Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6478 ( № 36 2014) Страница 41

Сергей Алексеев. Сорок уроков русского. – М.: Страга Севера, 2013. – В 2-х томах. – 15 574 экз.

Эту книгу, замечательно спорную, никак нельзя назвать строгим руководством для учителя-словесника. Возможно, читатель не согласится в ней ни с единой строчкой. А может быть, воспримет как откровение. В ней сплетены мотивы исторические и фольклорные, лингвистические и этнокультурные, и рассуждения Алексеева – писателя-охотника, писателя-деревенщика – о славянской языковой общности и древних словарных корнях можно примитизировать, но это будет бездарное упрощение. Пожалуй, даже те, кто пренебрежительно отринет его языковедческую аргументацию, не смогут отрицать, что с поэтической точки зрения систему он выстраивает красивую и чёткую. Понятия перетекают одно в другое, созвучия обретают смысл, между словами открываются удивительные связи. И даже если эта книга не будет полезна учителю русского языка, она, пожалуй, пригодится учителю литературы, заинтересованному в небанальной и глубокой интерпретации русского художественного слова.

Записки эксперта ЕГЭ по литературе

ЕГЭ этого года остался позади, все внешние "бури" давно улеглись, а происходящее и обсуждаемое не даёт покоя. И всё же я решила поделиться своими наблюдениями. Работаю экспертом ЕГЭ по литературе уже много лет, в работе апелляционной комиссии принимаю участие только третий год, а так целых 18 лет преподаю в самой обычной общеобразовательной столичной школе и в одном из московских вузов: готовлю абитуриентов к ЕГЭ по литературе. В этом году в Москве после апелляций ЕГЭ по литературе разгорелся скандал. Апелляционную комиссию обвиняли в некомпетентности, в специальном занижении баллов московским ученикам и даже в сознательном препятствовании москвичам поступать на гуманитарные специальности в московские вузы. Скажу честно: я очень болезненно переживаю всё, что связано с отечественным образованием, моей работой, ЕГЭ. Сразу писать не решилась, чтобы во мне не говорила обида, а вот теперь, спустя время, могу поделиться впечатлениями и о самом ЕГЭ, и о том, что же происходило вокруг.

Я как учитель готовлю к ЕГЭ по литературе много лет. Занимаюсь с разными учениками: теми, кому нужен лишь минимальный «проходной», и теми, кому нужен высокий «конкурсный» балл. Любой экзамен - это стресс, на нём возможен срыв, возможно невезение, возможна и не совсем аккуратная проверка. Почему же скандал разгорелся именно в этом году?

В этом году процедуру ЕГЭ попытались сделать максимально прозрачной благодаря камерам. Но как учитель могу, к сожалению, сказать, что почти все выпускники этого года надеялись на «сливы» заданий, как в прошлом (работая на курсах, я имею дело с учениками разных школ Москвы и вижу разностороннюю картину), и готовилось большинство спустя рукава. ЕГЭ по литературе был первым в этом году среди экзаменов; мало того, небольшой «слив» отдельных заданий некоторых вариантов в неточной формулировке всё же был. И все московские учителя об этом знали и накануне экзамена прорабатывали с детьми. Интересно, что именно проверка этих заданий и вызвала бурю недовольства. Дети пришли на экзамен, уверенные, что все задания им известны, и вдруг увидели другие задания или другие формулировки[?]

Каждую работу независимо друг от друга проверяют два эксперта. Потом баллы сопоставляют: если расхождение в один балл в задании – ставится в пользу ученика, если большее расхождение – смотрит третий эксперт. Вроде всё должно быть объективно, но выходит иначе. Во-первых, сорок работ в день для проверки – это очень много. Эксперты работают с 10 утра до 7–8 вечера. Глаз «замыливается». Если первые двадцать работ проверяешь внимательно, аккуратно, то потом начинает срабатывать усталость. На проверку контрольных работ и сочинений в течение учебного года даётся три рабочих дня, чтобы проверять внимательно и не спеша. А здесь при такой ответственности от эксперта требуют проверки на скорость большого количества работ. На мой взгляд, чтобы разгрузить проверяющих, следовало бы дать им дополнительно один-два дня.

Теперь об апелляциях. Каждый год это очень морально тяжёлая процедура. Перед тобой работа ребёнка, проверенная двумя или тремя коллегами. И надо решить, насколько они были объективны в оценке. При этом перед тобой сидит ребёнок, с конкретной судьбой, эмоциями, запросами и слезами. И эксперт испытывает огромное давление с разных сторон: с одной стороны, всегда хочется помочь ребёнку и найти, за что поднять, с другой стороны, всегда пытаешься найти объяснения баллам, потому что задаёшься вопросом: вдруг это ты чего-то не видишь и не понимаешь, что увидели и поняли твои коллеги. При этом есть дети и родители, которые откровенно пытаются давить на эксперта, заставить его поднять балл любой ценой. Но всё-таки у ребёнка всегда был шанс попробовать что-то доказать эксперту. Что же произошло в этом году?

