Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6326 ( № 22 2011) Страница 40

Если бежать, то сегодня, решил Любеня. Он не знал, куда его завезли свеи, далеко, наверное, но тёмного, ночного леса мальчик теперь боялся меньше, чем этих пришлых воинов.

Куда бы ни завезли, рассудил мальчик, если идти вниз по течению реки – не собьёшься. А от опасности можно и в чащу спрятаться, лес-батюшка всегда укроет, если хорошенько попросить об этом лесных духов и самого Лешего, лесного хозяина. Главное – уважительно попросить, когда-то учил его дядька волхв. Раствориться всей своей малостью в огромном лесу, как капля воды, упавшая в реку, растворяется в ней незаметно и без остатка.

«Попробуй почувствовать себя в лесу такой каплей, листом, травинкой – и никто тебя никогда не найдёт, – поучал, помнится, мудрый Ратень. – Дальше – говорить не буду, сам увидишь, что случится…»

Мальчик пробовал. И действительно начинал чувствовать, словно новая, незнакомая сила входит в него, словно он действительно становится одним целым и с лесом, и с небом, и даже с неподвижными замшелыми валунами. Он хоть и малый ещё, но уже понял, что вот так, исподволь, Ратень начинал передавать ему секреты древнего волхования…

Да, если бежать – то сейчас, сегодня, не ждать больше!

Мальчик гордился тем, как он здорово, совсем как взрослый, всё рассудил. Да и нога болела уже куда меньше, можно бежать.

На ночь оличей обычно связывали по рукам и ногам, продев под локти, завёрнутые назад, крепкую жердину, только Любеню как маленького да ещё подранка просто привязывали в стороне за щиколотку раненой ноги на крепкой конопляной верёвке. Свеи, видимо, рассудили – раненую ногу мальчишка не распутает, побоится боли.

Ночью Любеня постарался не засыпать. Медленно тянулось время, оличи уже похрапывали, взбрыкивая и мыча во сне от неудобных полусидячих поз, а он лишь клевал носом. Задрёмывал невзначай, но тут же вскидывался, больно щипал себя за руку и снова чутко ловил тревожные ночные шорохи, выжидал, пока воины в становище угомонятся.

Хорошо, что свеи выпили много пива, радовался мальчик. Он знал: от пива взрослые всегда делаются дурными и беспечными. Стражники, назначенные на эту ночь, тоже хлебали пиво, сам видел.

Наверное, он всё-таки заснул незаметно. Подкрался сонный дух Баюнок, невесомо мазнул по глазам мягкой пушистой лапкой и залепил веки. «Сейчас… Сейчас, сейчас… Вот только чуть-чуть посплю, самую малость, и тогда…» – крутилось в голове.

Когда мальчик открыл глаза, то сразу увидел – прошло много времени. Бледный месяц, что висел прямо за рекой, переместился уже на другую сторону небесной тверди. Мелкие огоньки его непокорного звёздного стада вольготней разбрелись по небу, скрываясь от притомившегося пастуха. Любеня лихорадочно затряс головой, с ужасом понимая, что проспал, не успел, вот-вот наступит рассвет, и свеи снова двинутся в свой бесконечный гон, увозя его на днище драккара ещё дальше от родовых земель.

Вокруг было спокойно, сонно, разноголосо бормотали во сне сытые и пьяные воины, лениво плескалась река у берегов, и лес отчётливо, по-ночному, шумел шорохами листвы и протяжными деревянными скрипами.

Пожалуй, не опоздал, обрадовался мальчик, ещё глубокая ночь стоит. Про себя он вежливо поблагодарил сонного Баюнка, пожалевшего пленника, не наславшего дрёму до самого утра.

Развязать свейский узел, затянутый сильными мужскими руками, Любеня не мог, он уже пробовал это сделать. Зато можно попробовать перетереть толстую верёвку, придумал он с вечера. Для этой цели специально подобрал на берегу два зазубренных кремневых камешка. Не прятал, наоборот, играл ими у всех на виду, накидывая один на другой, вроде бы забавлялся по детской беспечности. Свеи так и поняли, не отобрали у него камешки.

Точить камнями прочную верёвку оказалось труднее, чем он предполагал. Жилистые волокна едва поддавались, камни то и дело срывались с руки, ударяли по раненой ноге, отзывающейся острой болью на каждый толчок. Он уже и зубы сжимал до хруста, и губы закусывал, стараясь не закричать, так что весь рот наполнился тёплой солёной кровью.

Сам не заметил, как справился, и не кричал почти, только стонал иногда. Ему казалось, что громко, недопустимо громко, сердце прыгало, как испуганный заяц, и руки холодели от страха, но когда верёвка распалась измочаленными концами, все вокруг по-прежнему спали.

Он осторожно приподнялся на коленях и огляделся.

