Журнал Русская жизнь - Возрастной шовинизм (декабрь 2007) Страница 41

Таких, как Нина Ивановна, немного. Пенсионеры стыдятся обременять своих детей материальными проблемами. И вынуждены с каждой пенсии откладывать рублей по пятьсот. Лет за пять-шесть с двух пенсий как раз набежит на кровать. А если отказаться от колбасы, то и за три года можно успеть.

Дело против слова

Николай Владимирович, мой сосед по койке в «демонстрационном зале» на Бескудниковском бульваре, преодолев ветеранскую (он здесь в 132-й раз) сосредоточенность на процессе, грустно подсчитывает отложенные на «Серагем» деньги: «Полгода назад чудо-кровать стоила пятьдесят тысяч рублей. Сейчас подорожала в полтора раза. Как тут успеть за ценами?»

Галопирующие цены занимают в разговорах пациентов почетное место, после обсуждений состояния желчных протоков, зарубцевавшейся язвы желудка или климактерических «приливов». Некоторые вообще пришли сюда, не особо доверяя чудо-свойствам кровати, но другого выхода у них не было: лекарства в последнее время подорожали страшно, очереди на бесплатные операции растянулись на годы. Да и (как сокрушается Андрей Петрович, старичок лет 70-ти) бесплатность эта условная: «Мне вот надо опухоль на предстательной железе вырезать. Так врач потребовал двадцать тысяч за операцию. И нянечкам потом еще пять тысяч. А как не дать, ведь зарежут тогда на операционном столе. Вот я покуда и хожу сюда, прогреваю болячку».

Таких историй в демонстрационных залах я наслушался много. И все они заканчивались тем, что люди, чуть не плача, благодарили добрых корейцев за заботу и внимание. Даже настоящие ветераны - войны, а не массажа - и те часто поминают Советскую власть, в которой «о каждом человеке заботились», а нынешние Советы ветеранов, где, по идее, они могли бы искать участия, по их словам, «слишком политизированы, а в политике сейчас верить никому нельзя». Но тут же всегда находится оппонент, который опровергает их благостные воспоминания, заявляя, что «коммунисты всех больными и сделали». Тут как раз и начинаешь понимать, чем живет простой народ, а не тот, что в телевизоре.

Оказывается, сейчас очень популярна всяческая эсхатология, и персонал «демонстрационных залов» охотно поддерживает эти настроения. И в соревновании двух мировоззренческих систем - русской и баптистской - конечно, с большим отрывом побеждает вторая. «Вот православная церковь говорит, что лечит словом. Но я еще ни одного человека не видела, кому бы это помогло, например, от цистита избавиться. А я вам могу как минимум трех женщин показать, которые после „Серагема“, при официальном диагнозе „бесплодие“, родили. Потому что мы лечим делом!» - это консультант Ольга как можно мягче постаралась ответить на вопрос одной старушки, не бесовство ли все это.

Самый большой страх пациентов «Серагема», после ожидания скорой войны («Всем нужны только наши нефть и газ», - объявляет Андрей Иванович), - что власти запретят «демонстрационные залы». Или в них введут плату за лежание на чудо-кроватях. «Очень хорошо, что по выходным и после шести „Серагем“ не работает, - крестится старушка. - А то богачи-то после своих работ сюда пойдут, да сразу смекнут, что к чему - и вот тебе сто рублей за сеанс для начала».

Но старики и обездоленные зря боятся. Господин Пак, как дальновидный восточный человек, установил кровати «Серагем» и в десятках официальных медицинских центров (в самих «демонстрационных залах» говорят о более чем 20 ведущих клиниках). Время от времени лежащие на чудо-кроватях слышат из динамиков: «В нашей больнице имени Семашко было пролечено двадцать четыре больных с поражением периферической нервной системы. Во время лечения мы использовали внешний проектор с 9 и 3 сферами на пораженные конечности. В результате мы наблюдали гипоальгезирующее действие и улучшение трофики». А потом сразу - песня про Эдем.

Так что есть шанс, что и богачи, имеющие доступ в лучшие медицинские центры страны, тоже, как и брошенные ими на произвол судьбы старики или матери-одиночки, скоро станут приобщаться к баптистским ценностям.

Ревекка Фрумкина

Третий возраст

Жизнь человека после 60-ти

«Человек в возрасте» - так называют тех, кто заведомо не молод, но еще и не стар. У тех, кто «в возрасте», скорее всего, взрослые дети; может, уже и внуки есть. «В возрасте» еще ездят в электричках на дачу, затевают ремонт, меняют мебель. В общем, те, кто «в возрасте», живут активной жизнью - как правило, они еще и заняты на службе. А о тех, кому здоровье работать уже не позволяет, у нас не говорят «они в возрасте» - это пенсионеры, бабушки, старики.

