Борис Бурлак - Каменный пояс, 1984 Страница 41

На хребте отдельно искрилась каждая посахаренная инеем елочка, отдельным кораллом просматривался каждый валун в россыпях курумников. Поразительное отличие от того вроде и невысокого темно-хвойного увала, каким увидел я Мускаль летом. Вот и бравируй после этого своей зрительной памятью фотографа!

На склонах снег стал особенно глубок, мне теперь пришлось плестись вслед за Михайловичем. Заметив в прогале меж елями обширную поляну, я было свернул вправо — скорехонько обогнуть ее и снова оказаться впереди егеря, но тут лайка глухо зарычала и, утопая в снегу, прыжками понеслась к пню на поляне, искрившемуся гигантским снежным грибом.

Как потом рассказал егерь, слабинка рыси — любопытство. И коль лес глухой, нетронутый, с бесконечными одинаковыми елями, то рысь обязательно исследует нарушающие однообразие пень, буреломину или стог сена…

Почка крутилась вокруг пня, но близко к нему не подскакивала.

— Горяча-горяча, а в капкан нос не сунет, — с теплым чувством сказал егерь, понимая, очевидно, что любой привычный ему пустяк сейчас интересует меня.

Он осторожно разгреб топором снег возле пня и указал лезвием на светлый полированный коготь, стиснутый губами капкана.

— Снегу лишка подвалило. Лапа не провалилась как следует, он ее и щекотнул за коготь. Видеть сам не видывал, а читал: бывает, и лапу отгрызает…

Меня охватило жутковатое ощущение: ждать с раздробленной лапой, пока «избавитель» однажды под вечер не приставит ствол ко лбу — все четыре перегрызешь…

Егерь молча смотрел на меня, словно ожидая, что я ему отвечу. Я старательно потер ладонью лицо, стаивая с ресниц и бровей наросший иней…

Егерь неожиданно зло прикрикнул на взбудораженную лайку. Скуля от незаслуженной обиды, та выбралась на лыжню за моей спиной, и до самой Дегтярки меня сопровождало ее горячее дыхание. Причем стоило ускорить шаг, дабы настичь Михайловича, как Почка начинала предупредительно рычать.

В детстве ко мне льнули все дворняжки, а сейчас самая худосочная псинка норовит ухватить за штанину, на худой конец, облаять…

Дегтярка оказалась бывшей деревушкой. Собственно, следовало догадаться еще раньше — по названию: жители когда-то занимались перегонкой дегтя.

Вдоль угадывающегося под сугробами русла ручья серебрились несколько срубов без окон, без крыш. На одном даже торчали уцелевшие стропила. Вот, должно быть, счастье на всю жизнь — подглядеть, как гибкие кошки прыгают по этим сказочным развалинам…

Однако Почка бестолково вертелась вокруг нас и поглядывала на хозяина.

— Порожняк, — с растяжкой сказал егерь, не то досадуя, не то радуясь пустым капканам.

Экзотичные развалины разом обесценились в моих глазах. Нашел сказку…

Назад к кордону возвращались без спешки, с частыми остановками. Александр Михайлович разговорился, да что там, мне казалось — разболтался. Теперь была возможность и поснимать на цветные слайды сверкающий коралловый лес, но даже сама мысль о съемке раздражала меня.

К полудню мы пересекли старую утреннюю лыжню.

— Замерз? Может, сначала до избы проскочим — пропустим по маленькой? Согреешься, потом и проверим последний? — участливо спросил егерь.

— Как хочешь, Михайлович, мне все равно.

— Все равно, говоришь? — Он постоял, раздумывая, резко свернул с лыжни.

«Обиделся», — равнодушно подумал я.

Вырвавшаяся далеко вперед собака огласила лес безудержным злобным лаем. Егерь сдернул с плеча ружье и, держа в правой руке стволами вверх, забалансировал им, спускаясь по крутому склону оврага. Отчетливо стало слышно шуршание потекшего вдоль склона снега. Я буквально впился глазами в спину егеря, пытаясь по напрягшейся его фигуре предугадать, что сейчас произойдет.

На дне оврага, среди валунов, в вырытой в снегу яме лежала рысь. Лежала неподвижно, как околевшая, присыпанная снегом дворняжка. Бросился в глаза нарост красного льда на перебитой капканом задней лапе. Сквозь палевый мех выпирали ребра.

