Владимир Мединский - О русском воровстве и мздоимстве Страница 4

У Максима Горького «положительный» вор Челкаш однозначно противопоставляется «отрицательному» крестьянскому парню. Вор порядочнее, приличнее. Честен хотя бы по отношению к своим[17].

Надо сказать, что нашу интеллигенцию ждал неприятный сюрприз: проникнувшись духом солидарности со всеми осужденными «преступным царизмом», большевики объявили уголовников «социально близкими» элементами. Это когда, оказавшись в сталинских лагерях, она попадала в лапы «социально близких» авторитетов, на которых опиралась лагерная администрация.

Вот тут несчастная обманувшаяся интеллигенция и взвыла! Как будто глаза открылись! Вдруг выяснилось, что нет «на зоне» никакой романтики, никакой классовой близости. Уголовные отбросы общества, они что при царе, что при Советах — отбросы. Первые книги, в которых уголовный мир выведен однозначно отвратительным, богомерзким, двуличным, глубоко бесчестным, лишенным всякого человеческого лица написаны именно в СССР — почитайте А. Солженицына[18], В. Шаламова[19], Ю. Германа[20].

Вывод прост: как и во всех других случаях, миф «благополучно» живет до тех пор, пока выдумщики не сталкиваются с собственной выдумкой. Вольно выдумывать сказки про благородных разбойников и их мир, поглядывая на него из окон квартиры в благополучном районе: в печке «стреляют» дрова, в чистой комнате за кофе с коньяком сидят вежливые образованные люди, под окном прохаживается городовой,.. А вот когда эти сказочники оказались в одном бараке с настоящими уголовниками — тут-то миф мгновенно рассеялся...

Особняк Рябушинского в стиле модерн, построенный архитектором Ф. Шехтелея.

Власть обласкала пролетарского писателя, вернувшегося на эмиграции. Предоставила Горькому, например, неплохую жилплощадь в центре Москвы — бывший особняк миллионщика Рябушинского. Сейчас там музей-квартира писателя

Как это обычно и происходит с мифами при столкновении с действительностью.

А в середине — конце XX века уже совсем другие поколения русских интеллигентов вдруг... начали петь блатные песни. Невероятно проникновение в язык уже самих слов из жаргона уголовников: «блат», «беспредел», «по понятиям».

А сам «бандитский фольклор»... Как невероятно популярен стал он в 1960-80-е годы в среде студентов и интеллигенции самого разного уровня и направления! Из всех русских бардов разве что супруги Никитины да Булат Окуджава подобных песен не сочиняли и не распевали. Долгое время на них строил свои выступления народный кумир Высоцкий, пока не обрел собственный голос. Да и, в общем, почти все барды в этом жанре хоть раз да отметились,

У нас часто объясняли с умным видом, что все дело здесь в особой преступности режима Сталина. Мол, если 10% мужского населения побывало в лагерях, что ж удивляться? Ясное дело, интеллигенция прониклась мировоззрением окружения, в которое попала. Действительно ли это так?

Что же случилось с интеллигенцией?! Какая блатная муха их укусила?!

А никакая. Думаю, как раз все было наоборот. В жизнь пришло поколение, которое не получило «прививки» в виде блатарей, «косящих» под анархистов и получивших мандат на грабежи от имени Совдепии. Или в виде лагерного надзирателя из уголовных. А психология у них принципиально не изменилась: как они считали уголовных частью народа, так и продолжали считать. И как только ГУЛАГ подзабыли — радостно запели блатные песни.

В общем, тут даже не один, а два связанных между собой мифа:  и об особой исконной вороватости русских (Скифы мы! Азиаты! Ермаки! Казаки — воры — разбойники! Не честные голландские купцы, не английские моряки, не французские мушкетеры — что поделать!),  и о том, что «в самом» народе никогда и не проводилась грань между честным тружеником и ворюгой.

Миф и есть миф! Как и во всех остальных случаях, его можно и должно испытать строгим историческим знанием, требовать не эмоций и не «мнений», а фактов. Действительно... Кто же, что, у кого и когда именно украл?

Чтобы понять, где истина, а где вранье, ответим на заданные вопросы, конкретные и простые.

Глава 2

Репутация купцов и воинов Древней Руси

В Новгороде, как и везде на Руси, можно оставлять золото или другие ценные вещи на улицах и в кабаках.

