Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Что читать» Страница 4

Убивает он своих жертв при помощи русской советской борьбы самбо, о которой у Коэльо тоже специфическое представление, но хорошо хоть, что не путает с сумо: «Самбо — или „самозащита без оружия“ — это боевое искусство, умение убивать голыми руками, и так, что жертва не успевает осознать происходящее. Оно развивалось и совершенствовалось на протяжении столетий, когда людям приходилось отбиваться от захватчиков, не применяя мечей или топоров. Впоследствии его широко применяли советские спецслужбы для того, чтобы, не оставляя следов, убивать неугодных. Тогдашние лидеры коммунистического режима упорно добивались того, чтобы самбо было включено в число олимпийских видов спорта, и хотели выставить на Московской Олимпиаде 1980 года свою команду, но усилия их успехом не увенчались: самбо было признано слишком опасным. Тем лучше. Благодаря этому оно не получило широкого распространения, и лишь очень немногие владеют его смертоносными приемами. Большим пальцем правой руки Игорь пережимает сонную артерию Оливии, и кровь перестает поступать в мозг. А другая рука одновременно нащупывает под мышкой определенную точку: если нажать на нее, происходит паралич мускулатуры».

Тут все прелесть: и то, что вся кровь поступает в мозг несчастной девушки исключительно по сонной артерии (прочие артерии и вены у португалок, видимо, отсутствуют), и то, что у Коэльо такое представление о самбо, которое, оказывается, насчитывает столетия (тогда как Ощепков и Спиридонов заявили о создании новой школы борьбы в 1938 году). Но главное — у этого русского все-таки очень загадочная русская душа: Коэльо подробно излагает его биографию. «За плечами у него было трудное и невеселое детство, а потом — служба в Советской армии и бессмысленная война в Афганистане, с которой он вернулся в уже распадающуюся страну. Тем не менее он преодолел все. Работал как проклятый, рисковал жизнью, получая кредиты у людей столь же темных, сколь и опасных, а потом не спал ночами, ломая голову над тем, как отдавать, безропотно принимал коррупцию системы и „подмазывал“ чиновника всякий раз, когда надо было возобновлять лицензию. Он был идеалистом. Днем он был требовательным и жестким начальником, благодаря своей армейской школе научившимся субординации и дисциплине и умеющим добиваться от своих подчиненных послушания. А ночью, обняв Еву, искал у нее на груди защиты и помощи, просил помолиться о том, чтобы все прошло хорошо… И Ева обещала ему, что все будет хорошо, потому что он — хороший человек, а Господь неизменно воздает праведным».

Угадайте, что было дальше: Господь воздал праведным, и Малеев ужасно забогател. Он забогател так, что дал Еве денег на давно мечтавшийся ей собственный бутик: «Я всегда мечтала работать в индустрии моды». И дело у нее пошло — «бутик уже через два года превратился в самое престижное и модное ателье». Когда в России «сменилось правительство», коррупции стало меньше, и дело пошло совсем хорошо. Тут уж не знаешь, что думать: либо действие происходит в отдаленном будущем (но тогда какой же Афган?), либо имеется в виду смена Ельцина на Путина (но тогда какая же победа над коррупцией?). Супруги вместе проводят уикэнды «в рыбачьей деревне на берегу Байкала» — Коэльо искренне полагает, что если его возили в такую деревню, то у богатых русских считается престижным летать туда на выходные, да еще и в «жестокую зимнюю стужу», ибо дело происходит зимой. И вот сидят они с Евой после уикэнда в одном из иркутских ресторанов (там и он сиживал во время сибирского тура) — и тут к ним пристает «оборванный и сильно пьяный нищий, который направился к ним и уселся за их столик, явно желая завести беседу и нарушая их бесценное уединение. Бродяга схватил бутылку водки, выпил прямо из горлышка, а потом стал жаловаться на жизнь, на правительство, задавать вопросы: „Кто вы такие? Откуда у вас деньги, когда мы все кругом живем впроголодь?“».

Стереотип русской действительности достроен: у нас по ресторанам шастают бомжи, жалующиеся на правительство, подсаживаются к олигархам и начинают спрашивать, откуда у них деньги. Игорь, ни слова не говоря, выводит бродягу на улицу и там убивает любимым приемом самбо (вы как хотите, а мне вспомнился Виан: «Фолюбер применил классический прием дзюдо, когда на глаза жертве натягивают уши и одновременно дуют в нос»). А дальше он начинает убивать с легкостью необыкновенной — главным образом тех, кто подсаживается к ним с Евою. Почему-то все хотят к ним подсесть.

