Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #2 Страница 4

Осенью 2002 года, после вечера Аксаковского фонда в Международном славянском культурном центре, ради которого Вячеслав Михайлович отложил все другие дела, мне приснился дурной, как потом оказалось — пророческий, сон: утром, как договаривались, звоню в мастерскую, никто не отзывается. Наконец открывает дверь незнакомый заспанный и хмурый мужик — а раньше открывали верные помощники Клыкова Жан Дасполов, Саша Бочкарев или Володя Тальков, брат Игоря Талькова, — и недовольно спрашивает: “Вы к кому?” — “К Клыкову”. — “А вы что, не знаете, что он с сегодняшнего дня на пенсии?”. И страшно, и пусто на душе стало. Проснувшись, еще долго я не мог избавиться от этого тяжелого чувства.

Я долго не решался, но потом все-таки рассказал об этом сне Клыкову. Он промолчал, сделал вид, что пропустил мимо ушей, но что-то вроде тревоги промелькнуло в его глазах.

В конце жизни он стал еще истовее работать. По-прежнему самые разные люди шли к нему со своими тревогами, надеждами, идеями, бедами. Кто только не искал здесь ответа на мучающие вопросы — сербы, болгары, белорусы, ну и, конечно же, российские искатели истины. И не только люди искусства, но и политики и военные, не всегда согласные, а чаще и вовсе не согласные с властью. Как-то я столкнулся на лестнице с генералом Рохлиным. На мой молчаливый вопрос Клыков мрачно ответил: “Боюсь, что он подписал себе приговор”. Позже Клыков поставит на его могиле памятник…

К 140-летию со дня рождения великого русского патриота и реформатора П. А. Столыпина встал клыковский памятник в Саратове. Неистово работал скульптор над памятником А. В. Колчаку для Иркутска. Как и почти все предыдущие проекты Клыкова, памятник Колчаку, еще не встав на берегу Ангары, недалеко от того места, где его расстреляли и спустили в прорубь, не оставил людей равнодушными: в Иркутске несколько месяцев кипели страсти “за” и “против”. И даже памятник Василию Макарычу Шукшину вставал не просто: областные чиновники хотели, чтобы Василий Макарыч смотрел на родину не сверху, с высоты Пикета, а сидя, купаясь в пыли, на перекрестке дорог. Доводы были самые разные: и что пожилым людям трудно будет подниматься на Пикет, и что памятник со временем под своей тяжестью все равно сползет с Пикета …

Я видел, что Слава уставал. Как и его близкие, я пытался уговорить его, чтобы он не работал хотя бы по ночам, но он только отмахивался.

Вячеслав Михайлович Клыков был человеком огромного гражданского мужества. Многое из того, что он начинал, часто поперек власти и бытующего общественного мнения, потом рано или поздно принималось обществом и этой же властью. Он поставил памятники великой княгине Елизавете Федоровне и царю-мученику Николаю II задолго до того, как Русская православная церковь их канонизировала. Он шел впереди своего времени, порой раздражая власть. Да и многие его не понимали.

Он был человеком огромного личного мужества. Знаю это по многим годам совместной работы в Международном фонде славянской письменности и культуры, по совместным командировкам, в том числе в теперь уже бывшую Югославию. Он не гнул спину ни перед какой властью, ни перед какими чиновниками. На официальном приеме он мог в глаза сказать президенту Милошевичу, чем грозит стране и лично президенту политика угодить нашим и вашим. Он не прятался в бомбоубежище во время американских бомбежек Югославии и, стиснув зубы, смотрел с набережной, как американские крылатые ракеты вонзались в мосты через Дунай в городе Нови Сад.

Он был жестким, прямым и не всегда приятным в общении человеком, он был ортодоксален во всем — в любви, ненависти, дружбе…

Он был самым близким моим другом. Не очень пускающий кого-то в свою личную жизнь, он почему-то открылся мне, и от меня у него не было никаких секретов. До последнего времени, приезжая в Москву, я останавливался у него дома, а чаще в его в мастерской на Большой Ордынке.

