Валерий Окулов - Фанткритика — это просто Страница 4

Евгений Воропаев в «Послесловии переводчика» не скромничает: «Перед нами роман-провидение и концепция жизни в глубокой гармонии с природой и культурой, жизни, открытой тайне мироздания, трудолюбивой, а главное, лишённой низкого страха… По мысли автора, человеку, чтобы приблизиться к свободе, нужно освободиться от страха…» Юнгер не раз разъяснял свою позицию во многих дневниковых записях; делал он это потому, что в романе чётко выраженной позиции автора обнаружить не удастся. Отсюда и издательский парадокс, ведь «текст бросал вызов», но тиражи хозяйственным способом допечатывала армия (немецко-фашистская)!

По Воропаеву: «Хотя Юнгер выказал несомненное чутьё подводных течений истории, „Мраморные утёсы“ останутся в первую очередь языковым шедевром высшего уровня, а их автор — неподражаемым стилистом». Тогда получается, что Воропаев не справился с непосильной задачей перевода «самого поэтического произведения Эрнста Юнгера»… С переводами романов на русский немецкому мыслителю не везёт… И повезти вряд ли сможет, его беллетристика недовразумительна и схематична; интересны романы лишь просвечивающимся в них символическим планом, мощью масштабных проблем, рассматриваемых с высот «позднебуржуазного нигилизма».

До этого было лишь две попытки перевода романа «Гелиополь» (1949) — странноватой смеси античных реалий с приметами века XX/XXI-го… Единственная рецензия носила символическое название «Гитлер в Городе Солнца»! «Гелиополь» (он же «Гелиополис») возник в русле послевоенных антиутопий, показывающих, что за комфорт человеку придётся платить потерей души и сердца, а будущее сулит всё меньше шансов на благополучное разрешение конфликта между властью и человечностью, порядком и личной свободой. Похоже разработана тема в романах «Стеклянные пчёлы» (1957) и «Оймесвиль» (1977). Где и как установить границы порядка и насилия, свободы и произвола — от решения этого вопроса зависит по Юнгеру модель будущего мироустройства. И уж в этом-то философ прав на все сто!

В послевоенные годы футурология, мифология, история земных цивилизаций становятся ведущими темами эссеистики Юнгера. Малым «Евангелием» его становится книга «У порога времени» (1959), рассматривающая социально-политическую историю как звено в общем гео-биологическом развитии планеты. А уж в семидесятые Юнгер пользовался большим влиянием не только в ФРГ, но во всей Европе: он получил премии Шиллера и Большого Золотого Орла, парижский журнал «Магазин литерер» посвятил ему в 1979 году специальный номер, назвав одним из лучших писателей немецкого языка.

Не обращая внимания на назойливый «пиар» и попытки скандализации, рекомендую просто почитать Юнгера; ведь в его беллетристике что-то есть с точки зрения философии, с точки зрения литературы что-то есть и в его философии.

Умберто Эко. ТАИНСТВЕННОЕ ПЛАМЯ ЦАРИЦЫ ЛОАНЫ

Symposium, 2008

— Ну а зовут вас как? — Меня зовут Артур Гордон Пим… — Не угадали. — Зовите меня…

Умберто Эко — крупный специалист по истории Европы Средних веков (медиевист) и свойствам знаковых систем (семиотик), автор нескольких «мировых бестселлеров» — совсем не фантаст, но два его романа влияние на развитие «интеллектуальной» фантастики, несомненно, оказали; так что НФ-энциклопедию без имени писателя представить трудно. Так и повелось, что любую его книгу после «Имени розы» (1980) и «Маятника Фуко» (1988) пытались анализировать не только мэйнстримовские, но и фант-критики. Основания для таких попыток были: Эко, разработавший собственную теорию «увлекательной литературы», сам подростком сочинял комиксы и «фэнтези» — а старая любовь не забывается… И ярким подтверждением этому «Таинственное пламя…», роман, переведенный на русский через четыре года после первоиздания.

Все книги о книгах для автора этого фрагмента — лакомый кусочек книжных сокровищ. Коллекционирование — страсть анальная, нечто из четвертого измерения, (не)обжигающее таинственное пламя, трогающее нас изнутри…

Герой романа, преуспевающий владелец лавки антикварных книг Бодони, всю жизнь читавший без просыпу, просыпается в больнице. У него затруднения с памятью — amnesia retrograda, он утратил часть эксплицитной памяти — автобиографическую; помнит только то, о чём читал… Только клише: элементарно, Ватсон, как десять негритят!

Сонный туман вызывает сонм «привидений», на двух первых страницах цитируются Элиот, Роденбах, По, Сэндберг, Сименон, Кафка… Без энциклопедии не подходи! Понимаю — цитируется, а что? Пришлось Елене Костюкович снабдить роман обстоятельными примечаниями (собственной маленькой книжкой).

