Коллектив авторов - Исторический сборник «Память». Исследования и материалы Страница 4

в общественных науках продолжает навязываться губительный и необратимый диктат конъюнктуры. Отступление от истины – смерть для ученого, а наши историки новейшего времени, философы, политэкономы вынуждены делать это каждодневно. Если же случайно частица правды прорвется в печать, авторы подвергаются гонениям. Примеры этого хорошо известны[29].

В условиях, когда цензура ужесточилась, а важные исторические вопросы не могли обсуждаться в профессиональной среде, дискуссии о советском прошлом переместились в самиздат. По рукам ходили не только не прошедшие цензуру литературные тексты, но и открытые письма против реабилитации Сталина, и аналитические очерки, в которых тесно переплетались прошлое и настоящее, что свидетельствовало об актуальности уроков сталинского периода для современной политической жизни.

На Октябрьском пленуме 1964 года Н.С. Хрущев был свергнут. Переворот не вызвал протестов; наоборот, народ широко его приветствовал. Всеобщее недовольство вызывал не столько антисталинский курс Хрущева, сколько его импульсивность, приведшая к многочисленным просчетам в экономике и внешней политике. Даже творческая интеллигенция, недавно ставшая объектом гонений, изначально встретила его падение одобрительно. Однако скоро наметился новый идеологический курс, решительно отступавший от политики десталинизации, и «литературная оттепель» окончательно пошла на убыль. Уже в мае 1965 года, во время празднования двадцатилетия победы в Великой Отечественной войне, ясно ощущались признаки грозящей реабилитации Отца народов. «С самых высоких трибун во вполне положительном контексте называлось имя И.В. Сталина. Газеты сообщали об аплодисментах, раздавшихся при упоминании этого имени», – сетовали П.И. Якир, И.Я. Габай и Ю.Ч. Ким в открытом письме протеста в 1968 году[30].

Событием, положившим начало диссидентскому движению, обычно считается суд над Юлием Даниэлем и Андреем Синявским в феврале 1966 года. Двух писателей арестовали в сентябре 1965-го за публикацию крамольных литературных произведений на Западе под псевдонимами. В День советской Конституции, 5 декабря 1965 года, группа инакомыслящих организовала неофициальную демонстрацию с целью призвать власти к гласности и открытости предстоящего суда. Силы правопорядка за несколько минут разогнали демонстрантов, однако эта первая свободная демонстрация послевоенного периода имела высокое нравственное значение для бунтующей интеллигенции. Правда, ни этот протест, ни последовавшие за ним не спасли обвиняемых от сурового судебного приговора: Даниэль и Синявский были осуждены к 5 и 7 годам заключения соответственно. Этот политический процесс оказался первым из длинного ряда: вместо того чтобы устрашить инакомыслящих, новые репрессии вызвали бурю протестов среди интеллигенции, опасавшейся возможного возрождения «сталинских методов». Постепенно, благодаря регулярным выступлениям групп единомышленников по одним и тем же вопросам, с одними и теми же призывами, сложилось так называемое «диссидентское движение» – со своими ценностями, своей этикой, своими кодами общения и акций.

Правда, стремление к максимальной точности заставляет нас сомневаться в правомерности такого обобщающего термина, как «диссидентское движение». По мнению бывшего диссидента и члена редколлегии «Памяти» Александра Даниэля, «диссидентство – это никакое не движение, а скорее совокупность общественных движений и индивидуальных поступков, разнородных и разнонаправленных (а зачастую противонаправленных) по своим целям и задачам»[31]. Да и само определение термина «диссидент» часто оказывается яблоком раздора в научных дискуссиях[32]. В нашей статье мы, к сожалению, не можем уделить должного внимания этому вопросу. Скажем только, что самая видная группа диссидентов, часто называемая правозащитниками, представляла собой лишь небольшую часть обширного целого, состоящего из множества религиозных, национальных и политических групп. Даниэль отрицает также существование единой диссидентской идеологии или отдельной диссидентской культуры и предпочитает говорить об общей «культуре диссидентства»:

Различные компоненты диссидентства были близки друг к другу по основным принципиальным установкам (ненасилие, гласность, апелляция к закону, реализация основных прав и свобод «явочным порядком»), по формам общественной активности (создание неподцензурных текстов, объединение в независимые общественные ассоциации, изредка – публичные акции) и по используемому инструментарию (петиции, адресованные в советские официальные инстанции, и «открытые письма», обращенные к общественному мнению; распространение информации через Самиздат и западные масс-медиа)[33].