Быть другом и соратником Вячеслава Михайловича Клыкова было не всегда удобно и даже не всегда безопасно. Наша поездка в Белград в 1991 году (небо над Югославией уже было закрыто блокадой, и мы добирались на поезде через Украину и Венгрию) вызвала истерию госпожи Митковой на НТВ. Отмежевываясь от Клыкова, тогдашнее козыревское российское посольство в Югославии в белградской прессе заявит, что делегация Международного фонда славянской письменности и культуры не представляет собой официальной России, что мы приехали как частные лица. В Крыму, куда мы приехали на Праздник славянской письменности и культуры, нас усадили в автобус и вместо Севастополя отвезли в полузаброшенный пансионат на берегу моря, севернее Евпатории, и, заблокировав все дороги, держали там до окончания праздника, потому что украинские власти почему-то решили, что Клыков приехал поднимать Андреевские флаги на Черноморском флоте, хотя это в наши планы совсем не входило. Да и в Москве: однажды ночуя у Клыкова в его кабинете, я ночью услышал шорох шагов: кто-то осторожно вошел в кабинет, прошел к столу, рылся в его ящиках. Я думал, что это Вячеслав Михайлович старается меня не разбудить, и не стал окликать. Но вот по лестнице послышались другие шаги, и копающийся в столе бросился к единственному окну, у которого стоял мой диван, перешагнув через меня на подоконник, спрыгнул на прилегающую к дому пристройку и побежал по крышам. Вошедший Вячеслав Михайлович включил свет: на моей простыне отпечатались следы грязных ботинок — на улице перед этим шел дождь, — ящики стола были открыты, всё в них было перевернуто, но остались нетронутыми лежащие сверху деньги…

Да, кое-кто его боялся, потому что в пору запланированного и удачно осуществляемого разъединения народов, в пору, когда слово “патриотизм” было отнесено к разряду ругательных, он, глубоко русский и православный человек, соединял народы и высоко поднимал знамя патриотизма, межнационального и межконфессионального российского согласия. Наконец, Международный фонд славянской письменности и культуры был наряду с Союзом писателей России учредителем, а сам Клыков — членом общественного совета журнала “Наш современник”, на сегодняшний день, несомненно, лучшего и самого бесстрашного журнала России.

После Клыкова остались памятники как в России, так и за ее пределами, своего рода путеводители — тем, на кого мы должны опираться в духовной борьбе за Россию: великим первоучителям славянства равноапостольным Кириллу и Мефодию, великим охранителям России святым Божьим угодникам Николаю Чудотворцу, Сергию Радонежскому, Серафиму Саровскому, Савве Сербскому, великим сынам России — Александру Пушкину, Федору Достоевскому, Ивану Бунину, Константину Батюшкову, Георгию Жукову, Николаю Рубцову, Василию Шукшину… Его Поклонный крест, несмотря ни на что, стоит на стыке России, Украины и Белоруссии, и каждый год десятки тысяч людей из трех республик собираются около него, по-прежнему чувствуя себя единым народом.

В статье митрополита Иоанна “Будь верен до смерти!” приведены еще такие святоотеческие слова: “Человек есть олицетворенный долг!” Это можно сказать и о Вячеславе Михайловиче Клыкове. Он свой долг перед Россией и перед славянством выполнил сполна.

Я полагаю, что смерть Вячеслава Михайловича Клыкова огорчила и некоторых, мягко скажем, либеральных демократов, выдвинувших против него несколько судебных исков, обвинявших его в том числе в разжигании так называемой межнациональной розни. Очень уж им хотелось увидеть Клыкова на скамье подсудимых, а может, даже в лагерной робе. А он вот “сбежал” от ветхозаветного правосудия.

Президент России В. В. Путин, не забывший поздравить с юбилеем шута Жванецкого, не выразил своего соболезнования по поводу кончины В. М. Клыкова ни Международному фонду славянской письменности и культуры, ни родным и близким. Может, не подсказали лукавые царедворцы, может, принципиально не захотел…

Владислав Швед, Сергей Стрыгин Тайны Катыни

Нет народа, о котором было бы придумано столько лжи и клеветы, как о русском народе.

Екатерина II Великая

“Катынью” вот уже более 60 лет называют события, связанные с трагической судьбой граждан довоенной Польши, пропавших на территории Советского Союза в 1939-41 гг. Самую многочисленную категорию среди них составляли бывшие польские офицеры.

Согласно рассекреченным в 1992 г. документам ЦК ВКП(б) и НКВД-КГБ СССР считается, что 21 857 пленных польских офицеров, полицейских, государственных чиновников и представителей интеллигенции, находившихся в советских лагерях и тюрьмах, в 1940 г. были расстреляны сотрудниками НКВД в Катынском лесу под Смоленском, в Калинине (Твери) и Харькове. С тех пор “Катынь” не только географическое название — это водораздел в польско-российских отношениях.

Сегодня господствует версия о безусловной вине советского руководства за гибель польских военнопленных. Однако немало фактов убедительно свидетельствует о причастности к катынскому преступлению немцев. Тем не менее настоящее исследование не ставит целью “перевод стрелок” ответственности за Катынь на нацистов. Главное — установление истины.