Эрнесто Че Гевара - Опыт революционной борьбы Страница 40

Мы прошли через поселок Ла-Монтериа и сделали привал в небольшом лесочке с ручьем, расположенном на ферме сеньора Эпифанио Диаса, сыновья которого участвовали в революции.

Мы шли на установление более тесных контактов с «Движением 26 июля». Наша подпольная кочевая жизнь затрудняла нам поддерживать связь между двумя частями «Движения». Практически это были две самостоятельные группы, каждая со своей тактикой и стратегией. В то время еще не начался глубокий раскол, который несколько месяцев спустя поставил под угрозу наше единство.

На ферме мы встретились с самыми видными деятелями «Движения». Среди них были три женщины, которых сегодня знает весь народ Кубы: Вильма Эспин (сейчас она жена Рауля и является президентом Федерации кубинских женщин); Аиде Сантамария (жена Армандо Харта, президент Дома Америк); Селия Санчес, которая вскоре окончательно присоединилась к отряду и была нашим самым дорогим товарищем на протяжении всей войны. Среди прибывших на ферму находился и Фаустино Перес, наш старый знакомый и товарищ по «Гранме». Он выполнил ряд поручений в городе и вернулся проинформировать об этом, чтобы затем снова продолжить свою подпольную работу. Вскоре его арестовали батистовские власти.

Кроме того, мы познакомились с Армандо Хартом, и мне представилась единственная возможность увидеться с нашим руководителем в Сантьяго Франком Паисом.

Франк Пайс был человеком, который вызывал к себе симпатию с первой встречи. Его лицо более или менее походит на то, которое можно увидеть сейчас на портретах и фотографиях, но на них не передается необычайная глубина его глаз.

Трудно говорить сегодня о погибшем товарище, с которым виделся всего один раз и чей жизненный путь хорошо известен народу. Я могу лишь отметить одну деталь – в его взгляде чувствовалась непоколебимая вера в правоту своего дела. Это был незаурядный человек. Сегодня его называют «наш незабвенный Франк Пайс». И хотя я видел его только один раз, он запомнился мне на всю жизнь. Франк был одним из многих наших товарищей, погибших во цвете лет. Им не довелось участвовать в решении многих задач социалистической революции. Такова часть той большой цены, которую народ заплатил за свою свободу.

Молча почистив наши грязные винтовки, пересчитав и разложив патроны, он преподнес нам хороший урок того, как нужно поддерживать порядок и дисциплину. С того дня я дал себе слово лучше ухаживать за своим оружием и сдержал его, хотя и не могу сказать, что был образцом в этом.

Лесок, где мы остановились, стал свидетелем еще одного события. Впервые к нам прибыл журналист. Он был иностранцем. Речь идет об известном Мэтьюзе, который принес с собой маленький фотоаппарат и сделал несколько снимков, получивших впоследствии широкую известность. Один из министров Батисты, выразивший сомнение относительно подлинности этих снимков, поставил себя в глупое положение. Переводчиком был Хавиер Пасос, который затем вступил в отряд и находился в его рядах некоторое время.

Во время беседы, на которой мне не пришлось присутствовать, Мэтьюз, по словам Фиделя, не задавал каверзных вопросов, и было похоже, что он симпатизирует революции. Когда корреспондент спросил, является ли Фидель противником империализма, последний ответил утвердительно и осудил снабжение Батисты оружием, указав при этом, что такая политика служит не делу защиты континента, а лишь угнетению его народов.

Визит Мэтьюза, естественно, был недолгим. Проводив его, мы стали готовиться к походу. Однако нас предупредили, чтобы мы удвоили бдительность, поскольку неподалеку видели Эутимио. Альмейде был немедленно отдан приказ арестовать его. В группу для проведения этой операции вошли Хулито Диас, Сиро Фриас, Камило Сьенфуэгос и Эфихенио Амейхейрас. Схватить Эутимио поручалось непосредственно Сиро Фриасу. Эта операция была осуществлена легко, и вскоре предатель предстал перед нами. При обыске у Эутимио нашли пистолет, три гранаты и пропуск, выданный Касильясом. После ареста и обыска у Герры, конечно, не было сомнений относительно того, что его ожидает. Упав на колени перед Фиделем, он сам стал просить заслуженной смерти. Этот человек сразу как-то постарел, на висках стала заметной седина, которой раньше не было видно. Эта сцена была чрезвычайно напряженной. Фидель гневно осудил его предательство. Эутимио признавал свою вину и просил лишь скорейшей смерти. Всем нам, кто присутствовали при этом, запомнился момент, когда Сиро Фриас, бывший друг Эутимио, стал говорить с ним. Фриас напомнил ему обо всем, что сделал для него и его семьи. Но Эутимио отплатил неблагодарностью и выдал батистовцам его брата. Длинным и взволнованным был этот монолог, который Эутимио слушал с опущенной головой. Когда предателя спросили, есть ли у него какие-нибудь пожелания, он стал просить нас позаботиться о его детях.