Торговцы, воины, разбойники

Для нас грань, разделяющая разбойника и торговца, очевидна. В древности было не так. Герои Гомера, храбрые греческие мореплаватели, открыватели тогдашнего мира, то торговали, то грабили корабли в открытом море и прибрежные поселения. Так же поступали почти все мореплаватели Средневековья. Купец тогда носил меч не для форса, а чтобы отбиваться от грабителей и диких племен. И он же легко обнажал меч, если представлялась возможность легко поживиться чужим добром.

Насколько морской разбой (и вообще грабеж) был делом обычным, показывает хотя бы история появления в храме Софии Новгородской так называемых Сигтунских ворот. Названы они так в честь города Сигтуна в Швеции. В самой Сигтуне эти ворота появились вследствие грабежа. Их сделали мастера немецкого города Бремена (того самого, откуда «Бременские музыканты»), правильнее ворота было бы называть именно «бременскими». Сигтунцы атаковали город Бремен, сняли ворота с петель, увезли к себе.

Новгородцы напали на Сигтуну, чтобы в свою очередь тоже спереть эти ворота. Но оказалось, их опередили!!! Ворота уже похищены эстами. Новгородцы все-таки сожгли с досады Сигтуну и кинулись вдогонку за эстами, возвращавшимися с воротами домой. Догнали, вступили в морское сражение и ворота-таки отняли. В итоге новгородцы, четвертые (или пятые уже?) владельцы ворот после Бремена, удержали их за собой. Вот почему Сигтунские ворота из немецкого города Бремена до сих пор красуются в храме Софии Новгородской. Историки и искусствоведы радуются, как хорошо они вписываются в архитектурный ансамбль.

Сигтунские, они же Магдебургские ворота. Храм Софии Новгородской

Отметим, что и Бремен, и Сигтуна, и Новгород — отнюдь не какие-то бандитские притоны и морские базы пиратов Карибского моря, а самые что ни на есть добропорядочные купеческие города.

Вопрос: как оценивали иноземцы русских купцов? Как бандитов с большой дороги? Нет. По всем сведениям — очень высоко. Ничего даже отдаленно похожего на поток неприязни и обвинений в вороватости, зазвучавший после XVII столетия.

И скандинавы, и мусульмане, бывавшие на Руси, высоко отзывались как раз о тех качествах русских, которых, по их мнению, самим скандинавам порой сильно недостает. Русские выступают людьми честными и надежными, которым можно верить на слово, доверять большие суммы и которые умеют вести дела — с размахом и толково[21].

Так же отзываются о русских и мусульмане[22].

Береговое право

На русских сильное впечатление производило так называемое береговое право...

Эта европейская правовая норма официально устанавливала: властитель побережья может присвоить все, что выбросило море после кораблекрушения. Даже спасшиеся люди: пассажиры, матросы, капитан, — теоретически становились собственностью хозяина побережья. Он имел право их убить, обратить в рабство, или (если будет в хорошем настроении) отпустить за выкуп.

В XII веке флот короля Ричарда Львиное Сердце собирался в очередной крестовый поход, однако часть кораблей была отнесена штормом к Кипру. Согласно действовавшему тогда общеевропейскому береговому праву, английский флот, причаливший к берегам Кипра в поисках спасения, был конфискован и реквизирован. Находившихся на борту рыцарей арестовали и попытались получить за них выкуп.

Новгородцы тоже ангелами во плоти не были, по этот «старый добрый» европейский обычай казался им совсем уже перебором.

Однако в глазах жителей Европы грабеж кораблей, разбившихся возле побережья, вообще не являлся преступлением.

Береговое право отменили в Италии только в XII веке, в Англии и во Фландрии — спустя еще 100 лет. И то «выборочно». То есть только по отношению к кораблям богатой и могучей Ганзы. Сделали это, полагаю, из соображений не столько гуманизма, сколько собственной безопасности: ганзейцев, их товары и пассажиров грабить было опасно — а то ведь города Ганзы могут, скинувшись, двинуть немалое войско[23].

На фоне этой практики совершенно удивительным выглядит договор руссов с Византией в 911 (!) году. Одним из пунктов этого договора был отказ от берегового права!

В те времена купцы плавали целыми караванами — так спокойнее. Уже на порогах Днепра их подстерегали кочевые племена и разбойничьи шайки. О масштабе грабежей говорит хотя бы убийство князя Святослава: если самого «верховного» князя Руси, прославленного воина, пусть и с «малой дружиной», печенеги смогли подстеречь и убить посреди известного торгового пути, что же говорить о мирных купцах?!