Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6410 ( № 14 2013) Страница 4

Главная проблема русских националистов, как ни странно, в том, что они живут в России, потому что Россия всегда – с самого начала, когда на будущие земли Московской Руси пришли славяне и мирно, по утверждению археологов, перемешались с обитавшими здесь финно-уграми, – была страной многонациональной. И выбор русского национализма в качестве основной государственной стратегии фактически означает отказ от имперских амбиций и в будущем – распад одной огромной страны на множество маленьких мононациональных государств. Этого, разумеется, не хотели русские цари, не хотела советская партийная верхушка, не хочет и нынешняя олигархическая власть. И потому национально окрашенный консервативный дискурс в этой стране всегда был (и будет) явлением маргинальным. Да, царское правительство не преследовало славянофилов и почвенников – но только потому, что их влияние на русское общество XIX века было практически незаметным. В.В. Розанов вспоминал, как изданное Н.Н. Страховым собрание сочинений Аполлона Григорьева было продано на обёрточную бумагу – оно оказалось никому не нужным. Подавляющее большинство образованного русского общества того времени, как, впрочем, и сейчас, было прогрессивно и прозападнически настроенным. Консервативные издания в отличие от пользовавшихся спросом либерально-оппозиционных влачили жалкое существование. И тот же Розанов, в 1893 году с семейством перебравшийся в Петербург из провинции и активно сотрудничавший с консерваторами, первые годы в столице чуть ли не голодал. Конечно, когда начались забастовки и студенческие волнения, появился и некоторый спрос на охотнорядцев с пудовыми кулаками, чуть что срывавшихся с места и бежавших бить студентов Московского университета (оно, собственно, и совсем недалеко бежать было). Но и тогда националистические организации выполняли, скорее, задачу цепной собаки, которую недокармливают для того, чтобы была злее и громче лаяла, и только лишь в самых крайних случаях спускают с цепи.

Примерно такую же политику мы видим и сейчас. Национа­листические движения играют роль пугала или страшилки, которой пугают Европу и собственную либеральную интеллигенцию, – мол, если не мы, то получите вот этих новых охотнорядцев с зигами. Но сколько реального политического пространства готова уступить им нынешняя власть? Да нисколько. Ведь это та самая власть, которая при всём её уклоне к консерватизму как раз не видит своё будущее связанным с этой страной, которая не хранит денег в российских банках, не учит детей в российских школах и университетах и для которой самое страшное из всех мыслимых несчастий – это запрет на въезд в Европу, а главная мечта – отмена визового режима с Евросоюзом. И вот этой власти, патриотичной исключительно на словах, а на деле мечтающей как можно скорее отряхнуть прах драгоценного Отечества с ног своих, и посылает благонамеренные сигналы «Литературная газета». Пожалуй, с тем же успехом они могли бы отправлять свои послания в глубины Галактики в надежде обрести любовь и понимание у дружественных инопланетян. В результате единственными адресатами подобных статей оказываются в основном литераторы, считающие себя невостребованными и недооценёнными. Именно им с психологической точки зрения выгодно отождествить себя с бедным и угнетённым, всеми обижаемым русским народом. Мол, это не я один тут сижу такой гениальный и непризнанный, а весь мой народ вместе со мной сидит такой обиженный в тёмном углу на хлебе и воде. Собственно, как раз к таким литераторам, читающим погромные статьи и обдумывающим, не примкнуть ли к толпе улюлюкающих комментаторов, и обращена эта заметка. Конечно, каждый человек имеет право на личный выбор. Да, литература занимает в жизни современного общества маргинальное положение, и это способно довести до отчаяния человека с большими поэтическими или писательскими амбициями. Но прежде чем перейти на откровенно националистические позиции, подумайте о том, что в этих условиях вы окажетесь уже вдвойне маргиналами – и как деятели культуры, и как консервативные националисты. Ну и самое главное, как свидетельствует опыт истории, чёрная сотня так и не дала нам ни одного значимого литературного имени.

Анна ГОЛУБКОВА

http://www.colta.ru/docs/17612

Зверинец в семейной клетке

На фоне авангардных постановок с инсталляциями и кинокадрами спектакль Государственного Театра Наций "Стеклянный зверинец" воспринимается, как гиперреалистический, зеркально отражающий непростые семейные отношения, в данном случае матери и взрослых детей, пытающихся вырваться из-под её опеки и сохранить вкус к жизни.