Нет, свеи не забыли поставить дозорных. Вот один стоит, опершись на копьё, заметил мальчик. В его железном шлеме, до блеска натёртом песком, отражается бледный месяц. Вон второй, ещё дальше, как будто ходит, хотя и пошатывается… И у свейских ладей кто-то не спит, оттуда разносится по реке бурчание неразборчивых голосов, слышал он.

Впрочем, дозорные далеко от него. Если осторожно проползти к тем кустам, оттуда уже и до деревьев рукой подать, намечал Любеня. А там – сразу в чащу, в темноте не найдут, не догонят, даже если и заметят что.

Вот она, свобода, перед ним! Аж дух захватывает, до чего близко!

Он уже представлял, как будет сидеть среди родичей на толковище, хоть и малый, но на почётном месте. Будет небрежно рассказывать, как провёл чужаков, а все вокруг будут слушать, развесив уши, и удивляться на такую бойкость. Будет ему почёт от родичей! – сладко представлялось мальчику. Только бы мамка по попе не налупила за всю его лихость, она – может.

И всё-таки медлил. Сделать первый шаг было жутко до дрожи.

– Эй, полич… – вдруг услышал он шёпот.

Вздрогнул. Оглянулся, уже узнав голос. Точно – щекастый Алёка. Проснулся, оказывается, наблюдал за ним.

– Ты что, полич, собрался куда?

Любеня, не надеясь на голос, только помотал головой.

– Слышь, полич, ты давай развяжи меня! А то закричу! – шипел Алёка. – Закричу, слышишь?

И ведь закричит! – с отчаянием понял мальчик. Закричит, толстогубый, всех переполошит!

Вместо спасительных кустов пришлось ползти к нему…

– Сильнее сильнее, верёвку дёргай! Да что ты как нежить бестелесная! Зубами, зубами тяни, слабосильный! – скрипел Алёка.

А он и дёргал. И зубами тянул, и пальцами, но крепкие свейские узлы, затянутые незнакомым причудливым способом, не поддавались.

– Да тяни же, тяни сильней, тебе говорят!

– Сейчас… сейчас, я мигом… – горячо шептал Любеня. – Тут камушками надо! Камушками перетереть! – внезапно догадался он. – Я сейчас, мигом, за камушками…

– Куда?! Стой!!!

Как Алёка ухитрился извернуться и прижать его к земле связанными ногами, Любеня не понял. Только почувствовал, как тяжёлые, толстые ноги-брёвна вдавили его лицом в траву, услышал, как во всё горло заголосил олич:

– На помощь! На помощь! Пленный убегает!

Мальчик всё-таки выполз, выдернулся из-под этих тяжёлых ног, но воины уже вскочили от криков, бежали к ним со всех сторон.

– Его берите! Его! Это он убежать хотел! – кричал Алёка. – Это сын самой Сельги, держите его! Я поймал для вас сына Сельги! Держите его! А меня отпустите за это! Слышите?! Отпустите!..

Олича не отпустили. Двинули ногой в зубы, чтобы угомонить. Из разбитого рта сразу потекли к подбородку две тонкие струйки крови. Любеню уже держали за локти крепкие мужские руки, а он всё оглядывался на Алёку, с удивлением видя, что по лицу олича течёт не только кровь, но и слёзы.

А почему у него? – недоумевал Любеня. Разве это его предали? Ведь это он предал! Сам Алёка и предал! Маленького предал! Которого, как положено старшему, должен защищать и оберегать! Почему же он плачет, словно это его обидели?

И тогда мальчик почувствовал, как колко защипало в носу и под горло покатил тугой шершавый комок.

Он тоже заплакал. Взахлёб, навзрыд, громко и горько всхлипывая, хотя был мужчиной и воином, которому плакать совсем не к лицу…

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Негрская сиротская

Портфель "ЛГ"

Негрская сиротская

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Беличенко С.А. Джаз для любознательных : Популярная история серьёзного искусства. Том 1: Преджаз. Классический джаз (1845–1900–1945). – Новосибирск: Издательство «ЗАО «РИЦ «Прайс-курьер», 2011. – 292 с. – 500 экз.

Автор «Джаза для любознательных» утверждает, что потребителей пропагандируемого им искусства в мире гораздо больше, чем, например, любителей оперы. С этим трудно согласиться. А ещё труднее проверить, поскольку представители публики указанных категорий музицирования почти не пересекаются. И если из почитателей вокала кто-то вспомнит Луи Армстронга и Дюка Эллингтона, то лишь потому, что в мире джаза эти имена по популярности равнозначны именам Моцарта и Верди в опере. Которые, безусловно, известны даже не всем джазофанам, но просто всем, так или иначе включённым в европейскую культуру. Напротив, имена Джека Тигардена или Бикса Бейдербека никак не отзовутся в сердцах операманов. Во-первых, упомянутые тромбонист и трубач никогда с Великим Сэтчмо не играли, а во-вторых, вообще белые. Тогда как джаз в понимании большинства – чёрный.