Сергей Кормилицын - Орден СС. Иезуиты империи. О чем не принято говорить Страница 4

Примерно так обстояли дела и в Третьем рейхе. Постепенно, далеко не сразу, подкрепленная должным образом проработанной мотивацией, обществу преподносилась слегка измененная мораль. Чуть-чуть иначе стали выглядеть понятия о добродетели, чуть-чуть иначе – о грехе; границы дозволенного, с одной стороны, слегка расширились, а с другой – стали куда более четко очерченными (мы разберем все эти моменты подробнее в следующих главах);сместились акценты в понимании добра и зла – порой неощутимо для самих подданных рейха, но более чем заметно для окружающих.

Что же в итоге? Носители идеологии национал-социализма были высокоморальны и нравственны, только на свой собственный манер, не имеющий ничего общего с довлеющей в Европе христианской традицией. Естественно, что их мораль зачастую кажется нам откровенно дикой. Однако отрицать ее существование по меньшей мере глупо: исторические факты не имеют обыкновения изменяться от того, признаем мы их или, напротив, опровергаем. Разумеется, новые нормы не были приняты всеми гражданами рейха без исключения. Не все же, скажем, граждане СССР были ярыми поклонниками новой культуры, насаждаемой правящей партией! Так и в Германии времен Гитлера отнюдь не всем были по нраву новые порядки. Однако немецкий менталитет предполагает настоящую законопослушность, верность присяге, законам, правилам и установлениям, посему обыватель, пусть даже ему и не нравились откровенно антихристианские эскапады властей предержащих, никакого противодействия идеологам Третьего рейха не предпринимал.

Вероятно, мы вправе сказать, что именно в отрицании христианских заповедей, в отказе от наследия Рима и кроется отличие, делавшее подданных Адольфа Гитлера более чуждыми и непонятными для окружающих европейских народов, чем, скажем, племена Амазонии или готтентоты.

Почему же немцы, столько столетий подряд находившиеся в лоне христианской церкви, столько воевавшие, с оружием в руках отстаивая правильное понимание библейских постулатов, активно христианизировавшие приграничные народы, вдруг поддались антихристианским настроениям? Причина этого прежде всего в чересчур усердных поисках национальной идеи.

Представьте себе некогда великую страну, диктовавшую волю всему христианскому миру, державшую в ежовых рукавицах Ватикан, лелеявшую планы практически бесконечного расширения на восток, которая в результате затянувшейся религиозной войны распалась на триста с лишним отдельных государств. Превратилась в лоскутное одеяло из карликовых княжеств, курфюршеств, королевств, не способных вести сколь бы то ни было самостоятельную политику. Такова была Германия к середине XVII века. Вестфальский мир, заключенный по итогам Тридцатилетней войны, конечно, спас народ от окончательной гибели в результате локальных конфликтов, голода и эпидемий, но погубил государство. На протяжении последующих двухсот лет Германию несколько раз порывались объединять на тех или иных началах, однако назвать такие эксперименты успешными значило бы погрешить против истины. Настоящее объединение страны удалось лишь одному реформатору – Отто фон Бисмарку, железному канцлеру прусского короля Фридриха Вильгельма IV.

Бисмарк Отто Эдуард Леопольд фон Шёнхаузен (1815–1898) – германский государственный деятель, князь. В 1859–1862 гг. прусский посланник в России, в 1862 г. – во Франции. С 1862 г. министр-президент и министр иностранных дел Пруссии. Был инициатором конвенции 1863 г. с правительством царской России о возможных мерах по совместному подавлению восстания в Польше. Опираясь на мощь прусской армии, Бисмарк в результате Датской войны 1864 г., Австро-прусской войны

1866 г. и Франко-прусской войны 1870–1871 гг. осуществил объединение Германии «сверху» на прусско-милитаристской основе. После создания в 1867 г. Северо-Германского союза стал его канцлером, а в 1871–1890 гг. был рейхсканцлером Германской империи, в которой господствующую роль играла Пруссия. В 1870-х гг. во время так называемого Культуркампфа выступал против клерикально-партикуляристской оппозиции, поддержанной католической церковью. В 1878–1890 гг. был инициатором создания Исключительного закона против социалистов. Выступал против намерения германских военных кругов начать превентивную войну с Россией, считая, что война с Россией была бы чрезвычайно опасной для Германии. В марте 1890 г. вышел в отставку.

