Максим Калашников - Мировая революция-2.0 Страница 4

Эмоций этнорелигиозного гнева — о скрываемом происхождении лидера-мишени. О его зависимости от исторически и культурно враждебной общности или государства. Яркий пример того — слух, распространенный 14.04.2011 Реформистской партией Сирии о том, что на защиту режима президента Башара Асада прибыла 10-тысячная гвардия из Ирана, в подчинение командующего которой приведены все операции и все сирийские генералы, и Сирия «превратилась в 32-ю провинцию Ирана».

Разжигается чувство ненависти к опорным институтам режима, стесняющим массы и социальные слои в самовыражении, гражданских правах, благах, доступе к информации.

Даже семантическая, знаковая сторона протестных выступлений нового типа очень похожа в разных странах.

«…Применяются так называемые «сквозные символы», внушающие противнику угрозу неопределенностью и анонимностью наступающей стороны, непредсказуемостью ее разрушительных действий. Посмотрим на эти знаки: маска Гая Фокса, знак вопроса вместо лица в символике хакерского объединения Anonymous.

Везде есть сквозной метафорический образ раскрепощения ранее длительно подавленных побуждений: гражданских, экспрессивно-личностных, сексуальных. Есть распускающийся цветок с соответствующими фоновыми созвучиями (цвет жасмина), развевающаяся лента (полоса, strip), мажорные цвета и образы, ассоциируемые с весной, неким расцветом. И тут мы наблюдаем почти полную аналогию с 1968 годом.

Мы видим «статические и динамические эпатажные образы вызывающего и оскорбительного характера, выражающие презрение и отказ от подчинения…

…Есть образная семантика, «воздающая должное» инструментам общественного возбуждения, радикализации и массовой активности — слово EGYPT, составленное из логотипов IT-компаний…»

Наконец, есть и сквозная сигнальная семантика — наименование движений по дате первого успешного выступления. На котором, скажем, по любым причинам погибли первые жертвы. Вокруг погибших создается ореол мучеников.

Под знаменем нового мракобесия…

В этих новых протестах и революциях на первый план прочно выходит социальное. Именно социальное недовольство побуждает массы людей идти на демонстрации и даже на акты саботажа. То есть, на остановку предприятий, перекрытие транспортных артерий, а то и на акты прямого разрушения. Причем во всех этих случаях массой движет чувство несправедливости, чувство возмущения тем способом распределения материальных благ, что сложился в данном конкретном обществе. Массы возмущаются малой долей вознаграждения за труд, малыми возможностями для профессиональной и творческой самореализации. Хотя протестная масса вовлекает в себя и вполне обеспеченную молодежь.

Однако сей протест против несправедливости в массовых движениях, организуемых через социальные сети, сочетается с отрицанием любой структурированной власти. Любой иерархии противопоставляется как нужная альтернатива сетевая структура — самоуправление, самообеспечение, коллективное открытое принятие решений без какого-либо «принуждения сверху» и без персонифицированной ответственности.

На этом фоне четко проступает антирелигиозная направленность. Теперь целями протестных акций выступают не только «уличенные в роскоши или аморальных поступках крупные иерархи, но и любое духовенство, почитающее заповеди и лояльное власти (следовательно, «косное»). В то же время представители племенных меньшинств с языческими или колдовскими культами были желанными гостями и участниками протестных лагерей…»

И вот тут снова выплывают мотивы 1968-го. В бунты и протесты самым активным образом вовлекаются гендерные активисты — поборники воинствующего феминизма и борцы за права сексуальных извращенцев (ЛГБТ — лесбиянок, геев-педерастов, бисексуалов и транссексуалов). Протесты (если брать Запад и наши земли) сопровождаются яростными нападками на тех, кто отстаивает консервативные ценности (семьи, права собственности, права на личную тайну).

