Орхан Джемаль - Война. Хроника пяти дней Страница 4

Казаков мне встретить не удалось, ни в Алагире, ни, позднее, в Цхинвали. Представителей соседних республик, за вычетом Алихана, тоже среди добровольцев не видел. Соседи вообще не больно то любят осетин. Говорят, власти включили административный ресурс на всю катушку, пытаясь «поднять население в едином порыве на помощь братскому народу», в соседней Ингушетии вызывали всех ментов поголовно, предлагая писать заявления с просьбой откомандировать в зону конфликта. В результате с полсотни офицеров вместо заявления положили на стол начальству рапорты об отставке, для них осетины были не братским народом, а погромщиками, выгнавшими ингушей из Осетии в 1992 году.

В целом под Алагиром царила атмосфера военно-спортивного праздника. Будто впереди не война, а зарница. Будто не едут с той стороны автобусы с беженцами, будто первая кровь уже не пролилась. Время от времени ребята спохватывались, делано мрачнели и начинали проклинать «грузинских оккупантов», передавая друг другу уже много раз повторенные сплетни о зверствах и об осетинских ополченцах попавших в плен под селом Хетагурово, которым прибывший грузинский министр обороны лично отрезал головы. При этом обязательно подчеркивалась национальность министра:

— А ты знаешь, что он жид? Да-да! Потому у них и оружие израильское, и советники!

Потом они снова забывали про то, что все по настоящему и опять радовались приближающейся военной потехе.

Впрочем, в Южную Осетию добровольцы попали не сразу. Через Рокский тоннель их не пропускали, ссаживали, переписывали, перетасовывали между отрядами, а они все прибывали и прибывали. На настоящую войну эти ребята смогли попасть только через два дня, когда в Цхинвали уже вошли российские войска. Лишь после этого основную массу добровольцев пропустили на территорию Южной Осетии.

Кто-то наверху принял поначалу здравое решение: задержать необстрелянных мальчишек, не бросать их в цхинвальскую мясорубку. А потом, видимо в той же инстанции решили, что уже стало относительно безопасно, и теперь можно… Чем добровольцы будут заниматься в Южной Осетии, когда грузинские войска уже откатились к Гори, наверху видимо не задумывались. А они вошли снедаемые мальчишеской жаждой военной славы, но войны уже не было. Их встречали не грузинские танки, а опустевшие грузинские села, из которых ушли местные жители. И они жгли эти села, за неимением танков…

Но до этого было еще два очень долгих дня.

Моя попытка увязаться с добровольцами провалилась. Как выяснилось позже, это было даже хорошо. Если бы я пошел с ними, то застрял бы у тоннеля. Однако, немолодой, доброжелательный и очень вежливый осетин в камуфляже с полковничьими погонами, переписывавший и распределявший добровольцев, высадил меня из добровольческой «Газели». Некоторое время он поморочил мне голову, а потом признался честно: у них приказ отсекать журналистов.

— Возвращайтесь во Владикавказ, в координационный штаб на улице Гадиева. Я сам туда вернусь через пару часов и расскажу вам все новости. В Южную Осетию пробираться даже не пытайтесь, — все равно вас задержат на пограничном посту при въезде в тоннель.

Через тоннель, действительно, удавалось проехать либо местным жителям с юго-осетинской регистрацией, либо на автомобилях спецслужб которые пропускали даже не проверяя документы у пассажиров, Беглый взгляд на эфэсбешный пропуск-«вездеход» на лобовом стекле, торопливый вопрос, — «Документы есть?». В ответ достаточно утвердительного кивка. Показывать ничего не обязательно.

Мне подфартило. Расставшись с вежливым полковником, и решив дальше двигаться автостопом, я почти сразу остановил именно такую спецмашину.

Через восемь часов после войны. Контрольно-пропускной пункт Нижний Зарамаг.

На обратном пути, простота, с которой я миновал пограничный пост, обернулась неприятностями. Молоденький и нагловатый эфэсбешник-осетин забив номер моего паспорта в компьютер, поднял домиком тоненькие бровки:

— А у нас нет пометки о вашем въезде. Вы как вообще попали на территорию Южной Осетии?

— Да вы же и пропустили. Без всякой проверки…

— С чего это вдруг вас пропустили?

— Может быть потому, что я был на эфэсбешной машине?

— Очень может быть. У нас была инструкция пропускать спецтранспорт без волокиты

— Ну и чего вы теперь придираетесь?

— А давайте посмотрим ваш загранпаспорт. Вдруг там грузинская виза есть?