На эту тему написано немало произведений, и рассуждать по этому поводу можно бесконечно, и вместе с тем пьеса Теннеси Уильямса, несмотря на её преклонный возраст (первая постановка в Чикаго в 1944 году), обладает особой магией. Она притягивает и одновременно вселяет ужас, дидактические нравоучения матери вызывают тошнотворную реакцию и заставляют жалеть героев, бездарно растрачивающих свою жизнь. Но вот что интересно: жалея их, мы невольно обращаемся к себе, своим фобиям и комплексам. Мы тоже многого ожидали от жизни, но она, плутовка, обманула, также думали, что всё впереди, а оглянуться не успели, как уныние настигло нас, «без божества, без вдохновенья»[?]

Именно в таком заходящем за горизонт времени находится Аманда Уингфилд, давно брошенная мужем без средств к существованию с нервным сыном и калекой-дочерью. Её девичьим мечтам о вечном празднике не суждено было сбыться, «не на ту лошадку, как говорится, поставила». Поэтому весь остаток сил и неистраченной энергии она направляет на детей, тиранит своими поучениями, следит за каждым шагом, только бы они вышли в люди. Марине Неёловой, впервые играющей не на сцене «Современника», хорошо знаком сорт женщин, которые считают себя «паиньками», и если бы им сказали, что они душат своей любовью детей, то страшно бы обиделись, устроили истерику и так далее.

Аманда Неёловой постоянно находится в возбуждённом состоянии, она слышит только себя и другая точка зрения её не интересует. Главное, чтобы дети ходили по струнке, вставали утром с улыбкой (это такой психологический аутотренинг) и не имели никаких секретов. Но дети тоже приспособились к выживанию под неусыпным её надзором и внутренне отгородились, защищая свою негласную территорию свободы. Время от времени худой мир даёт трещину, и тогда маленькая квартирка заполняется грязной пеной. Внешний лоск добропорядочной дамы куда-то исчезает, кудряшки на голове Аманды встают дыбом, сотни женских лифчиков, сшитых на продажу, разлетаются по комнате, гнев заполняет лёгкие и не даёт дышать, и вот уже сын, не владея собой, кричит: «Старая ведьма!»

После бури снова наступает затишье, но Аманда не делает никаких выводов, поскольку, как ни странно, она инфантильна и не видит дальше собственного носа. А тем временем сын, сытый по горло семейным «счастьем» и нудной работой в обувном магазине, готовит побег. В конце концов он исчезнет, как исчез его отец, даже тихая и беззащитная сестра не станет уговаривать брата остаться. Она тоже бы ушла, куда глаза глядят, да страх перед жизнью не даёт ей вырваться из клетки. Комплекс неполноценности полностью подмял под себя её силу воли.

Итак, в спектакле два противоборствующих лагеря - что самое страшное – родных по крови людей. Мне показалось, – режиссёр Туфан Имамутдинов больше сочувствует молодым героям, и это понятно: ведь они лишены права выбора, а значит, и свободы. Том Уингфилд в энергичном исполнении Евгения Ткачука, словно локомотив, тащит на себе весь груз бытовых проблем, разрываясь между жалостью к сестре и сыновним долгом, понимая, что может погибнуть в чёрной дыре, так и не воплотив задуманного. Судя по всему, у него есть определённый талант, недаром друзья называют его Шекспиром.

Второй акт можно было бы назвать: «А счастье было так возможно»… Ну почему драматургу не дать хоть каплю надежды той же Лоре, встретившей через много лет выросшего мальчика Джима (Павел Кузьмин), в которого она была влюблена в школе. Алла Юганова поразительно тонко проводит свою мечтательницу, существующую в мире грёз и игрушечных зверюшек, по хрупкому стеклу невозможного, когда молчание, выражение лица говорят больше, чем банальные слова. Она словно сказочная нимфа крутится на сцене, а в это время респектабельный Джим пытается объяснить, почему он не может оставаться с ней, хотя голубоглазка и лучше всех, и чище, и не такая, как остальные. В тот момент, когда расфуфыренная Аманда решает, что всё на мази, в раздавленной Лоре неожиданно просыпается мудрая женщина. В отличие от матери, она не будет заискивать и унижаться перед мелькнувшим женихом, потому что понимает: у сердца свои законы и его нельзя насиловать.