Александр Уолкер - Одри Хепберн - биография Страница 40

Героиня фильма мыслилась как создание, обладающее почти ангельской добродетелью и душой, что сразу же исключало из списка претенденток всех известных секс-богинь. Постепенно история Раймы утратила свою популярность, затем о ней вовсе забыли, и тут предложение Одри сняться в экранизации вновь дало ей зеленый свет. Добившись согласия студии "МГМ" на постановку фильма, Одри и Мел были, естественно, озабочены тем, чтобы не дать интересу руководителей студии угаснуть. Отсюда и это напряжение, эхо которого слышится в телеграмме, посланной из Рима в Голливуд.

"Зеленые особняки" многое значили для Мела в профессиональном смысле. Роль в фильме "И восходит солнце", которая привела их на несколько месяцев в Мексику, не добавила ему популярности, на что он очень рассчитывал. В адаптации хемингуэевского романа, сделанной Питером Фиртелем, образ Роберта Кона, еврея-бездельника и любителя корриды в Испании тридцатых годов, был лишен тех семитских черт, которые делали сто ярким и полнокровным. Мел в трактовке роли остался практически ни с чем, если не считать, как сказал Фиртель, "комплексующей отчужденности". Правда, Мел внес свой вклад в эту постановку тем, что предложил французскую певицу на роль проститутки. Как только съемки фильма "И восходит солнце" завершились, Мел и Одри поехали в Европу, где Мел должен был сниматься в обреченном на провал фильме под названием "Фрейлейн" в постановке Генри Костера. Действие картины разворачивалось в Восточной Германии. Фильм финансировался "замороженными" немецкими марками. В этой ленте также снималась Дана Винтер в роли дочери греческого профессора, которую вызволяет из борделя послевоенный "странствующий рыцарь" в форме американского офицера, не кто иной, как Мел. Его исполнение было охарактеризовано как "сдержанное до степени апатии".

Одри, между тем, не теряла времени даром: все часы, свободные от общения с Мелом, она использовала для подготовки своей роли в "Истории монахини", съемки которой должны были начаться 1 января 1958 года.

По мысли Фреда Циннемана, Одри и двум другим актрисам, занятым в фильме Пегги Эшкрофт (в роли настоятельницы монастыря) и Эдит Эванс (в роли руководительницы ордена), - следовало провести несколько дней в настоящем женском монастыре, наблюдая и, где возможно, участвуя в монашеской жизни, соблюдая все необходимые ритуалы от утренней молитвы в 5.30 до вечерни и отхода ко сну. Но, подыскивая орден, который позволил бы им это, они столкнулись с различными, порой прямо противоположными монастырскими порядками. Реакция на их просьбу была тоже разной: от решительного отказа до вежливой гибкости. В Париже монахини отличались "либеральностью, умом и мягкостью", по словам Циннемана; в Бельгии были "подозрительны и почти враждебны"; в Италии "противодействие... оказывалось подобно непробиваемой каменной стене".

Одри разделяла стремление Циннемана к правдивости. Она понимала, что "История монахини" - это для нeё переход от озорного девичества к зрелой женственности. Она подходила к роли с сосредоточенностью и смирением настоящей послушницы, заучивала латинские молитвы, чтобы ощутить дух католической мессы. Она изучила каждую деталь монашеского облачения. Капюшон оставлял свободным только небольшой треугольник лица, на котором должен отразиться весь сложный мир чувств. Она исполняла различные обряды в ходе католических церковных служб, произносила молитвы, надевала монашеское облачение, чтобы почувствовать, что испытывает монахиня, появляясь на людях. Одри посещала больницы и наблюдала за монахинями, ассистирующими хирургам в операционной. Она слетала в Лос-Анджелес для встречи с Мари-Луиз Абэ, прототипом образа сестры Луки, и провела с ней несколько часов в доме Кэтрин Халм.

Что касается костюмов, то вряд ли Живанши мог помочь ей. Он дал свое благословение тем наброскам, которые ему показала Одри. Еще не решили окончательно, снимать ли фильм черно-белым или цветным. Циннеман собирался сделать его частично цветным и частично черно-белым: начальные европейские эпизоды снимались в монохроме, а яркие насыщенные краски предназначались для экзотической природы Центральной Африки. Но Джек Л. Уорнер наложил запрет на это предложение. Оно показалось ему излишне эстетским. Он считал, что весь фильм должен быть цветным. Одри предложила Джека Кардиффа в качестве оператора, но потом с радостью приняла кандидатуру земляка Циннемана Франца Планера, с которым ей уже приходилось работать. Он доказал свое блестящее умение обрисовывать женские лица как с помощью цвета, так и в приглушенных обесцвеченных тонах, которые Циннеман собирался использовать для эпизодов в монастыре. Естественному преобладанию в них черного и белого цветов не мог помешать даже могущественный Джек Л. Уорнер.