Однако собранная им из обломков страна долгое время оставалась своеобразным «паззлом». Каждая ее часть, каждый регион существовали в рамках единого государства, но при этом оставались самостоятельными, сохраняя, прямо скажем, излишнюю самобытность как в культуре, так и в политике. Для того чтобы объединение страны произошло не только на бумаге, но и на деле, немцам была необходима национальная идея. Одна на всех. Такая, что объединила бы пруссаков, которых баварцы считали сухарями и солдафонами, и баварцев, которых пруссаки искренне считали безумцами и алкоголиками, саксонцев, которых вся Германия именовала деревенщиной, и надменных голштинцев.

Источником такой единой национальной идеи должно было стать великое германское прошлое. Посудите сами: другого подходящего базиса для формирования национальной идеи просто не было. Германия после объединения оказалась в самом хвосте списка европейских держав. У некогда великой державы не было колоний – ни внешних, ни внутренних, не было высокоразвитой промышленности (если не говорить о Пруссии), не было возможностей для считавшегося на ту пору единственно верным экстенсивного развития – за счет расширения территории страны. Фактически можно сказать, что до захвата первых колоний Германская империя была империей лишь по названию. Если не считать блестящей победы над Францией, результатом которой и стало, собственно, воссоединение германских земель, немцам гордиться было особенно нечем. То есть у каждого региона были свои поводы держать флаг высоко поднятым, но в качестве объединяющего народы фактора они как-то не подходили.

Фактически отцами германской национальной идеи были братья Гримм. Те самые собиратели страшноватых народных сказок, на которых выросло не одно поколение юных немцев и, должно быть, не меньше наших соотечественников. Именно они еще в самом начале позапрошлого века заинтересовались дохристианским прошлым Германии, попытались разыскать те элементы народной культуры, которых не коснулось влияние Рима.

Братья Гримм, Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859) – немецкие филологи, профессора Гёттингенского университета. С 1841 г. профессора Берлинского университета и члены Прусской АН. Близкие к немецким романтикам, братья Гримм опубликовали средневековые тексты: «О старонемецком майстергезанге», «Цветник роз», «Бедный Генрих», «Рейнеке-Лис», исследование «Германские героические сказания». Их заслуга также – издание сборников «Детские и семейные сказки» и «Немецкие предания».

Именно Якоб и Вильгельм Гриммы вызвали первую волну интереса к народной культуре, к дохристианскому прошлому. Этот интерес, почтение к давно минувшим векам, так кстати подогреваемые сначала открытиями Жан-Франсуа Шампольона, а затем – находками Генриха Шлимана, и использовали пропагандисты «свежевоссозданной» империи для того, чтобы напомнить подданным еще вчера прусского, а теперь уже всегерманского короля – да что там короля, императора! – Вильгельма I, что они – один народ, причем происходящий от великих корней.

Шампольон Жан-Франсуа (1790–1832) – французский египтолог, основатель египтологии, иностранный почетный член Петербургской АН. Изучив трехъязычную надпись на Розеттском камне, разработал основные принципы дешифровки древнеегипетского иероглифического письма. Автор первой грамматики древнеегипетского языка.

Шлиман Генрих (1822–1890) – немецкий археолог. Открыл местонахождение Трои и раскопал ее, вел раскопки в Микенах, Орхомене и др.

Государственная пропаганда с благоговением произносила имена Карла Великого, Видукинда, Фридриха Барбароссы, а Отто фон Бисмарк между тем подыскивал для народа подходящего внутреннего врага, на ненависти к которому можно было бы сыграть, сплачивая подданных вокруг королевского трона, укрепляя власть монарха. Кандидатов на роль врага было два – социал-демократы и ультрамонтаны – католики.[4] И те и другие представляли собой силу, неподвластную правителю отдельно взятой страны, часть интернациональной, международной структуры. Оговоримся сразу: Бисмарк проиграл бой как с первыми, так и со вторыми и вынужден был отступиться. Однако определенные семена в благодатную почву брошены были.

Разумеется, и до Отто фон Бисмарка и его «борьбы за культуру» в Германии и Австро-Венгрии были антихристианские настроения, но всплеск их, массовое обращение образованной немецкой публики к вере предков очень четко совпадает по времени с антикатолическими мероприятиями немецкого канцлера.