Заметки мирянина. Воздух Церкви - Сергей Юрьевич Катканов Страница 4

может отобрать у священника храм, в реставрацию которого тот вложил огромные силы, и передать другому священнику, более приятному в обхождении. Что бы всего этого не произошло, батюшка заискивает перед архиереем, всячески ему угождает, а чтобы хоть слово поперек сказать, так и не мыслит. Это у них называется «смирение». Хотя на самом деле это человекоугодие. Это отнюдь не высшая добродетель, а тяжкий грех. Вот так и служат у нас «не ради Иисуса, а ради хлеба куса».

А уж как сами архиереи стелются ковриком под ноги государственной власти, так на это без слез смотреть невозможно. Они же полностью зависят от власти, что же тут удивительного? Да то и удивительно, что служат они начальнику, а не Христу, поэтому их жизнь переполнена самыми разнообразными страхами.

И ведь все они говорят о том, что христианин должен следовать Божьей воле, но научиться говорить правильные слова, ещё не значит научиться жить и дышать в соответствии с этими словами. Удивительная свобода протопопа Аввакума с тем и связана, что он стремится исключительно к исполнению Божьей воли, легко ради этого пренебрегая исполнением человеческих хотелок. Аввакум не боится ни кого и ни чего, потому что страх погрешить против Истины победил в нем все остальные страхи. Воистину, кто раб Божий, тот уже больше ни кому не раб.

А ведь Аввакум рисковал куда больше, чем нынешние человекоугодники, которые вздрагивают от архиерейской тени. Он не просто потерял теплое местечко, его с семьей обрекли на такие страдания, какие и в ГУЛАГЕ не часто встречались. И вот его простили, вернули, а он опять за своё, теперь уже на опыте зная, что с ним будет. «Любо им, как молчу, да мне так не сошлось». «Нам то любо — Христа ради, нашего Света, пострадать». «С еретиком какой мир? Бранися с ним до смерти, не повинуйся его уму развращенному».

Недавно мне рассказали про одного архиерея, который начал внедрять у себя в епархии неообновленчество и пояснили: «Ему так приказали». Я вспылил: «А если бы ему приказали от Христа отречься, он бы и это исполнил?» Какие же мы все перепуганные… Так что прежде, чем судить Аввакума, давайте спросим себя: кто из нас способен на такую же верность Христу?

Удивительны отношения протопопа Аввакума и царя Алексея Михайловича. Секрет этих отношений в том, что они любят друг друга. Аввакум ведь чтит царя и склоняется перед ним, как перед помазанником Божьим. Аввакум видит искреннюю царскую религиозность, а потому искренне его любит. Если бы не реформа Никона, у царя не было бы более верного и преданного слуги, чем Аввакум.

И царь тоже любит Аввакума, высоко чтит его, как праведника и страстотерпца. Царь всеми силами души стремится к дружбе с протопопом. И оба они нещадно друг друга тиранят: Аввакум царя — обличениями, царь Аввакума — железами. Ни у которого нет выхода. Аввакум ради царя не может отречься от того, что считает истиной. А царь не может поставить мнение Аввакума выше мнения вселенских патриархов.

Аввакум пишет о царе: «И я по нём всегда плачу, жаль мне сильно его». Протопоп вспоминает, как царь его увещевал: «Пожалуй-де, послушай меня: соединись со вселенскими теми хоть небольшим чем». И я говорю: «Аще и умрети ми Бог изволит, с отступниками не соединюсь». Последнее слово рек: «Где ты не будешь, не забывай о нас в молитвах своих». Я и ныне, грешный, елико могу, о нём Бога молю».

Так они плакали друг о друге, молились друг за друга и боролись друг с другом до последнего издыхания. Только православный человек может понять пронзительность и глубину этой трагедии. Поразительнее всего то, что царь смиряется перед Аввакумом, как мирянин перед иереем. И Аввакум это вполне принимает: «Бедный, бедный, безумный царишко, что ты над собой сделал». А вот царь ни когда не дерзнул бы назвать протопопа безумным. Но что же делать царю, если раньше того он смирился перед патриархом Никоном, полностью доверившись его мнению по церковным вопросам. Царь уже, наверное, и сам не знал, прав ли Никон или Аввакум, понятно было только, что на этих двоих одновременно не угодить, так что уж приходилось держаться первоначально принятой линии. И так всю Церковь перебаламутили, так не делать же это ещё раз.

С царем Аввакум ещё миндальничает, потому что любит его, а для патриарха Никона у него не находится лучших слов, чем «кобель борзой». Мыслимое ли дело, чтобы какой-то попик так говорил о патриархе? К тому же о всемогущем патриархе, который был вторым человеком в государстве после царя, о патриархе, перед которым трепетали князья и бояре, да и сам царь робел. И это при том, что жизнь и благополучие Аввакума и его семьи полностью находились в руках Никона. Но Аввакум твердо знает: «Коли же кто изволил Богу служить, о себе ему не подобает тужить». Конечно, и у нас любой священник так скажет, но кто из них так живет?

У нас и доныне рядовое духовенство смотрит на патриарха, почти, как на небожителя, как на существо высшего порядка, каждое слово которого — чистейший бриллиант. А ведь слова патриарха — это вовсе не слова Церкви. Но с патриархом не то что спорить, на него глаза поднять боятся. А вот для Аввакума патриаршая реформа это не более чем «никоновы затейки дурные». При этом, Аввакум, делая такие заявления, рисковал куда больше, чем нынешние.

Сейчас-то чего — в земляную яму не посадят, в железо не закуют и в Сибирь пешком не погонят. Максимум — хорошего прихода лишат, крестиком наградным обойдут, даже чтобы в запрет отправили надо очень сильно постараться. А уж чтобы сана лишили надо совсем берега потерять. У нас один диакон, уже второй десяток лет пребывает в расколе, и всё ещё не лишен сана. У Никона такой диакон уже через неделю висел бы на дыбе. Но тогда, ради верности Христу, и дыбы боялись меньше, чем сейчас боятся щелчка по носу. Конечно, и тогда хватало холуев, готовых отречься от Христа «страха ради архиерейска». И сейчас хватает духовно свободных священников, которые служат Христу, а не начальству. Но общая тенденция не в нашу пользу, потому что вера оскудела.

На Западе церковь давно уже превратилась в заурядную благотворительную организацию, да и у нас вера становится всё более «гуманитарной». От религии ждут психологического комфорта, мысль о том, чтобы ради веры лишиться комфорта, звучит как-то не современно. Поэтому и духовенство очень часто