Фридрих Горенштейн - Дрезденские страсти. Повесть из истории международного антисемитского движения Страница 42

Через семьдесят один год после речи Ивана Шимони на Первом международном антисемитском конгрессе наступил год 1953-й. Начался он для всего мира одинаково, а именно с четверга. Общий четверг и пугал сталинский «несложившийся дух», у которого в отличие от своего двугадового собрата по-прежнему торчало в непотребном месте из-под мохнатого паучьего брюха легкое стрекозиное интернациональное крылышко, которое мешало движению к социалитарным идеалам. Поэтому, чтоб рассечь общий четверг и отделить капиталистический четверг от социалистического, было сказано:

«Первое января 1953 год, четверг… Черная ночь фашизма опустилась над Америкой. Прижимаясь к скользким стенам вонючих туннелей подземки, прячутся от полисменов сотни и тысячи обреченных на голод и холод безработных, чтоб потом устроиться на ночлег, постелив вместо тюфяка толстый номер газеты «Нью-Йорк геральд трибюн»»…

Таким образом, важный акт творения был совершен, тьма отделена от света. Теперь лишь оставалось чистых поместить в социалитарный сталинский свет, а нечистых – в капиталистическую антисталинскую тьму. Мы не будем останавливаться на том, где именно искали нечистых и кого именно нашли. Это общеизвестно. Мы хотим лишь остановиться на одном на первый взгляд странном эпитете, который этим нечистым приклеили. Возможно даже, что все остальные эпитеты, громкие и привычные, заслонили и отдвинули на задний план этот простенький и в чем-то даже лиричный. И действительно, когда сказано: «Врачи-убийцы, ставшие извергами рода человеческого, состоявшие наемными агентами иностранных разведок… Большинство участников террористической группы были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией… Вовси заявил на следствии, что он получил директиву об истреблении руководящих советских кадров через известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса…» Когда в числе обвиняемых оказались не только «еврейские презренные наймиты, продавшиеся за доллары и стерлинги», но и сами органы государственной безопасности – «органы государственной безопасности не вскрыли вовремя вредительскую террористическую группу среди врачей…» Когда сталинская филология и сталинское языкознание употребляли относительно еврейских врачей грамматические обороты типа: «раздавим, как омерзительную гадину», когда все это звучит и клокочет, трудно запомнить такой патриархальный, в духе старой филологии оборот, как «ж и в ы е л ю д и».

А между тем именно этот оборот, этот эпитет относительно еврейских и прочих врагов употреблялся особенно настойчиво из статьи в статью и стал как бы музыкальным рефреном всей идеологической кампании наподобие тех самых вагнеровских фанфар, подчеркивающих важные моменты творческого акта, о которых писал Энгельс, разбирая творчество г-на Дюринга. Но «ж и в ы е л ю д и» были не музыкальным рефреном теоретических споров, а скорее звуком полкового оркестра на плацу, где предстоит экзекуция и где сколачивают виселицы. Впервые этот термин появился в основополагающей статье первого дня «радикальных перемен». «Наши скрытые враги составляют ничтожное меньшинство, но эти люди существуют, это – живые люди». «Живые люди» были жирно выделены курсивом. И музыкальный рефрен зазвучал в разных тонах… «О революционой бдительности… Некоторое время назад органами государственной безопасности был арестован матерый троцкист и агент иностранной разведки Гуревич С.Д. Он воспитывался в семье меньшевика-бундовца (то есть был сыном двупартийного отца). Установив связь с иностранной разведкой, он в течение ряда лет снабжал ее шпионской информацией. Все это результат того, что бдительность была ослаблена и кое-кто в органах государственной безопасности забыл о том, что наши враги – это живые люди…» Фельетон в провинциальной газете: «Слепота на оба глаза… Многие знали Абрама Лазаревича, но зовут подлинным его именем – аферистом и жуликом… Луч света упал на темное дело афериста, и тогда стало ясно, что существующие среди нас абрамы лазаревичи – это живые люди…» Передовица в центральной газете: «Нельзя забывать, что у нас сохранились пережитки буржуазной идеологии, конкретные носители буржуазных взглядов – живые люди – скрытые наши враги». Ко дню Советской Армии, статья от 22 февраля: «Нельзя забывать, что чем значительней наши успехи, тем коварнее действуют империалисты. При их поддержке орудуют сохранившиеся у нас носители буржуазных взглядов – живые люди…»

