Георгий Ушаков - Всемирный следопыт, 1930 № 05 Страница 4

VII. Первая жертва.

Солнце с каждым днем все меньше и меньше задерживалось над горизонтом. 23 ноября показался только верхний край диска. Все небо горело. Вода казалась черной вороненой сталью. Снег переливался розовыми, оранжевыми, синими и фиолетовыми цветами. Так торжественно природа прощалась с солнцем. На следующий день мы солнца уже не видели. Скоро поблекли все краски. Весь ландшафт посерел, словно кто его посыпал пеплом. Началась полярная ночь. Она была первой и самой трудной в жизни колонии.

Морозы доходили до 60 °C. Жестокие беспрерывные метели, отсутствие солнца и незнакомство с островом часто делали невозможными сколько-нибудь отдаленные поездки. Запасы мяса быстро стали таять. Собак начали кормить вареным рисом и потеряли их почти половину. Скоро начались заболевания и среди людей. В большей или меньшей степени переболела вся колония. С каждым днем настроение колонистов падало. 15 января 1927 г. крупп вырвал из среды колонистов первую жертву — умер самый опытный, преданный и энергичный эскимос Иерок.

Когда я вошел в юрту, Иерок лежал укутанный в меха и бредил. Вместо дыхания у него вырывалось хрипение; в груди клокотало. Он часто повторял: «Сыглагок… Сыглагок…». На минуту он пришел в сознание и, пытаясь протянуть руку, приветствовал меня:

— А, Умилек. Компания…

Но тут же начал бредить и приглашать меня на охоту. Потом спросил:

— А Таяну мы возьмем? — и забылся.

Я видел, что старик не перенесет этой болезни. Конец его близок. Больно сжалось сердце. Как в калейдоскопе, в моей памяти пронеслись моменты, проведенные с ним. Вспомнилось, как он в темную бурную ночь, заставшую меня с Таяной и Анакулей на байдаре в бухте Роджерс, собрал всех охотников и отправился на поиски… Вспомнилась его маленькая приземистая фигура, освещенная светом костра, когда он стал на мою сторону и горячо выступал против суеверий своих сородичей… Яркими картинами пронеслись сцены на совместной охоте и длинные вечера в палатке, проведенные около сооруженной им же жировой лампы…

Всегда бодрый, веселый, смелый, готовый каждую минуту прийти на помощь товарищу и заражавший всех своей энергией, теперь он был больной и беспомощный.

Я терял человека, который понимал меня, был незаменимым товарищем, с которым крепко сроднили пять месяцев совместной жизни и борьбы.

С тяжелой болью я вышел из юрты.

У входа стоял Кив'яна. За последние дни он заметно похудел и загрустил.

— Плохо, плохо… — с надрывом проговорил этот великан.

Я знаю, что его гложет. Он боится не только за Иерока, но и за себя. Дело в том, что раньше, когда заходил разговор о расселении по острову, он всегда заявлял:

— Куда Иерок, туда и я.

Теперь старик на пути, пуститься по которому Кив'яне совсем не хочется. И суеверный страх давит его душу.

Побродив по берегу, я пошел домой и взял книгу. Но сегодня не читалось. На душе было неспокойно.

Около полуночи под окном проскрипели шаги и раздался стук в дверь. Я бросился к Павлову и, столкнувшись с ним в дверях, услышал:

— Иерок умер…

Иерока похоронили.

Я первый раз наблюдал похороны эскимоса.

На покойника надели будничную кухлянку, такие же штаны, торбаза, шапку и рукавицы. После этого тело положили на оленью шкуру и накрыли одеялом. Сверх одеяла вдоль тела был положен деревянный брусок. Завернув концы постели и одеяла, тело вместе с бруском увязали тонким ремнем, оставив с каждой стороны по три петли. Теперь тело напоминало хорошо спеленутого ребенка, только головы не было видно, а ноги по щиколотку наружу.

Покойника положили на середину полога, и одна из дочерей умершего поставила на него деревянные блюда с вареным мясом. Все присутствующие сели вокруг, и началась прощальная трапеза. В заключение всем было налито над умершим по чашке чая, а на опустевшее блюдо, оставшееся на прежнем месте, насыпаны сухари.

По окончании чаепития тело ногами вперед вынесли из юрты, поддерживая за петли, прикрепленные с боков. Сзади юрты стояла приготовленная нарта, но тело положили не на нее, а рядом — ногами к северу. Все присутствующие сели на снег. Ближе всех сел Таг'ю, руководящий похоронами. Я было остался стоять, но мне сделали знак, чтобы я сел.