Апелляцию в Москве решили сделать заочной, то есть заранее (в воскресенье) экспертам выдали по 48–64 работы на день (!), и два эксперта сообща должны были проверить эти работы, решить, кому поднимают баллы, кому нет, и заранее заполнить ведомости: удовлетворить апелляцию или отклонить. Сделали это вроде ради объективности: чтобы не срабатывал фактор «жалко ребёночка», чтобы на экспертов не «давили» родители и чтобы апелляция не затягивалась до ночи, как было в предыдущие годы. Но получилось, к сожалению, обратное. Проверка такого количества работ затянулась до 11 часов вечера и продолжилась у некоторых рано утром до апелляции. Кто-то начинал проверять быстрее и менее внимательно, так как дома остались одни маленькие дети. К тому же оказался упущенным главный фактор: ученик! Его возможность объяснить, что он хотел сказать! Интересно, что на апелляции сразу видно, кто действительно глубоко знает материал, а кого «натаскал» учитель или репетитор на то, что говорить комиссии. Впоследствии экспертов обвинили в том, что им не разрешают поднимать баллы. Но это неправда! Экспертов призывают к объективности, и все повышения или неповышения остаются на совести каждого конкретного эксперта. Нас упрекали, что больше трёх баллов мы не поднимали, но и это неправда. В работе комиссии были примеры, когда выпускникам поднимали на четыре и пять баллов. Упрекали, что эксперты, даже видя на апелляции, что не правы, не поднимали балл, так как ведомости были уже заполнены. Но лично у меня было два случая, когда на самой апелляции после убедительного доказательства ученика и очередного пересмотра работы я подняла баллы и исправила ведомости с разрешения председателя конфликтной комиссии. В прессе и соцсетях я слышала лишь огульные обвинения – «все эксперты не поднимали баллы», «круговая порука» и т.д. Больнее всего то, что, возможно, кто-то так себя и вёл: всегда есть человеческий фактор, но это именно частные случаи.

Хотелось бы поделиться ещё вот какими наблюдениями. В интервью, которое дал «Ленте.ру» С.В. Волков, претензии к экспертам ЕГЭ были сформулированы так: «А ещё есть ощущение, что ребята с сопоставимым уровнем подготовки из регионов получили более высокие оценки» [чем москвичи]. При такой постановке проблемы получается, что важна не объективность, не честная проверка, а процент, который должна получить Москва. И вот здесь я должна констатировать достаточно неутешительную для москвичей картину. Я часто сталкиваюсь с тем, что у ребят, которые переезжают в Москву из регионов, крепче знания, большая работоспособность, но постепенно они поддаются влиянию столичной жизни, и энтузиазм к обучению у них нередко падает. Но приезжают они с отличными знаниями, и на ЕГЭ регионы могут эти знания демонстрировать. Во вторую волну ЕГЭ мне посчастливилось проверять работы ребят из Севастополя. Эти севастопольские работы были, может, не самые сильные, но их отличала от московских искренность и «незаштампованность», хотя писали они, ориентируясь на те же самые критерии ЕГЭ. Это ещё раз подчёркивает, что беда не в заданиях ЕГЭ, не в критериях, которые якобы мешают творчеству, а в заинтересованности учеников и учителей учиться и учить.

И.И. Калина порекомендовал на апелляции добавлять балл в пользу ребёнка во всех спорных случаях, но здесь я позволю себе не согласиться с высоким начальством. Важно не просто добавить балл в пользу ученика, потому что балл ему нужен и ученика жалко, а потому, что это объективный балл, «украденный» при проверке. И жить потом эксперту с недобавленным баллом (как выразился Исаак Иосифович) так же трудно, как и с «подаренным», так как в этом случае были ущемлены права других выпускников, которые честно заработали свои баллы.

Я совсем не считаю, что курсы Московского института открытого образования для учителей, как и репетиторы ЕГЭ для учеников – панацея от всех бед на ЕГЭ. Ирина Лукьянова назвала всех экспертов «государевыми людьми», самой страшной проблемой образования, и самоустранилась по идейным соображениям от работы в комиссии ЕГЭ: «Вообразить своё обучение в МИОО у государевых людей или работу в предметной комиссии с государевыми людьми я не в состоянии». Но гораздо проще устраниться от происходящего и лишь со стороны клеймить недостатки, чем бороться с ними в процессе работы.