Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6419 ( № 24 2013) Страница 4

В семье бескорыстная взаимопомощь и коллективизм воспитываются самым естественным образом. Сделать священными семейную иерархию и подразумеваемые ею права и обязанности, а затем продлить семейные связи вовне, распространить семейные отношения на все отношения субординации внутри страны – эту грандиозную задачу волей-неволей пришлось решать идеологам имперского Китая. Отсюда и передающаяся из поколения в поколение идея: быть порядочным человеком нужно прежде всего потому, что иначе семье будет плохо.

– Такая постановка вопроса действительно может работать?

– Этой системе не грозит никакая секуляризация, она остаётся свята, потому что ни один из её элементов не вынесен в мир иной. Культ предков, из которого вырос культ семьи, может ослабеть и забыться, но сама семья пребудет вовеки.

Отказавшимся от Христа христианам для замещения загробного рая пришлось придумывать либо будущий бесклассовый коммунизм, либо изобильную демократию окончательно лишённых предрассудков «коммерческих животных», которая вот-вот будет построена, только дайте сперва разбомбить поголовно всех, кому это не нравится.

Но когда функцию рая в системе общих ценностей выполняет благополучная семья, сытые бодрые старики и здоровые любящие работящие дети, ничего не надо выдумывать, остаётся только строить и строить этот совершенно реальный коммунизм, доступный, в сущности, каждому вполне при жизни. И чем больших успехов на этом пути достигает государство, тем заразительнее становится подобный пример для соседей.

– Как-то всё слишком хорошо...

– Есть одна закономерность, справедливая для любых обществ: этические максимы работают только до тех пор, пока общество не достигло пределов роста. Если оно «на подъёме», все положительные качества, которые вложены моралью и идеологией в человека, «работают» и имеют наглядный смысл, видимую результативность. Но когда по каким-то объективным причинам хоть тресни, а дела всё хуже и хуже, любой, даже самый честный чиновник раньше или позже махнёт рукой на долг и начнёт заботиться лишь о себе или, в самом лучшем случае, о своей маленькой семье.

Никакая идеология и никакая религия не способны изменить человеческую природу. Ставить судьбу будущего в зависимость от успешной переделки человека – значит, самому лишать себя будущего.

– А каковы идеологические основы развития Запада?

– Что такое Римская империя времени упадка? Никакого представления о росте, кроме территориального, римская культура не выработала. И все знаменитые римские добродетели работали, только пока могла продолжаться военная и культурная экспансия. Военные силы Рима и его окружение сравнялись – пришёл конец римским достоинствам и добродетелям. Невероятный произвол императоров, фантастических размеров коррупция, обалделый от бессмысленности народ, способный требовать только хлеба и зрелищ... Напрягаться-то всё равно не для чего.

Тут подоспело христианство, показавшее, что перспектива есть не только здесь, на земле, но и в мире ином. Не ради завоеваний, но ради рая надо быть честными, верными, храбрыми. Эта новая перспектива создала европейскую цивилизацию. Но потом секуляризация, Просвещение и новый кризис смыслов – «галантный век» с его изящным себялюбием, повальной аморальностью и хиханьками над всеми святынями.

И тогда европейская цивилизация придумала концепцию исторического прогресса: история – движение от менее совершенного мира к более совершенному. И что самое важное – это движение поддаётся сознательному конструированию. Можно предложить концепцию светлого будущего, и тогда уже ради его построения начнут проявляться все лучшие человеческие качества.

– Сработало?

– Все европейские модели светлого будущего естественным образом оказались пропитаны идеями, высказанными ещё на заре Нового времени в утопиях. А утопии эти – классическое приглашение перемахнуть через пропасть в два прыжка. Работать европейская утопия может только под началом новых управленцев, руководствующихся принципиально новыми системами мотиваций. Но сами-то эти управленцы могут быть воспитаны только в уже построенной и благополучно работающей утопии.

