Иоанна Хмелевская - Опасный возраст Страница 41

В тот вечер они жутко поссорились. Разумеется, нам надлежало выступить в роли арбитров. Выступили, даже с успехом, однако успех продержался лишь до утра. Утром нам пришлось вернуться домой, упаковаться, собрать детей и до трех дня успеть в Быдгощ.

И вот пожалуйста: автоконфликтов между нами как не бывало. Войтек совсем не рвался за руль, мне предоставлялась честь вести машину. Можно, конечно, показать кукиш — он оторвал эту крышку, не я, но мой характер снова дал себя знать. Раз необходимо, надо во что бы то ни стало сделать, ответственность (чтоб она сдохла!) сидит во мне с детства. Двинулись в Быдгощ после бессонной ночи.

Однако заснуть за рулем мне не грозило определенно. Войтек сидел рядом, трое наших детей сзади. Организовали конкурс, кто первый назовет марку встречной машины, вернее, кто первый прокричит. Борьба за первенство достигла зенита: выигрывал тот, кто заорет громче, а участие в игре принимали все четверо. Ежеминутно у меня над ухом раздавался мощный пронзительный ор:

— "Варшава"!

— "Мерседес"!

— "Волга"!

В основном вопили хором — очередную машину успевали заметить одновременно. Я выжимала сто тридцать, больше «шкода» не любила, почти все время на клаксоне. Когда, минуя селения, я немного сбрасывала скорость, Войтек ядовито интересовался:

— Ну что ж, придется отказаться от этого Быдгоща?..

У магазина я остановилась без четверти три и в течение тридцати секунд заснула, опершись на баранку. Войтек выскочил и побежал в магазин, а дети придумали новую игру: пролетали машину через заднее сиденье насквозь, хлопая дверцами. Я ничего не слышала. До Варшавы вел Войтек, спокойно продолжая принимать участие в конкурсе.

И все-таки счастье со «шкодой» мне не было суждено на земле, но сначала покончу с Боженкой, ведь она должна послужить поучительным отрицательным примером. После многочисленных усилий, неудач и поражений Влодек обанкротился, продал ферму, недвижимость и машину и перебрался в Варшаву, отчасти под влиянием жены, ненавидевшей заодно и море и желавшей вернуться в город. Купили кооперативную квартиру. Прошло уже несколько лет, когда я после визита у них сидела с Боженкой в машине и пыталась извлечь из нее позитивные намерения.

— Ну ладно, — начала я, будучи уже просто в панике. — Боженка, скажи мне… Проектную мастерскую ненавидишь, моря не выносишь, домашнее хозяйство не терпишь, с землей возиться не любишь, Влодек тебе больше не нравится, готовка вызывает отвращение, Боже мой, так что же ты любишь?!!!..

— Читать, — не задумываясь ответила Боженка.

— И ничего больше?!!!..

— Ничего. Люблю читать книги, и все тут.

Повеситься можно, ей-Богу… При этом она весело смеялась и была очаровательна. Мне обязательно хотелось найти выход, даже пришло в голову, не согласится ли она читать корректуры — при этом ведь приходится читать без удержу, но вовремя спохватилась: как только чтение сделается профессией, Боженка и его разлюбит. Сиднем сидеть дома скучно, раздражает, никакая работа не отвечает вкусам… Короче, все это свалилось на Влодека. В результате развелись с громким скандалом, как раз в это время женился мой Роберт… не стану забегать сейчас так далеко вперед, напишу обо всем в положенном месте. Во всяком случае, Боженка вышла из всех этих передряг не в наилучшем виде.

* * *

Люцина заболела нетипичной болезнью — какие-то нарушения деятельности внутреннего уха. Началось это после лечения тархоцилином, а вот что лечили, не помню — Люцина располагала большим реестром хворей. Кажется, поначалу речь шла об операции почки. В общем, и на ровном месте ходить она не могла, а уж лестница отпадала вчистую. В это время умерла бабушка.

Да, ничего не поделаешь, слишком много разного происходило одновременно. После отъезда Тересы бабушка жила вместе с моими родителями, и много веселых минут доставил ей Роберт. Ежи уже вырос, а Роберт по возрасту как раз был во вкусе бабушки. Она ходила с ним в костел и однажды сдержанно призналась, что стыдоба случилась полная: мой ребенок устроился в первой же свободной исповедальне и начал тарахтеть и гудеть. Исповедальня превратилась в автомобиль, а тарахтел и гудел так — не только прихожане, но и ксендз оглядывался от алтаря.

В один прекрасный день я приехала за детьми и на улице около дома застала плачущую бабушку.

— Что случилось? — забеспокоилась я.

