Александр Широкорад - Русь и Польша. Тысячелетняя вендетта Страница 40

Любопытно, что поддельный указ Екатерины был очень похож на настоящий, а главное, полностью соответствовал интересам как правительства, так и русских войск, воевавших с конфедератами. Поэтому, когда Румянцеву доложили об «указе», то он поначалу обиделся, почему указ отправлен казакам в обход его, главы Малороссийской коллегии, и сделал соответствующий запрос в Санкт-Петербург.

На следующее утро по обретению «указа» восемьдесят запорожцев во главе с Железняком форсировали Днепр и пошли гулять по Правобережью. Как писал С. М. Соловьев, они «поднимали крестьян и казаков, истребляя ляхов и жидов. На деревьях висели вместе: поляк, жид и собака — с надписью: „Лях, жид, собака — вера однака“»[113].

Окрестные крестьяне, не дожидаясь гайдамаков, сами резали поляков и евреев, вооружались и шли к Умани. Железняк объявил себя воеводой киевским, а своего сподвижника Гонта — брацлавским.

Любопытна и оценка восстания гайдамаков, данная польским королем Станиславом-Августом в письме к Марии Жоффрэн: «Восстание этих людей не шутка! Их много, они вооружены и свирепы, когда возмутятся. Они теперь побивают своих господ с женами и детьми, католических священников и жидов. Уже тысячи человек побито. Бунт распространяется быстро, потому что фанатизм религиозный соединяется у них с жаждою воли. Фанатизм греческий и рабский борется огнем и мечом против фанатизма католического и шляхетского. Верно одно, что без Барской конфедерации этого нового несчастия не было бы»[114].

Независимо от гайдамаков войну с конфедератами вели и русские регулярные войска. Формально они выполняли просьбу польского сената, который 27 марта 1768 г. просил Екатерину II «обратить войска, находившиеся в Польше, на укрощение мятежников».

Подполковник Ливен с одним батальоном пехоты занял Люблин, конфедераты бежали без боя. Полковник Бурман взял Гнезно. Главным начальником войск, действовавших против Барской конфедерации, был назначен генерал-майор М. Н. Кречетников. Вскоре он взял Бердичев, генерал-майор Подгоричани разбил сильный отряд конфедератов, шедший на помощь Бердичеву, генерал-майор граф Петр Апраксин взял Бар штурмом, генерал-майор князь Прозоворский побил конфедератов у Брод.

Честно говоря, ратные подвиги не мешали нашим отцам-командирам грабить. Посол Репнин отправил в Петербург полковника Кара, чтобы тот рассказал «о мерзком поведении» Кречетникова. В письме Репнина говорилось: «Корыстолюбие и нажиток его так явны, что несколько обозов с награбленным в Россию, сказывают, отправил и еще готовыми имеет к отправлению. Все поляки и русские даже в его передней незатворенным ртом его вором называют».

Императрица и поручила генералу Кречетникову подавить бунт гайдамаков, поскольку конфедераты в панике бежали от казаков. Повстанцы получили от русского командования предложение о совместном нападении на Могилев. Гайдамаки расположились поблизости от русского лагеря. Вечером 6 июня 1768 г. Кречетников пригласил к себе на ужин ни о чем не подозревавших Железняка, Гонту и других атаманов и тут же арестовал их. Русские солдаты напали на оставшихся гайдамаков и перехватали большинство из них.

Железняка как русского подданного «варвары московиты» отправили в Сибирь, а Гонту и 800 гайдамаков, родившихся на Правобережье, передали полякам. Просвещенные паны подвергли Гонту квалифицированной казни, которая длилась несколько дней. Там было и снятие кожи, и четвертование, и т. д., что представляет больший интерес для психиатров, занимающихся проблемами садизма, нежели для историков.

В ходе восстания гайдамаков несколько сотен польских шляхтичей, большинство из которых были сторонниками конфедерации, бежали на Левобережье под защиту русских. Публика была еще та! 20 августа 1768 г. Румянцев доложил в Петербург: «Староста трехтемировский Щенявский, от давних времен злодей нашим граничным жителям, его отвага не в том только была, что безвинно непрестанные делал грабления, но в одно время захватив двух драгун с форпоста с капралом, и усиловуясь завладеть одним островом, нашей стороне надлежащим, поставил в страх на оном виселицы»[115]. То есть Щенявский вел малую пограничную войну с Россией, но, услышав о гайдамаках, шкодливый пан прибежал просить защиты. Когда русские войска разогнали повстанцев, Щенявский бежал на Левобережье и в рядах конфедератов стал воевать с русскими. По сему поводу Румянцев запросил императрицу, нельзя ли конфисковать пограничные имения Щенявского.

На мой взгляд, императрица слишком рано отправила генерал-майора Кречетникова ловить Гонту и Железняка. В этом случае история России могла пойти по другому, более благоприятному сценарию.

Несколько десятков знатных шляхтичей во главе с Иосифом Пулавским отправились к султану Мустафе III и стали склонять его к войне с Россией. Они пугали «тень Аллаха» предстоящей свадьбой Екатерины II и короля Станислава-Августа. В Стамбуле что-то слышали о романе Екатерины и Понятовского и поверили панам.