Одри была уже хорошо подготовлена, когда Циннеман сообщил, что добился согласия бельгийского ордена Сестер Успения во Фруаэнне, пожелавших продемонстрировать свою независимость от монастырской администрации. В ответ студия "Уорнер Бразерс" положила щедрое приношение в ящик для пожертвований.

Циннеман в своей автобиографии вспоминал, как 2 января 1958 года он "запрятал" своих "монашек": Одри Хепберн, Пегги Эшкрофт и Эдит Эванс - на четырехдневный "карантин" в три разных парижских монастыря и eщё нескольких актрис, занятых в фильме, в другие монастыри. "Ежедневно в 10.00 утра я приезжал на такси, посмотреть, как они поживают... Зима была чрезвычайно холодная, а монастыри едва отапливались... Все они выходили из своих обителей совершенно синие от холода, но в восторге от того, с чем они здесь столкнулись, и взволнованные тем, как им приходится готовиться к исполнению своих ролей".

Архивы съемочной документации "Истории монахини" показывают, что в это время Одри занимали далеко не только религиозные проблемы. Она требовала заверений, что в Африку eё будет сопровождать лучший доктор с современными препаратами. Кроме того, карантинные правила, принятые в Бельгийском Конго, не должны помешать eё крошечному терьеру сопровождать eё в путешествие. И еще: к eё приезду в гостинице "Сабена" в Стэнливиллс, где будут расквартированы члены съемочной группы, должно быть установлено биде. Вероятно, это было единственное биде на всю Центральную Африку в то время.

Последней работой, которую Одри должна была выполнить до отлета на место съемок, были костюмные пробы для цветных камер. "Чудесно!" - гласила телеграмма от Джека Л. Уорнера.

Место съемок стало суровым испытанием для Одри. Туман и холод по ночам грозили легочным заболеванием, а пелена влажной жары, окутывавшая их днем, была не лучше того. Не спасал даже присланный из Голливуда кондиционер, который оказался eщё и увлажнителем. Грозы с проливными дождями прерывали съемки. В церковных облачениях актрисы чувствовали себя, как в тренажерах дли сбрасывания веса. "Могу держать пари, что у всех монахинь под одеяниями только кожа да кости", - говорила Одри, выдавив из себя улыбку. Четыре дня она работало! в колонии для прокаженных, отказавшись от защитных перчаток. В конце рабочего дня Одри ложилась на спину и вслушивалась в ритмические удары барабанов, которыми местные жители вызывали каноэ - "совсем как такси" - для того, чтобы в этих лодках отвезти съемочную группу в Стэнливиллс по рекам, где неуклюже барахтались гиппопотамы, то исчезая под водой, то всплывая в опасной близости от их узких и длинных лодок. И Одри, ухватившись за борт, хихикала, как девчонка на водной прогулке. Она все eщё продолжала курить свои любимые сигареты "Голд Флейкс", и местные носильщики с изумлением качали головами, видя монахиню с мундштуком в зубах. Циннеман объяснил им, что она "американская монахиня", и они понимающе закивали в ответ.

Участников фильма интересовал вопрос: как поладят между собой Питер Финч и Одри? Репутация Финча - бабника и крутого мужчины - делала его похожим на своего героя, доктора Фортунати, о котором другой персонаж фильма говорит сестре Луке: "Даже на мгновение не надейся, что твое облачение будет для тебя защитой. Он самый настоящий дьявол". Но подобно Фортунати, Финч был знатоком в этой области. Возможно, он решил, что сосредоточенность Одри на своей роли (она даже попросила, чтобы выключили пластинку с записью джаза во время перерыва, так как монахине не пристало слушать подобную музыку) настолько искренна, что она не может быть возлюбленной.

Роль Фортунати можно назвать ключевой. Он грубовато откровенно говорит сестре Луке: "Я видел, как приезжают и уезжают монахини, и я должен вам сказать: вы на них не похожи. У вас нет призвания". Финч включает в эту короткую, но принципиально важную сцену всю личностную силу, которой она требует от актера. Он использует свой великолепный голос как скальпель, как бы отсекая все чужеродное в женщине, посвятившей себя целомудрию и - самому труднодостижимому - послушанию. Это была самая драматическая сцена из всех сыгранных Одри.