Пропал Роберт. Ушел из дому два с половиной часа назад и до сих пор не вернулся. Ежи пришел из школы, искали вместе с бабушкой — бесполезно.

Мне сделалось не по себе, но, прежде чем броситься в милицию, решила еще поискать. Отправила Ежи в сторону Мадалинского, а сама пошла на улицу за домом. Едва завернула за угол, со стороны Ружаной появилось нечто несусветно черное. С трудом распознала собственного пропавшего ребенка.

— Где ты был? — чуть не простонала я.

Ребенок не скрывал, где был, даже гордился: на

Ружаной помогал какому-то пану перебросать уголь в подвал.

Из первой больницы бабушка сбежала, медицинский персонал, мол, травит всех пациентов насмерть, чтобы освободить кровати. Потом она долго болела дома, пока не вызвали «скорую», от которой бабуля потребовала прихватить вместе с ней и фикус, предназначенный мне, — все равно проезжать мимо, нетрудно и подсобить. «Скорая» в дополнительной услуге отказала, и по бабушкиному желанию я уволокла этот огромный горшок сама, фикус долго служил памятью о бабуле, извели его мои дети, не помню почему; наверное, по глупости.

На бабушкиных похоронах Войтек вел себя как положено, бережно поддерживал Люцину на лестнице костела; несмотря на жару, облекся в черный костюм. Вообще со смертью бабушки возникли осложнения, умерла она летом, в июне, не помню, куда подевалось все семейство, но оформлять документы в последнюю минуту пришлось моей матери. От Люцины с ее внутреннеушными расстройствами не было никакого толку. Мать отправилась в районное бюро, тогда Народный совет, и начала оформлять, то есть уселась на скамье в скверике перед зданием и сидела.

Не уверена, удалось ли бы когда-нибудь оформить бумаги о смерти и похоронить бабушку, если бы не случай: мимо проходила Марыська, двоюродная сестра матери, та самая, что в «Проселочных дорогах» жила в Тоньче в вагончике Джималы. Она присела рядом, осведомилась, в чем дело, взяла бумаги и сделала все необходимое.

Вскоре после смерти бабушки удрученная семейными несчастьями Тереса прислала Люцине приглашение в Канаду. Уже несколько окрепшая Люцина поплыла «Баторием», после чего все несусветные семейные катавасии переместились по ту сторону Атлантики.

Для начала Люцина пропала. Тереса и Тадеуш выехали за ней в Монреаль, осмотрели всех пассажиров «Батория», сестры не сыскали и впали в ужас и отчаяние. Начались поиски. В списке пассажиров она числилась, по дороге никто не утоп, а в Канаде ее нету, и привет — куда, на Божескую милость, могла подеваться? Сходили с ума, кидались с расспросами на всех и вся, вконец расстроенные вернулись в Гамильтон. Люцина сидела у соседей в садике.

Кто-то из Монреаля ехал в Гамильтон, и с этим кем-то Люцина улизнула столь артистически, что исчезла незамеченной встречавшими. При виде Люцины в чужом садике Тереса онемела от ужаса: она уже привыкла, что явиться без предупреждения — страшная бестактность, и вообще новые знакомства завязываются после солидной подготовки, а Люпина спокойно вперлась к незнакомым людям, неслыханно компрометируя семейство. Не помню, что еще она там натворила, но Тереса свое письмо в Варшаву окропила горючими слезами, Люцина же вернулась в прекрасной форме, поздоровела и помолодела. Морское путешествие в обе стороны перенесла отлично — подумаешь, тарелка супу, а не океан.

Я отправилась ее встречать в Гдыню с матерью и тетей Ядей. Высмотрели мы ее издалека среди пассажиров, сходящих на сушу, после чего Люцина пропала. Толпа прошла, а Люцины нет как нет, мы нервничали средне — на сушу вышла, в воду свалиться негде, ясно: жива и здорова, но кой черт ее опять куда-то унес?

Наконец Люпина появилась чуть ли не последняя. Оказалось, пережидала людей, хотела узнать, как пройдут таможню пассажиры, привезшие вагон негритянских барабанов. Может, и два вагона. Почему африканские барабаны везли из Канады, осталось тайной, может, путешествовали вокруг света, во всяком случае я вполне поняла Люцинино любопытство. Мне и самой стало любопытно. А в таможне возникла теоретическая проблема касательно квалификации нетипичного багажа: что же это такое по таможенным правилам — музыкальные инструменты, изделия из кожи или произведения народного искусства?.. В рассмотрение входили и детские игрушки. Чем негритянские барабаны в конце концов признали, не помню, но Люцина не в силах была лишить себя такого зрелища.