Для правозащитников главной задачей было отстаивание гражданских прав на основе существующих законов и советской Конституции. Много внимания уделялось и таким нравственным вопросам, как увековечение памяти жертв политических репрессий и осуждение виновников сталинских преступлений. Требование уважать закон в настоящем предполагало осуждение прошлого произвола. А поскольку поворот к реабилитации Сталина совпал с новой волной политических процессов, две эти стороны вопроса переплелись еще теснее.

В историческом поле эквивалентом суда над Даниэлем и Синявским можно считать так называемое «дело Некрича», которое положило конец робким попыткам историков оценить ответственность Сталина как руководителя страны и армии во время Второй мировой войны. Когда в октябре 1964 года Хрущев был отстранен от власти, историк Александр Некрич готовил к изданию «1941. 22 июня» – исследование о первых днях войны и причинах ранних поражений Красной Армии. Хотя новых официальных указаний еще не появилось, автор предчувствовал, что книга может не пройти цензуру из-за «излишне» антисталинской направленности, и потому торопился[34]. Книга вышла в издательстве «Наука» в октябре 1965 года, и все 50 000 экземпляров были распроданы за три дня. Однако рецензий в советской прессе практически не появилось[35], и это предвещало изменение официального отношения к Сталину.

В феврале 1966 года, через несколько дней после завершения процесса над Даниэлем и Синявским, состоялось обсуждение книги Некрича в отделе истории Великой Отечественной войны Института марксизма-ленинизма. Об этом событии, оказавшемся для автора судьбоносным, известно главным образом из самиздатской «Краткой записи» дискуссии и из воспоминаний как самого Некрича, так и приглашенных им участников. По их словам, неосталинские историки во главе с Е. Болтиным собирались напасть на книгу «1941. 22 июня» и лишь привлечение союзников-антисталинистов спасло ее от запланированного разгрома; более того, обсуждение книги переросло в строгое осуждение роли Сталина в войне. Неофициальная запись, составленная, вероятно, Леонидом Петровским, вскоре ушла в самиздат и в дальнейшем была опубликована за границей как свидетельство грозящей реабилитации Сталина в Советском Союзе. В письме, адресованном высоким инстанциям, Е. Болтин описывал «Краткую запись» как «тенденциозную и злопыхательскую анонимку», которая искажает суть дискуссии и имеет целью разжигание «нездоровых настроений, вызванных книгой, замалчивание критики ошибок автора и опорочивание его оппонентов»[36]. Надо сказать, что чтение официальной записи обсуждения и архивные документы дают основания поставить версию Некрича о преднамеренном разгроме под сомнение[37]. Тем не менее факт остается фактом: неожиданный оборот, принятый дискуссией, и шум, поднятый в западной прессе вокруг нее, решили судьбу книги и самого автора. В июле 1967 года Александра Некрича исключили из партии за отказ от раскаяния и впредь уже нигде не публиковали; по всей стране библиотечные экземпляры «1941. 22 июня» были либо уничтожены, либо отправлены в спецхран[38].

Однако дело на этом не кончилось. В сентябре 1967 года в журнале «Вопросы истории КПСС» появилась подписанная Г.А. Дебориным и Б.С. Тельпуховским рецензия на книгу «1941. 22 июня» под названием «В идейном плену у фальсификаторов истории»[39]. Задача авторов, резко осуждавших книгу, была очевидна – оправдать ex-post facto исключение Некрича из партии: мол, он фальсифицирует историю и тем самым играет на руку буржуазным противникам Советского Союза. Обвинение вызвало бурную реакцию антисталинистов, в том числе генерала Петра Григоренко – ветерана войны, ставшего диссидентом. Григоренко, считавший необходимым «поднять тревогу» в связи с попытками реабилитации Сталина, написал большое письмо протеста в журнал «Вопросы истории КПСС». В письме «Сокрытие исторической правды – преступление перед народом!», вскоре ушедшем в самиздат, генерал не только обвинял Деборина и Тельпуховского в клевете, но и, исходя из личного опыта, изложил собственную версию событий, предшествовавших началу войны[40]. Григоренко был не единственный, кто протестовал против исключения Некрича из партии и разгромной статьи. Среди коллег Некрича по Институту истории АН СССР нашлось немало отважных ученых, готовых рискнуть своей карьерой ради справедливости. Коллективное письмо, составленное М.С. Альперовичем и А.Г. Тартаковским в защиту историка, подписали 19 человек; кроме того, несколько академиков отправили письма самостоятельно[41]. Подобные громкие дела оказывали мощное воздействие на взгляды и оценки советской интеллигенции и сыграли важную роль в созревании инакомыслия.