Начиналась уже знакомая игра «смерть шпионам». Грузинская виза у меня действительно имелась. Правда, месячной давности, — предыдущая командировка была именно в Тбилиси. Но в такой ситуации в деталях вряд ли кто-то стал бы разбираться. На мое счастье главным талантом этого эфэсбешника было умение поднимать брови, театрально изображая презрительное недоумение. Больше парень был ни на что не способен. Он перерыл и подробно осмотрел весь мой рюкзак, морщил нос, когда на божий свет извлекалось грязное белье, с многозначительным видом перелистал все блокноты, но так и не смог найти загранпаспорт, который лежал в кармане под клапаном.

За пять военных дней я привык к другому. За эти пять дней никто ни разу не спросил у меня документов. За пять дней мне ни разу не понадобились деньги. Я привык, что можно «стопить» вертолеты, — просто подойти к любой вертушке с работающими лопастями:

— Вы куда? Не подбросите?

Я привык к войне, — к хорошему привыкаешь быстро. А здесь меня встретила обыкновенная мирная жизнь. Со всеми своими прелестями: паспортным режимом и всевластьем ментов. Мир обдал меня собой словно ушатом тухлой воды. Я, наконец-то, нутром понял классический сюжет: фронтовик, скрипящий зубами:

— Ах ты, крыса тыловая!

Военкор «Новой газеты» Аркадий Бабченко бывший свидетелем сцены на пропускном пункте, усмехнулся, наблюдая мою физиономию, перекошенную от злости:

— Первую чеченскую я прошел простым солдатом. Выезжаем мы в Россию, я вижу мента и кричу: «Братишка, как до ближайшего табачного ларька доехать?». А он мне: «Братишки ТАМ остались. А здесь я тебе товарищ старший сержант. Понял?».

Пограничник долго и нудно выпытывал у меня имя человека, с которым я проехал в Южную Осетию. Или хотя бы номер его машины. Я опасался, что у моего попутчика могут быть неприятности, и отказывался его называть. В конце концов, чекистам все это надоело. Они велели мне убираться. Потеряв несколько часов и несколько миллионов нервных клеток, я получил возможность ехать дальше. Впрочем «возможность ехать» - явное преувеличение.

Было три часа ночи. Попутка, на которой я сюда приехал, разумеется, давно умчалась во Владикавказ. Да и кто бы стал дожидаться, пока наглый эфэсбешник дообкатает на мне все свои фокусы? А других машин здесь не было. Несколько километров я прошел пешком по горной дороге и набрел на стационарный гаишный пост. Там я скоротал остаток ночи, показывая ментам в своем ноутбуке военные фотографии. Они накормили меня и с утра помогли поймать машину до Владикавказа.

В глубоком детстве дворовые приятели учили меня всяким полезным в дальнейшей жизни вещам: курить, ругаться матом, и называть милиционеров мусорами. Про КГБ мы в том возрасте не говорили вообще. Уезжая от гаишников я твердо сказал себе, «своему сыну я обязательно объясню, что чекисты в сто раз хуже мусоров».

Вторая ночь войны. Зарская объездная дорога

А человека, который так лихо и без всяких проверок привез меня на войну, звали Инал Бибилов. По профессии он доктор. Родился в Цхинвали, но уже давно живет и работает во Владикавказе. На малую родину он пробирался на спецслужбовской машине с пропуском-«вездеходом», которую стрельнул у брата-пограничника. Ко мне, напросившемуся в попутчики, по началу относился с подозрением:

— Как называется твой журнал? Как-как? «Ньюсвик»? А что это за название такое? Ты американец что ли?

Далее следовали мои, уже привычные объяснения, про регистрацию в Минпечати и аккредитацию, подписанную генералом Болдыревым. Позже он признался, что поначалу я ему не понравился. Особенно моя ваххабистская борода. Он даже собирался сдать меня пограничникам на посту у тоннеля. Но пока мы добрались до пропускного пункта, признал за своего.

По пути Инал рассказывал:

— Стрелять я не в кого не собираюсь. Я, наверное, вообще убить ни кого не могу. Но как врач я там, наверное, нужен.

Дальше, правда, выяснилось, что он фармаколог:

— Советую лечащим врачам какие лекарства лучше использовать. Но, в случае чего, могу быть ассистентом при операциях.

Уже много позднее я понял, что не только медицинский диплом гнал его на войну. Спустя неделю мы встретились во Владикавказе, когда я возвращался в Москву:

— Знаешь, — сказал Инал, — мой отец всю жизнь прожил в Цхинвали. Нас три брата, — все разъехались по разным местам. Если бы я туда не поехал, люди бы сказали, что когда было трудно, никого из Бибиловых здесь не было…