Короче, Игорь мочит разных людей по принципу «на кого Бог пошлет», отправляя Еве смски «Я уничтожил еще одну вселенную, Катюша». Почему-то он называет ее Катюшей. Наверное, в честь ракеты, — должен же Коэльо знать, что есть в России такая ракетная установка, выезжающая на яблочно-грушевый берег и поющая песню pro stepnogo sizogo orla; это наш такой русский национальный спорт — околачивать груши ракетами. Способы убийств весьма разнообразны: так, однажды он применил иглу с ядом кураре. В конце концов он благополучно замочил и жену, и ее нового друга, а вторая линия — с восходящей старлеткой — завершилась бурной лесбийской сценой. Ужасен мир чистогана: пока Коэльо описывал арабские пустыни или латиноамериканские деревеньки, процент изврата был значительно меньше. Но Бог с ней, с эволюцией Коэльо: это тема не литературная, над ней пусть размышляют экономисты либо психиатры. Нас занимает образ русского бизнесмена, который несколько раз кряду назван в книге Абсолютным Злом. И сам он в финале, безнаказанно перемочив всех и улетая домой в «корпоративном самолете», чувствует, что «парящий над ним ангел с густыми бровями укажет ему путь, которым он будет следовать отныне». Я думаю, что это над ним парит Брежнев, который ввел когда-то войска в Афганистан — и вот теперь такие ужасные последствия.

Кстати, кое-какого ума у Коэльо действительно не отнять. Не было бы у него этого ума — мы бы сейчас обсуждали чью-нибудь другую книгу, и в иркутский ресторан водили бы кого-нибудь получше. Автор заставляет Игоря Малеева непосредственно перед финальным двойным убийством произнести целый монолог о том, что в СССР всех учили воспринимать людей как братьев, а потом это все рухнуло и он до сих пор не может оправиться от шока. Какая мораль, откуда — если все, чему учили, накрылось? Именно тогда он и стал Абсолютным Злом, а теперь оно только вылезло наружу. То есть в главном Коэльо не ошибся: он увидел в России людей с пустотой внутри, с непреодоленной и неосмысленной травмой, и то, что в его новом романе (продающемся во всем мире со страшной силой) русский сделан именно воплощением богатства, зверства и безнаказанности, — глубоко неслучайно.

Одного мы добились: нас наконец перестали воспринимать как слабых. Игорь Малеев силен, владеет самбо, стреляет без промаха и не рефлексирует попусту. Правда, отдельные пьяные бродяги еще существуют и даже разгуливают по ресторанам, но в целом Россия — мир победившего гламура, даже и в Иркутске. Можно ли гордиться такой переменой имиджа? Ведь Коэльо — действительно честный плохой писатель, то есть самый беспристрастный фиксатор. Мы остаемся экзотической страной, где можно раскрутить сильную фабулу с любовью-кровью, но почему-то о нас все чаще хочется сказать так же, как о голосе идиота: «сильный, но противный».

Я начинаю думать, что Коэльо действительно мудр той дзенской мудростью, которая заставляет игнорировать внешнее, но видеть скрытое. Помните, как мудрец из прославленной притчи привез вместо черного жеребца белую кобылу, а конь все равно оказался исключительный? Так и Коэльо: он ни черта не понял в русской жизни, ничего не запомнил, кроме слов «Иркутск», «Байкал» и «коррупция», но суть постлиберальной России уловил безошибочно — как всякий законченный воин света или идеальный графоман; эти крайности, как известно, сходятся.

То есть не зря кормили.

№ 4, апрель 2009 года

Марина и Сергей Дяченко

«Цифровой, или Brevis est»

То, что пишут киевляне Марина и Сергей Дяченко, давно уже не фантастика: говорю это, разумеется, не потому, что хочу оскорбить любимый род литературы, относя к фантастике лишь сказки о драконах либо космические стрелялки, — а потому, что эти авторы, как всякие большие писатели, изобрели собственный жанр.

Михаил Назаренко, написавший о главном украинском писательском тандеме целую книгу, обозначил его как М-реализм: то ли магический, то ли маринин и сережин. Дяченко пишут притчи с минимальным, чисто символическим процентом условности: есть некая стартовая метафора, вокруг которой разворачивается достоверная, детально проработанная жизнь. Кто скажет, что «Пещера» — фантастика? Фантастического там только то, что главные герои во сне переживают приключения и побоища, которые потом причудливо отражаются в реальности; но ведь и в жизни все так. А «Долина совести» с единственной фантастической придумкой — способностью персонажа привлекать сердца до полной и абсолютной привязки, до невозможности без него обходиться? Я лично знаю таких персонажей…