На Западе существует понятие «третий возраст» - это период активной жизни, который начинается с выходом на пенсию.

Именно в «третьем возрасте» более всего путешествуют, ездят на выставки и концерты в другие города и даже в другие страны, отдаются хобби, обретают новые интересы. Одни записываются на курсы по истории музыкальных инструментов, другие начинают что-то коллекционировать, третьи изучают искусство каллиграфии, четвертые осваивают новое для себя ремесло.

Мои собственные наблюдения ограничены Европой и Австралией. И они весьма выразительны. В Австралии я большую часть времени провела в Сиднее. В отличие, например, от Лондона с его густой сетью метро и автобусов, Сидней невозможно осмотреть, пользуясь одним лишь общественным транспортом. Поэтому коллега из университетского Колледжа Святой Софии, где я пребывала в качестве приглашенного профессора, попросила свою приятельницу из бывших выпускниц показать мне город. Я ожидала увидеть молодую особу, но за мной заехала худощавая седовласая дама, много старше меня (мне тогда было 59).

Дженнифер некогда преподавала историю, теперь, выйдя на пенсию, много путешествовала, а ее постоянным занятием была благотворительная служба Meals on the wheels, что буквально означает «Еда на колесах». Назначение этой службы - не столько в том, чтобы кормить пожилых и одиноких, сколько в том, чтобы регулярно их навещать и, в случае необходимости, оказывать им помощь. При этом сама Дженнифер, видимо, жила достаточно скромно, потому что на ланч мы не пошли в ближайшее заведение, а расположились на лужайке с бутербродами, фруктами и термосом, которые Дженнифер вынула из плетенки для пикника.

Незадолго до того во Франции, в маленьком городке Сен-Флоран, я была в гостях у пожилой супружеской четы, где хозяин дома был рабочим, а его жена - женщина лет 65 - в недавнем прошлом работала в пекарне. У них был взрослый сын, давно живший своей семьей. Хозяйка дома была озабочена тем, чтобы на недавно купленной японской вязальной машине довязать ему к Рождеству узорчатый свитер. Было ясно, что на свитере дело не остановится, поскольку всю эту премудрость было не так-то просто освоить.

Итак, «третий возраст» - период жизни свободной и активной, открывающийся с выходом на пенсию. В последнее время в развитых странах стали описывать еще и «четвертый возраст» - возраст не столь активной, но зато умудренной, благородной старости, потому что растущая средняя продолжительность жизни сопровождается улучшением ее качества - а это главное. Мой шведский друг, ученый с мировым именем, в свои 80 лет продолжал активно работать и руководить аспирантами, хотя формально был пенсионером.

А где наши граждане «третьего возраста»?

Они, конечно, существуют, но как очень большое исключение из правил.

Во- первых, в наших условиях выход на пенсию почти всегда является вынужденным -здоровье или домашние обстоятельства уже не позволяют работать в полную силу, а начальство не соглашается на полставки, неполный рабочий день и тому подобные поблажки. Так что уходят на пенсию не тогда, когда подошел возраст, а когда и для любимой работы сил уже нет.

Перевалив за 65, а тем более - за 70, одни уже не могут вставать чуть свет, чтобы еще час ехать на работу в толчее, другие задыхаются в непроветриваемом помещении, третьи работали бы и дальше, но не могут стоять весь день на ногах или таскать тяжести, как это приходится делать даже на таких «чистых» работах, как школа, библиотека или больница (упоминаю лишь традиционные для нашей культуры женские профессии).

Во- вторых, материальное положение пенсионера у нас не просто меняется к худшему, но меняется качественно. Живущему только на пенсию грозит не просто бедность, а то, что на языке социологии называется эксклюзия -бедность, переживаемая как безнадежная. Как известно, личность часто ломается при одной лишь угрозе эксклюзии: еще вчера я подписывался по крайней мере на одну газету; мог пойти на выставку, в музей, да и в Консерваторию; мог купить нужные лекарства и заказать новые очки; изредка, но все же покупал книги; умеренно, но пользовался мобильником… А завтра?

Беспечность - привилегия молодости. Реальная перспектива завтра начать считать каждую копейку мешает получать удовольствие сегодня. Поэтому пожилой доцент вуза и его бывшая однокашница - сотрудница большой библиотеки, случайно встретившись на Никитской, не пойдут в ближайшую «Кофеманию», хотя сегодня они еще могут себе это позволить.