Конечно, между разными социалитарными взглядами существует сходство. Но для того чтобы понять сходство, надо прежде всего понять различие. Поэтому на рассматриваемое нами мероприятие в отличие от дрезденского был все-таки приглашен «непорочный еврей», чем было исполнено давнее желание пастора Толлора, высказанное им еще в 1882 году. Этому «непорочному еврею» Илье Эренбургу было предоставлено слово и были позволены слова, которыми он позднее крайне гордился, учитывая момент, когда они были произнесены. На вручении Сталинской премии он сказал: «Каково бы ни было национальное происхождение того или иного советского человека, он прежде всего патриот своей родины и он подлинный интернационалист, противник национальной и расовой дискриминации, ревнитель братства…»

Это была дань стрекозиному крылышку, части своего биологического строения. Но тут же этот слишком смелый звук был так преобразован, что не осталось никакого сомнения, где именно расовая и национальная дискриминация.

«Пусть теперь читатель сам прочтет, – пишет Энгельс по поводу одного из выступлений Дюринга, – сам прочтет следующее за этими беспомощными увертками жалкое пасквильное рассуждение, где г-н Дюринг вертится и изворачивается, словно иезуитский поп». Однако передадим опять слово Эренбургу: «Правители Америки не хотят внять голосу разума. Нет такой низости, которой они брезгуют. Они теряют голову, потому что потеряли надежду». Ну и далее, естественно, звучат фанфары, ради которых, собственно, и было позволено «непорочному еврею» подняться на трибуну: «Мне оказана высокая честь – право носить на груди изображение человека, образ которого неизменно живет в сердце всех советских людей, всех миролюбивых людей нашего времени. Когда я говорю об этом большом, зорком и справедливом человеке, я думаю о нашем народе. Друг от друга их не отделить»…

Вот так, Адольф, кусай ногти от своей расовой принципиальности. Кто тебе такое скажет? Колченогий Геббельс так не сформулирует, а ведь нашлись бы и для тебя такие «нравственные евреи».

Никто, разумеется, не требует, чтоб весь идеологический антисемитский оркестр состоял из евреев, хотя музыкантов для него нашлось бы достаточно. Но если в антисемитском оркестре вовсе нет евреев, он звучит слишком примитивно и сухо. Мы, разумеется, не хотим сравнивать Эренбурга с рядовыми солистами, особенно нынешних времен. Эренбург был виртуоз старой кульутры. Характерна сценка в романе «Буря»: еврей-патриот подвергается антисемитскому оскорблению со стороны несознательного гражданина, требующего, чтобы тот убирался в Израиль. «Я советский гражданин, а он требует, чтобы я ехал в американскую колонию», – отвечает еврей-патриот. По своему внутреннему содержанию сцена напоминает цитированную выше речь на вручении Сталинской премии 1953 года. Смелая форма лишь подчеркивает угодное властелину содержание. И в угоду общей антисемитской стратегии разрешается даже тактическое бичевание черносотенных частностей.

После того как сами евреи в лице Эренбурга дали показания о своем палаче – «большой, зоркий и справедливый», можно было перейти к их дальнейшим допросам уже в международном масштабе.

«Как был выдан Юлиус Фучик? Выдал его палачам профессиональный предатель Райцин. Председатель суда: расскажите, как вы вступили на вражеский путь? Подсудимый Райцин: на вражеский путь я вступил еще до установления связи с Рудольфом Сланским. С детства я был воспитан в буржуазном и религиозном духе в сионистско-скаутской организации “Техелег Леван”».

Шаг за шагом суд установил, как сионист-карьерист пролез в комсомол, партию. Boт он, бывший член ЦК партии Райцин. Угловатый череп и торчащие уши чудовища в грязной шкуре профессионального предателя, ищейки гестапо».

Насчет черепа и ушей вообще хорошо сказано. Это, пожалуй, уже расовый признак.

«Подсудимый Райцин: без колебания я выдал гестапо Ю. Фучика и его соратников из редакции “Руде право”».

Как тут не сказать словами бравого солдата Швейка: «Осмелюсь доложить, господин штабной врач, дальше язык не высовывается».

В данном случае имеется в виду протокольный язык военно-юридического аппарата. По этому поводу все тот же Ярослав Гашек замечает: «Военно-юридический аппарат был великолепен. Такой судебный аппарат есть у каждого государства, стоящего перед общим политическим, экономическим и моральным крахом».