В конфуцианстве идеальный управленец вырастал из обычного человека старого мира. И потому после каждого упадка или даже распада Китай раз за разом отстраивал свою вполне достижимую утопию, которая умиротворяла страну и с поправками на представления эпохи давала народу то, что можно было считать пусть относительным, но благосостоянием. А на Западе начиная от Средневековья и по XX век все попытки реализовать какую-либо из европейских моделей светлого будущего, в том числе и на российской почве, всегда требовали переделки человека. И поэтому были сопряжены с чудовищным насилием. И давали результаты, прямо противоположные желаемым.

Многократно обжёгшись на идеологиях и попытках реализации утопий, европейская цивилизация теперь старательно, что называется, дует на воду. А именно: не должно быть вообще никаких общих смыслов, от них только тоталитаризм и никакой пользы. А ещё плавное перетекание католического рационализма в протестантское «посюсторонний достаток есть свидетельство Божьей любви» породило идею, что основным смыслом, главной целью всех усилий человека стал личный прижизненный успех.

И потому современная западная цивилизация сейчас не предлагает сколь-нибудь привлекательного образа общего будущего. Количественное накопление благ, увеличение потребления, плюс стволовые клетки и переименование папы и мамы в родителя А и родителя Б – вот и вся перспектива.

У крупных геополитических игроков, обречённых на масштабное вмешательство государства в экономику, при таком идейном раскладе управленческий аппарат становится неэффективным. Ему нужна какая-то идейная компенсация служебного бескорыстия. Идеологии могут быть разными, но только они способны обеспечить приток в управленческий аппарат хоть минимально необходимого количества чиновников, которые будут работать не только для себя. Пусть даже в моменты переосмысления идеологии кажутся оправданием тирании.

– Напрашивается вопрос: перенесение бесплодного западного опыта и мёртвой либеральной идеологии на нашу почву – это заражение трупным ядом?

– Ну, я бы воздержался от столь ярких, эмоциональных, но ничего не объясняющих метафор. Мы же не ругаемся, а понять пытаемся, правда?

В силу своей цивилизационной самостоятельности православная Россия для любого из соседних цивилизационных миров – и для европейского, и для азиатского – никогда не была равноправным партнёром или конкурентом. В отличие, например, от постоянно враждовавших, но всё равно считавших друг друга равными Англии и Франции, Франции и Германии. Россия, территория варваров-схизматиков, рассматривалась Европой лишь как некий склад стройматериалов и запчастей. Ну и громадный загон, где коротают свой век рабы. А если эти рабы, когда к ним пришли что-то взять со склада, в ответ не благодарили, а сопротивлялись, тем паче – ещё и успешно отбивались с победой, это было для европейцев... Ну, как если бы мир вывернулся наизнанку.

Борьба шла с переменным успехом. Огромные куски земли оказывались вместе со всем своим населением то окраинами Руси, Московии или России, то снова отходили к тому или иному центру европейской или азиатской силы.

Циклы русской истории – это неоднократно повторявшаяся двухтактная схема «насильственное раздирание – насильственное собирание».

На того правителя, который какой угодно ценой собирал народ в границах одной страны, всегда готовы были на Руси молиться, и прощалось ему за этот великий подвиг многое. Но добиться такого результата можно было только предельной мобилизацией всех ресурсов и сил до последней жилочки. А такая мобилизация не могла быть проведена иначе как через громадную, целиком ответственную за триумф или крах и потому – безжалостную и надменную бюрократию.

– Что же получается, народ своей волей сажал себе на шею гипертрофированное государство...

– [?]которому выдавал, сам того не сознавая, карт-бланш на внешнее и внутреннее насилие. Во имя защиты страны и сохранения её единства государству можно всё. И отсюда выросла традиция: любой ценой! Нужна победа – мы за ценой не постоим! Макиавелли ведь тоже в своё время писал: «...Когда на весы положено спасение родины, его не перевесят никакие соображения справедливости или несправедливости, милосердия или жестокости... О совести мы не можем вспоминать, ведь кому, как нам, угрожают голод и заточение, тот не может и не должен бояться ада».

Так что идея насчёт «любой ценой» – отнюдь не Сталиным придумана. Просто у итальянских герцогов, для которых Макиавелли творил, не получилось, а у России, Макиавелли не читавшей, раз за разом до последнего времени получалось.