Мы исполнили свое обещание. Имя Эутимио Герры упоминается лишь в этих воспоминаниях, оно забыто всеми, наверное, даже и его детьми. Под другой фамилией они ходят в одну из многочисленных школ, к ним относятся как ко всем детям народа страны и готовят их для лучшей жизни, но придет день, и они узнают, что их отец был казнен революционной властью за предательство. Будет справедливо, если мы скажем и о том, что этот крестьянин, став доносчиком из-за соблазна разбогатеть, открыто признал свою вину и не пытался просить пощады, зная, что не заслуживает ее. Перед расстрелом предателя разразилась очень сильная гроза, пошел ливень и стало совсем темно. И в момент, когда блеснула молния и прогремел раскат грома, закончилась бесславная жизнь Эутимио Герры. Даже близко стоявшие от места казни товарищи не слышали выстрела.

На следующий день Эутимио был похоронен. Мне помнится, как Мануэль Фахардо хотел поставить на могилу крест, но я отговорил его, потому что мы подвергали бы излишней опасности хозяев фермы, показывая место казни. Тогда Мануэль вырезал маленький крест на одном из ближайших деревьев, который и указывает, где лежат останки предателя.

В то время ушел от нас испанец Моран. Он понимал, как мало все мы ценим его, считая потенциальным дезертиром. Последний раз его не было в отряде около трех дней, а когда он вернулся, то стал объяснять причину своего отсутствия тем, что, идя по следам Эутимио, он, мол, заблудился в лесу.

Когда все наши бойцы собирались тронуться в путь, раздался выстрел. Вскоре стало известно, что Моран прострелил себе ногу. Товарищи, которые находились неподалеку, несколько дней вели спор: одни говорили, что выстрел произошел случайно, другие – что он сделал его преднамеренно, чтобы не идти с нами дальше.

Последующая история Морана – предательство и казнь революционерами из Гуантанамо, – подводит к мысли, что, по всей видимости, выстрел не был случайным.

Покидая нас, Франк Пайс обещал прислать в первых числах марта группу людей. Местом встречи был назначен дом Эпифанио Диаса вблизи Хибаро.

Горькие дни

Дни, последовавшие после нашего ухода из дома Эпифанио Диаса, лично для меня явились самыми тяжелыми за всю войну. В моих заметках делается попытка дать представление о том, что означал начальный этап нашей революционной борьбы для всех наших бойцов. И если в этой части заметок я должен больше, чем в остальных, касаться моего личного участия в ней, то это потому, что оно имеет связь с последующими эпизодами и о нем нельзя умолчать, не нарушая последовательности изложения событий.

Когда мы покинули дом Эпифанио, наша революционная группа состояла из 17 старых бойцов, которые с самого начала входили в отряд, и трех недавно прибывших товарищей. Это были Хиль, Сотолонго и Рауль Диас, которые после высадки с «Гранмы» скрывались некоторое время поблизости от Мансанильо. Узнав о нашем существовании, они решили присоединиться к отряду. Их история была аналогична нашей. Оторвавшись от преследования, они продолжали двигаться вперед, пока не достигли Мансанильо. Теперь эти люди соединили свою судьбу с судьбой отряда. В то время число бойцов росло медленно, некоторые из них, не выдержав трудностей, уходили от нас. Условия, в которых приходилось вести борьбу, были очень тяжелыми и требовали огромных физических усилий; в моральном отношении было еще хуже: у людей создавалось впечатление, что их постоянно преследуют.

В то время мы шли не придерживаясь определенного направления. Передвигались медленно, прячась в небольших островках леса. Это был район, где в результате развития животноводства сокращался лесной покров и оставались лишь небольшие участки.

В одну из этих ночей по маленькому радиоприемнику Фиделя мы услышали известие об аресте одного из товарищей по «Гранме», который ушел с Кресенсио Пересом. Мы знали о его аресте – в этом нам признался Эутимио, – но до сих пор не слыхали официального подтверждения. Из этого сообщения нам стало ясно, что он жив. Не всегда можно было выжить после допросов батистовцев.