Валери Триервейлер - Благодарю за этот миг Страница 42

— Еще ничего не решено, но я действительно хотел завтра сделать заявление.

Мне показалось, что это неудачная идея, но я не осмелилась возражать. К тому времени президент еще не определился, высылать семейство девочки или нет. Он не знал, как поступить. Ему нужно было погасить конфликт между премьером и министром внутренних дел. Я робко предложила свой вариант решения:

— А может, малышка могла бы продолжить обучение в интернате здесь, во Франции, как несовершеннолетняя, оставшаяся без попечения родных?

— Нет, это невозможно, — отрезал он, пожав плечами.

К утру он все еще не принял решения. Отправляясь покататься на велосипеде в окрестностях виллы «Ла-Лантерн», я заметила, как со стороны сада подъехали машины вышеупомянутых министров. В тот день я крутила педали дольше обычного. Перед тем как принять душ, включила радио. Было около часа дня. Я услышала, что Франсуа собирается выступать. Меня он не предупредил.

Я поспешила к телевизору, не имея ни малейшего представления о том, что он намерен сказать. К моему изумлению, я обнаружила, что он воспользовался моим предложением, которое еще накануне считал бредовым. На самом деле это был не его выбор, а лишь способ избежать открытой стычки между двумя министрами.

Последовали возмущенные вопли. Политики и периодические издания накинулись на Франсуа. Никто не оценил его намерения оставить Леонарду во Франции, оно было воспринято как свидетельство слабости президента. Между тем защитить ребенка мне казалось смелым решением. И даже если оно никому не понравилось, я ему за него благодарна.

Месяц спустя мне предстояло вручать премии фонда Даниэль Миттеран, и я написала речь, где упоминала все акции, которые проводила от его имени. В завершение выступления я воздала дань уважения этой женщине — жене первого президента-социалиста, и попыталась представить себе, что бы она сказала в 2013 году, если бы еще была с нами: «Могла бы Даниэль Миттеран обойти молчанием трагедию женщин в Конго? Обошла бы она молчанием трагедию сирийских беженцев?» И закончила речь фразой: «Больше я не стану молчать», имея в виду кампанию помощи женщинам — жертвам насилия, получившую название «Не молчать».

Агентство Франс Пресс, наплевав на гуманитарный аспект речи, выдернуло из контекста только последнюю фразу и, видимо, из самых низких побуждений связало ее с «делом Леонарды», записью в Твиттере по поводу выборов в Ла-Рошели и моим желанием вновь ввязаться в политические дебаты. И опять в сети и прессе разгорелась бурная полемика.

К вечеру в Елисейском дворце запахло грозой. Мне в очередной раз устроили разнос, выпустили в меня длинную очередь оскорбительных обвинений. Продолжалось это и в постели. Я не выдержала. Ни одной похвалы, ни единого слова поддержки, только жестокие упреки без конца. Близилась полночь, я оделась, собралась и ушла.

Франсуа попытался меня удержать, потом вызвать водителя. Я вышла одна через парадный двор. Полными слез глазами прямо посмотрела на жандармов, которые отдали мне честь, когда я выходила за ограду. Ушла без денег, унося в кармане только ключи от квартиры на улице Коши. Две минуты спустя мой телефон стал разрываться. Мне без конца звонили встревоженный Франсуа и мой офицер службы безопасности. Я не стала отвечать и почти час шла пешком до улицы Коши. На душе стало легче. Я вновь очутилась в моем доме, в моем убежище. На следующее утро агентство Франс Пресс внесло коррективы в свое сообщение, Франсуа признал, что был неправ и что мою речь неверно передали.

Теперь, когда мы больше не вместе, эти волны раздоров кажутся такими далекими. Некоторые из них привели к нашему разрыву. В мае 2013-го я решила с ним расстаться. Он был со мной слишком суров, и я не могла больше выносить его злобные выходки. Вернулась на улицу Коши и запретила ему туда приходить. Три недели мы не виделись. В выходные я разъезжала с друзьями по разным уголкам Франции. Но в конце концов вернулась. Он меня словно чем-то опоил. Я и представить себе не могла, что он, воспользовавшись свободой, станет встречаться с другой… Извечная наивность верной жены.