Все это совмещается еще и с «эколожством», с экологическим фундаментализмом. Атаке подвергаются проекты, осуществляемые «режимом», причем совершенным экологическим злом объявляются даже те из них, что очевидно создают рабочие места, улучшают транспортное сообщение или снабжение энергией. Массы накачивают самым дикой ненавистью к индустриализму, экологическим сумасшествием. Именно это стало спусковым крючком саботажа важнейших инфраструктурных проектов «в столь разных странах, как Великобритания (проект Второго транспортного коридора), Канада (нефтепровод Keystone XL), Италия (высокоскоростная железнодорожная трасса Лион — Турин), Израиль (проект высокоскоростной железной дороги — дублера Суэцкого канала), Мьянма (Бирмано-Китайский нефтепровод), Индия (Куданкуламская АЭС)…»

Доходит до бреда, до абсурда, до Кафки во плоти. В Париже выходят массовые демонстрации за полный запрет ядерной энергетики, хотя сама Франция на 80 % зависит от АЭС. И протестующие выходят, борются за свое право погрузиться во мрак, в одичание, в реальность мертвых городов, заводов и железных дорог. Они, получается, требуют снова всей современной цивилизации, дающей им возможность жить без голода и эпидемий, с водопроводом и канализацией. Кажется, массы это совершенно не смущает. Хотя упадок инфраструктуры в Великобритании, например, ставит под вопрос уже не только возможность элементарного развития ее, но и целостность страны как таковой! Это степень массового безумия, которая еще не достигла пика, но уже к нему движется. Массы голосуют за собственное массовое вымирание, если разобраться. Привет от бредового и полностью иррационального блокбастера «Аватар».

Ибо все это «экологическое беснование» с отключением рационального мышления в новых протестах часто совмещается с яростной защитой прав примитивных народов и субкультур, традиционный быт которых нарушался при промышленном освоении территорий. Интересы местных общин ставятся выше общенациональных. «Противопоставление локальных общинных предрассудков массовым общественным интересам позиционировалось как в левой (самоуправленческой), так и в правой (мелко-собственнической) идеологической упаковке…»

Новые протесты и власть имущие

Как складывается взаимодействие между правящим истеблишментом и протестными движениями? Это зависело и зависит как от целей, что провозглашаются демонстрантами, так и от их связей с политическими структурами.

«В странах Ближнего Востока объектом гнева и высмеивания становились в одном случае главы государств (Тунис, Египет, Йемен), в другом — члены правительства (Иордания, Марокко), при этом бунтарская молодежная масса оказывалась катализатором пробуждения давно сложившихся оппозиционных структур, которые и сменяли правящие режимы («Братья-мусульмане» в Египте, «Ислах» в Йемене).

В странах западной цивилизации и бывшего СССР потенциал протестной массы усиливается неформальными связями с частью истеблишмента, а также вторичным вовлечением части общественных институтов (профсоюзные[1] и правозащитные структуры, малые оппозиционные партии, союзы малых предпринимателей, пацифистские и экологические организации, ассоциации меньшинств)…»

Все это сопровождается настоящим моральным террором против тех видных людей, которые не поддерживают протестующих. Их начинают травить, называть охранителями, мракобесами, реакционерами и т. д. В общем, очень знакомый нам по истории русских революций прием. Равно как и по истории драматического перерождения Запада в 1960-е.

И, конечно, протестующие и словесно, и физически атакуют правоохранительные структуры. Такой участи подвергаются либо отдельные из них (внутренняя разведка МВД в Египте), либо сословие в целом. В ответ на такой натиск силовые органы в ряде стран мобилизуются для корпоративного, цехового, сословного сопротивления «силам бунта». К делу привлекаются консервативные партии и СМИ. Доходит до того, что уже в США раздаются голоса тех, кто призывает государство применить противоповстанческие и усмирительные (countersinsurgence) операции. (Например, Эндрю Экзам, старший сотрудник Центра за новую американскую безопасность и специалист по counterinsurgence, в своем блоге Abu Mukawama всерьез поднимал вопрос о command and control (здесь: введение военного командования и управления) калифорнийских городов, ссылаясь на примеры российской политики на Северном Кавказе. Настолько его напугало движение «Оккупируй Уолл-Стрит»).

«Протестное движение, в свою очередь, использует пацифистские лозунги для интеграции ветеранов силовых структур, особенно пострадавших в ходе карательных операций («Революционные офицеры» в Египте, «Ветераны за Occupy» в США, «Шоврим штика» в Израиле)…» — пишут авторы «Анонимной войны».