Воспользовавшись в качестве повода погромом, учиненным гайдамаками атамана Шило в городе Балта на турецко-польской границе, Мустафа III объявил России «газават», то есть священную войну.

Султанову логику понять сложно — гайдамаки почти все польские подданные, действовали на территории Речи Посполитой. Наконец, уняли их не турки, не ляхи, а русская армия. Так почему же Екатерина II должна отвечать за действия гайдамаков?

Ну а какую позицию заняла Речь Посполитая в русско-турецкой войне 1768–1774 гг.? Да никакую! Большинство знатных панов, не вошедших в Барскую конфедерацию и формально лояльных королю и России, заняли выжидательную позицию в русско-турецкой войне.

В декабре 1768 г. в королевском Совете враждебные России голоса взяли верх: коронный маршал князь Любомирский и граф Замойский от своего имени и от имени Чарторыских потребовали, чтобы коронное войско, назначенное под командованием Браницкого действовать против конфедератов, необходимо немедленно распустить по квартирам. В противном случае русские используют его против турок, из чего султан может заключить, что Польша заодно с Россией против Турции.

Король во время этих споров молчал и лишь в конце Совета согласился с мнением гетмана Браницкого, предложившего сохранить армию.

В итоге королевский Совет решил не распускать коронное войско. Однако гетману было позволено требовать у русских помощи и согласовывать свои действия с русскими войсками только в операциях против бунтующих крестьян и казаков, «но вместе с русскими нигде не быть, не показывать, что польское правительство заодно с русскими».

Попытки князя Репнина договориться со Станиславом-Августом и Фамилией оказались бесплодными, и в июне 1769 г. Екатерина II отзывает Репнина из Варшавы. На его место был назначен князь Михаил Никитич Волконский.

Тем временем гражданская война в Польше усилилась. Русские контролировали только крупные города и военные лагеря. Польские паны, и в мирное время игнорировавшие закон, теперь открыто грабили население. Единого командования над отрядами конфедератов фактически не было. Граф Викентий Потоцкий оклеветал своего врага перед турецким султаном, и Иосиф Пулавский умер в константинопольской тюрьме. Сыновья Пулавского Казимир и Франц[116] ворвались со своими отрядами в Литву, но были окружены русскими войсками под Ломазами и разбиты. Франц погиб, а Казимир бежал в Австрию. Генеральным маршалом конфедерации был провозглашен зёловский староста Михаил Пац. С большими деньгами прибыл к конфедератам из-за рубежа князь Карл Радзивилл, снова отставший от русских и вынужденный бежать от них из Литвы в Польшу.

Австрия довольствовалась тем, что давала убежище конфедератам, Франция же хотела оказать им более деятельную помощь. В 1768 г. первый министр Людовика XV герцог Шуазёль отправил к конфедератам на границу Молдавии драгунского капитана Толеса. Тот прибыл со значительной суммой денег, но, познакомившись с конфедератами поближе и оценив обстановку, решил, что для Польши уже ничего сделать нельзя и не стоит тратить французских денег, а потому собрался вернуться во Францию. Опасаясь, что письмо его к герцогу Шуазёлю о принятом решении попадет в руки полякам, Толес писал: «Так как я не нашел в этой стране ни одной лошади, достойной занять место в конюшнях королевских, то возвращаюсь во Францию с деньгами, которых я не хотел употребить на покупку кляч».

В 1770 г. Шуазёль отправляет в Польшу знаменитого искателя приключений полковника Шарля Дюмурье. Но и на Дюмурье конфедераты произвели то же впечатление, что и на Толеса. Приведу выдержки из его записок в пересказе С. М. Соловьева: «Нравы вождей конфедерации азиатские. Изумительная роскошь, безумные издержки, длинные обеды, игра и пляска — вот их занятия! Они думали, что Дюмурье привез им сокровища, и пришли в отчаяние, когда он им объявил, что приехал без денег и что, судя по их образу жизни, они ни в чем не нуждаются. Он дал знать герцогу Шуазёлю, чтобы тот прекратил пенсии вождям конфедерации, и герцог исполнил это немедленно. Войско конфедератов простиралось от 16 до 17 000 человек; но войско это было под начальством осьми или десяти независимых вождей, несогласных между собою, подозревающих друг друга, иногда дерущихся друг с другом и переманивающих друг у друга солдат. Все это была одна кавалерия, состоявшая из шляхтичей, равных между собою, без дисциплины, дурно вооруженных, на худых лошадях. Шляхта эта не могла сопротивляться не только линейным русским войскам, но даже и казакам. Ни одной крепости, ни одной пушки, ни одного пехотинца. Конфедераты грабили своих поляков, тиранили знатных землевладельцев, били крестьян, завербованных в войско. Вожди ссорились друг с другом. Вместо того чтобы поручить управление соляными копями двоим членам совета финансов, вожди разделили по себе соль и продали ее дешевою ценою силезским жидам, чтобы поскорее взять себе деньги. Товарищи [шляхта] не соглашались стоять на часах — они посылали для этого крестьян, а сами играли и пили в домах; офицеры в это время играли и плясали в соседних замках.