Сегодня я не узнаю своего надменного спутника в этом мужчине, который обхаживает меня, как в первый день знакомства. Он вновь стал внимательным, словно разбил в себе самом «замерзшее море»[39] — так говорил Кафка, имея в виду нашу внутреннюю тюрьму. Он, еще недавно такой скупой на комплименты, теперь стал меня ими осыпать. Он замечает все, что я делаю, знает, где я нахожусь, поддерживает меня во всех начинаниях, даже похвалил за пару интервью о «Народной помощи» и похищенных нигерийских школьницах. Когда мы жили вместе, он не знал даже названия передачи, что я вела на телевидении… И — какое великое достижение! — он, кроме политических разделов, теперь читает мои обзоры в «Пари-Матч».

Вечно занятый, заваленный работой, бесстрастный президент превратился в чуткого президента, который находит время, чтобы прочитать то, что касается меня, и даже написать мне десяток эсэмэсок во время совещаний в Елисейском дворце. Какой парадокс! Я ему сопротивляюсь: отныне мне известна рыночная стоимость человека, коим движет желание побеждать.

* * *

В декабре 2013 года, когда Нельсона Манделу госпитализировали в безнадежном состоянии, я сказала Франсуа, что, когда объявят о похоронах, я хотела бы на них присутствовать вместе с ним. И получила в ответ знакомую реплику:

— Не понимаю, что тебе там делать.

Я возразила, что поеду в любом случае, пусть даже по журналистскому удостоверению и купив билет за свой счет. За завтраком, наутро после кончины Манделы, я не осмелилась поднимать эту тему — боялась, что меня снова оттолкнут. Днем отправила Франсуа эсэмэску. Он ответил, что согласен. Вскоре выяснилось, что не он так решил, а дипломаты настояли, чтобы меня взяли: Барак Обама и большинство глав государств ехали на похороны с супругами.

Думая о предстоящей церемонии, я волновалась. Мы только что вернулись из поездки в Бразилию и Гвиану, и вот опять нужно было уезжать. Второй самолет попросил для себя Николя Саркози. В аэропорту Франсуа предложил, чтобы они с Саркози поехали в президентском автомобиле, а я села в другой. Я ему сердито ответила:

— Думаешь, он бросил бы Карлу ради тебя?

Он на миг потерял дар речи, и я села в машину с ним. На стадионе во время церемонии прощания Франсуа делал вид, будто меня нет. Единственный, с кем он общался, был Николя Саркози. Я держалась в сторонке, чтобы дать им поговорить. И именно бывший президент потом подошел ко мне и представил меня другим главам государств…

Франсуа и Николя Саркози шутили и смелись. Мне казалось, что это довольно неловко, и я невольно хмурилась. На фото я выглядела как мамаша, искоса наблюдающая за расшалившимися детьми… А они, словно два наконец-то встретившихся ветерана войны, обсуждали неприятные стороны их должности: плохих министров, отпуска, нападки прессы. Николя Саркози подробно описывал ему роскошное поместье, куда пригласил его вместе с семьей король Марокко. Это их интересовало куда больше, чем любая злободневная тема.

Уместно ли было демонстрировать теплые отношения в сложившихся обстоятельствах? Мы ведь присутствовали на похоронах Манделы, которые транслировались на весь мир. А два бывших соперника развлекались. И заправлял весельем Николя Саркози. Мне было не по себе оттого, как Франсуа держится с ним. Я сделала замечание. Франсуа повысил на меня голос. И заявил, что больше никуда меня с собой не возьмет.

К счастью, накалившуюся обстановку разрядило прибытие американских президентов. Я наблюдала, как с разницей в несколько минут появились Барак и Мишель Обама, Билл и Хилари Клинтон, затем чета Буш: они производили сильное впечатление. Я впервые пожала руку Бараку Обаме и поймала его открытый взгляд. И снова была очарована его женой Мишель. Она необычайно харизматична.

Пока шла церемония, фотографию американского президента, снимающего селфи с блондинкой — премьер-министром Дании, уже увидел весь мир. Я заметила мрачное выражение лица Мишель, и она понравилась мне еще больше. Меня обрадовало то, что не только я могу ревновать. А я и вправду ревновала. Каждого из мужчин, которых любила.

Франсуа я ревновала как никогда в жизни, потому что любила его так, как никого прежде не любила. Не выносила, когда какая-нибудь женщина, позируя для фотографии, клала ему голову на плечо или обнимала за талию. Мне это было неприятно. Случалось даже, что я оттесняла какую-нибудь из них. А им самим понравилось бы, если бы я вешалась на шею их мужу?

Сесилия Аттиас рассказывала, что некоторые женщины совали ее мужу бумажки с номером телефона. Она говорила: если женщину притягивает власть, ничто ее не остановит. Печальный, но очень верный вывод.