вам выходила… Кто? Ника? Нет, она на занятиях.

— А я всех клиентов помнить должна! — возмущается Лола, обращаясь ко мне. — Это я, Вячеслав. В черной шубе к вам приходил… Звонков море, а у двоих месячные, у третьей подозрение на беременность, четвертая вчера перепила. Тут такой клиент, армянин, он в «Екатеринбург-Центральном» остановился. А послать к нему некого… — Лола смотрит на меня. — Ну, если только ваш журнал закроют, — примирительно добавляет она.

В «Екатеринбург-Центральный» едет Ксюша. Сегодня в аквариуме самцы забили самку-цихлиду. Хотели поразмножаться, а она была не готова. За это ее долго били хвостом, а она легла под камушек и умерла.

Я жарю драники — надо же как-то отрабатывать свое пребывание здесь. Молли лежит на диване с ноутбуком.

— Кто взял моего Буковски?! — кричит из туалета Сергей.

— Я! — отрываюсь от сковороды. — Он в моей комнате.

— Хорошо, что не упыри, — Сергей выходит из туалета в леопардовом халате, накинутом на спортивный костюм.

— Я ничуть не ставлю под сомнение ваши кулинарные способности, — важно говорит он, — но… может, включите конфорку под сковородой? Молли, сходила б ты в магазин за сметаной. А где грязное белье? Несите, закину в машинку.

Семейную идиллию нарушает приезд клиента. Лола угощает его чаем с драниками и развлекает беседой. Я, как мне было велено, молчу, смотрю в сковороду. Клиент — крупный, неприятный, но тоже обычный мужчина.

— Как ее зовут? — спрашивает он, показывая на меня.

— Она сегодня не работает, — отвечает Лола.

Я говорю себе, что скоро отсюда уйду, что просто готовлю здесь репортаж, но, находясь здесь, психологически не могу отделить себя от салона и работающих в нем девушек. Поэтому не могу подавить в себе чувство злости, вызванное вопросом клиента. Почему он меня не спросил, как меня зовут? Я что, вещь?

От армянина приезжает Ксюша и сразу же поднимается наверх с клиентом. «Тапочки наденьте. И чай, если хотите, можете с собой взять», — предлагает она ему.

Пьем чай. Через час Ксюша спускается.

— Он такой мужчина, — рассказывает она об армянине, беря с тарелки драник. — Добрый, внимательный. А этот… Ну не знаю, хороший дядька. Он уже пятнадцать лет в Калифорнии живет.

Ксюша поглаживает живот. Моя рука застывает над тарелкой — я вдруг понимаю, что ей это нравится.

Лола заказывает для меня такси: я улетаю в Москву. Приезжает тот же таксист, который увозил последнего клиента.

— Леша, а тебе этот последний клиент ничего не говорил? — спрашивает она его.

Леша нерешительно молчит, сжимая руками кружку с чаем.

— Говорил, — признается он. — Сказал, непуганые вы.

— В смысле — непуганые? Он что, напугать нас хочет?

— Ну, типа того. Сказал, ОМОН сюда нужно навести и ментов чкаловских. Говорит, все уже знают, что это за контора.

— Чкаловские здесь были. Я сказала, ничего платить не будем: у нас «крыша». Позвонила «верхним», те перезвонили этому рувэдэшнику: «Ты че там делаешь? Сдрысни». А он: «Почему не предупредили, что это ваше?» — «А кто ты такой, чтобы тебя предупреждать?!» Они извинились и уехали.

— Смотри какой человек! — обращается ко мне Лола. — Его чуть ли не с порога всего облизали, чаем напоили, накормили… Наверное, он конторский.

— Кто такие конторские?

— Оперативники, занимающиеся крупными салонами. За девочками следят.

— Следят? Зачем? — пугается Ксюша.

Все возмущены вероломством клиента. Сергея больше всего злит то, что «упыря-гомосека» кормили драниками.

— Не пиши о нас плохо, — просит Лола на прощание.

— Но я не могу воспевать то, чем вы тут занимаетесь.

— Просто скажи, что у девочек тоже есть душа.

Я еще в самом начале сказала: у рыбок есть душа.

Пельмень патриотизма

Пять дней работы «под прикрытием» в столовой металлургического комбината.

На Нижнетагильском металлургическом комбинате работают 15 500 человек — каждый двадцатый житель города. Корреспондент «Русского репортёра» неделю провела на заводской фабрике-кухне, где на себе испытала тяготы физического труда, выучила правила нижнетагильской взаимовыручки и поняла, как устроен настоящий рабочий патриотизм.

В белой куртке, брюках, тапочках и колпаке я, сложив на животе руки, застываю перед заведующей столовой Татьяной Николаевной. Она меряет меня взглядом, вздыхает и выталкивает себя из-за стола.

— Ирина Владимировна! — раскатисто начинает она еще в коридоре. — А Ирина Владимировна!

Из помещения показывается женщина в синей кепке.

— Девушку зовут Марина, — гаркает Татьяна Николаевна. — Берите, учите и обучайте!

Ирина Владимировна принимает меня с непроницаемым лицом и ведет по коридору. Ее спина очень прямая. Мы заходим в помещение с блестящими металлическими мойками, где пахнет рыбьей кровью и льдом.

— Есть, пить на рабочем месте запрещено, — произносит Ирина Владимировна тоном суровой, но справедливой надсмотрщицы. — Появляться в неопрятной спецодежде тоже. Вот тут, — показывает она на вход в темную тесную подсобку, — наш уборочный инвентарь. Уходя, девочки моют за собой полы.

Она останавливается возле большого металлического стола, на котором стоит полукруглый аппарат. Он не переставая вжикает тонкой пилой.

— Давайте, покажите ей, как с пилой работать, — Ирина Владимировна уходит.

— Ну, вот так берешь ножку, — одна из женщин берет с лотка размороженную куриную ногу. — Вот так вот ее сюда подносишь, — подносит к пиле. — И все. — Пила вгрызается в курицу, отрывая от нее желтую култышку.

— Так же порезаться можно… — прячу я руки под фартук.

— Можно, — соглашается она и отворачивается к лотку.

Беру ножку двумя руками, подношу к пиле. И так ножка за ножкой. Иногда смотрю на круглые стенные часы. Пять часов до обеда.

— Девочки, пельмени! Пельмени! — зовет Ирина Владимировна, хлопая в ладоши.

Пять женщин окружают большой стол. Мучные руки одновременно тянутся к лоткам, берут пельмени и защипывают их края. Готовые каждая раскладывает на лотке перед собой.

— А вы всегда молча работаете, да? — интересуюсь я у женщин.

— А разговаривать некогда, — отвечает одна, не сбавляя темпа.

— А вас как зовут? — спрашиваю блондинку.

— Алена, — с ужимкой отвечает она.

— А вас?

— Галина Сергеевна, — говорит рослая женщина.