Етуи стал у головы, Кмо у ног покойника, и оба взялись за торчащие концы бруска. Таг'ю и Аналько начали задавать покойнику вопросы, и мертвый… «заговорил». После каждого вопроса Етуи и Кмо приподнимали тело за брусок. По понятиям эскимосов, если покойник дает утвердительный ответ, то легко поднимается, а когда он хочет сказать нет, то становится тяжелым, и два человека с трудом поднимают его от земли. Говорили, что иногда покойник словно прирастает к земле, и его никакими силами не оторвешь.

Иерока спрашивали:

— Отчего ты умер? Не зашаманил ли кто-нибудь?

Етуи и Кмо, кажется, с великим трудом поднимают покойника, — значит «нет».

— Ты один пойдешь?

И прежним способом получается утвердительный ответ.

— А после тебя никто не умрет?

«Нет» — отвечает покойник.

— Будет ли у нас мясо?

«Да».

— Закапывать ли тебя в землю?

«Нет».

— Разве ты куда-нибудь хочешь уйти?

«Да».

— Ты наверно пойдешь на землю, где похоронена твоя жена?

И последний ответ Иерока:

«Да».

Опрос окончен.

Тело положили на нарту ногами вперед. У изголовья поставили небольшой деревянный ящик с продуктами и снаряжением покойника. Впрягли собак, и процессия тронулась.

С боков нарты шли провожающие и держались за петли, делая вид, что покойника не собаки везут, а они несут на руках. Дорога шла в гору. Собаки часто останавливались. При каждой остановке люди тяжело произносили: «Эге-ге-ге-геей» («Охо-хо-хо»), — говоря этим покойнику, что они очень устали, почему и произошла задержка. Потом они, обходя вокруг нарты, обменивались местами и терлись о спеленутый труп кто плечом, кто грудью, кто поясницей, и стряхивали над ним свою одежду, передавая таким образом покойнику все свои недуги.

Во всей процессии не было ни одной эскимоски.

Достигнув места, выбранного для погребения, собак отстегнули от нарты, разгребли тонкий слой снега и на очищенное место положили тело.

Таг'ю ножом перерезал ремни, снял постель и одеяло, разрезал сначала торбаза, потом, по очереди, штаны, рукавицы, кухлянку, шапку и все снял с покойника, оставив его совершенно голым.

В то же время остальные перерезали все ремни на нарте; переломили на несколько частей полозья, доски и вардины. Все эти обломки сложили в одну груду и придавили камнями. Вся одежда, постель, одеяло и ремни, снятые с покойника, были также изрезаны на мелкие куски, сложены в две другие кучки и старательно придавлены камнями.

На мой вопрос: для чего ломаются вещи и закладываются камнями, эскимосы ответили:

— Если оставить все целым, то Иерок скоро соберется, возвратится в колонию и уведет еще кого-нибудь. А так, пока он все исправляет, да починяет — забудет дорогу и не придет. А закладываем вещи камнями для того, чтобы не было плохой погоды. Если вещи плохо придавлены и колеблются, то от их движений начинается сильный ветер, буря, снег и дождь.

Около головы покойника сделали небольшой круг из камней и в нем положили нож, чайник, чашку, напильник, точильный брусок, трубку, спички и кисет с табаком. Эти вещи также переломали и всячески старались привести их в негодное состояние. Сюда же были положены несколько сухарей, горсть сахару, кусок кирпичного чаю и по куску курительного и жевательного табаку. Оставшиеся чай, табак, сахар и сухари поделили между присутствующими.

После этого Таг'ю роздал всем по небольшому отрезку ремня, бывшего на покойнике. Получившие ремень завязали оба конца его ординарным узлом, пояснив, что это делается для того, чтобы наша жизнь не ушла за Иероком: через узлы она не может уйти.

Теперь меня попросили ехать вперед, так как начиналась особенно важная часть похорон — «закрывание» дороги, чтобы по этой дороге не вернулся покойник и не увел с собой еще кого-нибудь. Я был со своей упряжкой собак и не мог участвовать в этой части ритуала, в чем и сам убедился, со стороны наблюдая за «закрыванием» дороги.

Эскимосы, обойдя раз вокруг тела, направились к колонии. Впереди шел Таг'ю. Выйдя на след, где прошла нарта с покойником, эскимосы завернули назад и, сделав петлю, как бы завязав узел, продолжали путь. Но скоро сделали новую петлю. Так на расстоянии полутора километров было завязано пять узлов.

Вернувшись в колонию и не заходя в юрту, эскимосы вышли на лед. Здесь Таг'ю, а за ним и все остальные, несколько раз кувыркались и, покатавшись на гладкой поверхности льда, вернулись на берег. Тут эскимосы развели костер и долго встряхивали и выбивали над ним свои одежды. Похороны окончились, и участники разошлись по юртам.