Егерь выстрелил в воздух. Рысь шевельнула кисточками ушей, с сонной ленцой зевнула и снова закрыла глаза. Я поразился: какие у нее на верхней челюсти между клыков сахарные младенческие зубки! Точь-в-точь такие в семь месяцев резались у моего Мишутки, помню, у жены слезы от боли выступали на глазах, если ему не хватало молока и он требовательно причмокивал грудь.

— Зубы у нее, — прошептал я, — видел зубы у нее?

Егерь недоуменно, беспомощно как-то взглянул на меня.

— По тому первому снежку… Я ж не верил, что попадется… охотку срывал… По первачку они сторожкие…

Уже потом, в автобусе, возвращаясь в город, я ломал голову: сколько дней она голодала и как, должно быть, все эти дни металась в капкане, дабы не закоченеть…

ПОЧИТАЙ-КА

Для юных читателей

На страницах «Литературной газеты» не так давно отзвучала дискуссия о литературе, обращенной к «юноше, обдумывающему житье». Писатели, социологи, критики пытались разобраться, какова она, детская литература, в чем ее специфика. Высказывалось мнение, что деление литературы на возрастные категории искусственно, но в то же время и трудно не признать, что есть она, такая область художественного познания, со своим кругом тем, своим героем, своим читателем. И своим писателем…

Но какой это «трудный и счастливый дар — быть детским писателем, — отмечал Маршак, — какое это редкое совпадение человеческих и литературных качеств, как это нерукотворно!»

На Южном Урале работает большой отряд литераторов, пишущих для детей. Каждый из них по своим силам и возможностям участвует в процессе формирования личности современного молодого человека.

С книгами для детей, приурочив их к своим юбилеям, выступили С. И. Черепанов и Н. Г. Кондратковская, которые известны большинству читателей как «взрослые» писатели. Глубоко патриотичны эти сказовые книги, написанные на фольклорном материале: их пронизывает любовь к родной уральской земле, ее людям-умельцам, восхищение талантом человеческим, талантом душевным на работу, на доброе дело.

Широко и разнообразно представлено творчество Л. А. Преображенской в сборнике «Голубая синица» (новеллы, стихи, сказки, загадки), вышедшем к 75-летию со дня рождения старейшей уральской писательницы.

Подготовили новые книги писатели В. Юровских, А. Дементьев, журналисты Ю. Подкорытов, Н. Верзаков.

Ряд лет журналисты и писатели края по социальному заказу издательства создают публицистические книги для молодежи о наших знаменитых земляках, людях высокого творческого горения и профессиональной чести. Остается верен своему герою — человеку труда, живой души и незаурядного таланта — журналист Н. Карташов, написавший несколько книг на документальной основе («Испытание», 1976 г.; «Свет золотых звезд», 1979 г.; «Семья Белостоцких», 1983 г.). С двумя книгами по этой серии выступила журналист Л. Гладышева, первая из которых «Нива жизни Терентия Мальцева» отмечена премией ЦК ВЛКСМ и Госкомиздата РСФСР. Плодотворно работают в этом жанре Л. Большаков, подготовивший для нас две документальные книги (о докторе геолого-минералогических наук А. С. Хоментовском и Герое Социалистического Труда комбайнере В. М. Чердинцеве), челябинский журналист Н. Терешко, написавший познавательную книгу об истории хлебопашества, зерна, нравственной цене хлеба.

В этом выпуске «Каменного Пояса» мы открываем литературную страницу, которая будет знакомить наших читателей с новыми произведениями южноуральцев для детей.

Аркадий Борченко

„СОКОЛ-100“

Стихотворение

Я — «Сокол-100»!Я — «Сокол-100»!А что,Не верите никто?Пожалуйста, не верьте!Пожалуйста, проверьте!Взгляните-ка, взгляните —Лечу я по орбите!Проплывает слеваЗемля, как королева,А Луна мне справаСветит величаво.Скажу вам откровенно я,Мне нравится Вселенная!И вдруг…Вот невезучий я!Вдруг кончилось горючее…Но вот летитМетеорит,Ведь он к моей Земле летит,И я подумал:«Братцы,А если стыковаться?»И снова я к Земле лечу,И снова я Земле кричу:— Я — «Сокол-100»!Я — «Сокол-100»!..А что, не верите никто?Пускай я не летаю,Пускай пока играю,А вырасту — и полечу!И первым — Мишку прокачу.

Рамазан Шагалеев