Бодони, руководствуясь императивом «занимайся тем, что тебе по силам», вспоминает и философствует. Воспроизведение цепочек нейронного возбуждения — тоже работа! Как результат: «безносый кот в чужом пиджаке»… Совсем не оригинальна, но примечательна сентенция: «Если не думать, что всё на свете комедия, захочется повеситься». Эко-игры в «простодушного» вполне удачны, «приезжий на эту планету» подмечает немало странного.

Насколько научно предположение, что пробуждению автобиографической памяти героя мог способствовать случайно увиденный комикс про Микки-Мауса? А если это любовь! Вхождению в катакомбы памяти помогают также Жюль Верн (серия «Collection Hetzel») в красных переплётах с золотыми обрезами, «Иллюстрированный журнал путешествий и приключений на суше и на море», «Флатландия», Сальгари, Шерлок Холмс, «Аввентурозо» с Флэшем Гордоном, комиксы тридцатых, альбом «Таинственное пламя царицы Лоаны» сороковых…

В подобной «макулатуре» из загородного старинного дома Ямбо (так предпочитает называть себя герой) обнаруживает in-folio Шекспира 1623 года — мощнейший импульс! Ямбо, наконец, вспоминает детство, выпавшее на фашистские времена.

Третья часть романа «Ои ностои» начинается фантасмагорическими видениями. «Атлантида» Бенуа, голая грудь Джозефин Бейкер, двухтысячелетняя юная царица Лоана (переосмысленная воображением) — эфирная хранительница таинственного пламени воскресения…

«Воскресает» Бодони-Ямбо: выразив веру в сверхъестественное, люди излечиваются. Что-то готовится в Ямбо «распуститься» после завладевшей им на время (на двадцать с лишним страниц книги) фантасмагории из прочитанных когда-то комиксов! Любят семиотики старые дешёвые комиксы — есть за что!

Роман с картинками (цветные иллюстрации замечательны) искусственно (но довольно искусно) растянут, профессиональному читателю это будет совсем не в тягость.

Айн Рэнд. ГИМН

Альпина Бизнес Букс, 2008

В отечественной «Энциклопедии фантастики: Кто есть кто» (Минск, 1995) Владимир Гаков так определяет значение этого политико-философского «романа» американской писательницы, философа и публициста, вышедшего в свет семьдесят лет назад и несомненно вошедшего в историю утопий: «К чему могут привести гуманистические ценности, если на их основе строить будущий „дивный новый мир“, Рэнд впечатляюще рисует в романе-антиутопии, своеобразном продолжении романа „Мы“ Евгения Замятина»…

Давно хотелось мне прочесть эту книгу Алисы Зиновьевны Розенбаум (1905–1982), родившейся в Санкт-Петербурге и первые двадцать лет жизни прожившей в Питере, окончившей Ленинградский университет с дипломом историка (по специальности «социальная педагогика») и ставшей миссис Рэнд в начале тридцатых. Опасался, конечно, что и она не оправдает ожиданий, и не ошибся… Пусть Рэнд и почетный доктор литературы колледжа Льюиса и Кларка в Портленде (штат Орегон), но эта тоненькая книжка на «литературный шедевр» никак не тянет, хотя как социо-культурное явление интерес представляет.

В «слегка беллетризованном трактате» изображается общество, в котором регламентировано всё, в котором «что не разрешено — запрещено». В нём не знают слова «Я» (буквально), в нем «нет людей, есть только великое Мы». Дети и родители не знают друг друга, дети до пяти лет воспитываются в Доме Детей, следующие десять — в Доме Учеников. Затем работа до сорока лет в определенной Советом области, редко кто доживает до сорока пяти… Любовь под запретом, «мужчинам запрещено замечать женщин», кроме как в День Спаривания. «Нет страшнее преступления, чем думать в одиночестве». Ну почти все, как у Замятина.

Отличие в том, что прошли века и технические достижения цивилизации забыты напрочь; например учат, что Земля плоская. Одержимый «проклятым желанием знать» (остальным все безразлично), Равенство 7–2521(таково имя героя) хотел бы стать Ученым, но направлен в Дом Подметальщиков — вот и конфликт… Не сдавшись, став вторым Гальвани, Равенство «открывает новую силу природы», то есть хорошо известное нам электричество. Свое открытие, покрепленное находкой в давно заброшенном метро (нечто вроде фонарика), он хочет подарить всем-всем, но ортодоксальный Всемирный Совет Ученых (естественно) открытие отвергает. Приходится бежать в Неведомый Лес и дальше, пока не попадается на пути дом с Незапамятных Времен с прекрасно сохранившимися (почему-то) книгами…