Рой Медведев - Солженицын и Сахаров Страница 43

Солженицын о Сталине

В книге Солженицына в различных местах содержится немало глубоких и точных, но высказанных как бы мимоходом характеристик Сталина и замечаний о его личности. Автор считает, однако, личную роль Сталина в постигшей нашу страну катастрофе и даже в создании изучаемого Солженицыным "Архипелага" настолько незначительной, что большая часть его высказываний о Сталине выносится из основного текста книги в короткие сноски и примечания. Так, в примечаниях на предпоследней 605-й странице тома Солженицын пишет: "И в предтюремные и в тюремные годы я тоже долго считал, что Сталин придал роковое направление ходу советской государственности. Но вот Сталин тихо умер - и уж так ли намного изменился курс корабля? Какой отпечаток собственный, личный он придал событиям - это унылую тупость, самодурство, самовосхваление. А в остальном он точно шел стопой в указанную стопу".

Говоря очень кратко, во второй главе о репрессиях 1937-1938 годов (зачем говорить подробно о том, "что уже широко написано и еще будет многократно повторено"), когда в застенках НКВД были уничтожены основные кадры партийного руководства, партийной интеллигенции, командного и политического состава Красной Армии, большинство крупнейших хозяйственных руководителей, руководители комсомола, когда сменились насильственным образом верхи советского управления, верхи самого НКВД, дипломатического аппарата и т. д., Солженицын пишет (опять в примечании): "Теперь, видя китайскую культурную революцию (тоже на 17-м году после окончательной победы), мы можем с большой вероятностью заподозрить тут историческую зако

164

номерность. И даже сам Сталин начинает казаться лишь слепой и поверхностной исполнительной силой" (С. 80).

С таким взглядом на роль и значение Сталина в трагедии 30-х годов согласиться трудно. Конечно, было бы ошибочным полностью отрывать эпоху сталинского террора от предшествующей революционной эпохи. Какой-то коренной, резко очерченной границы между этими эпохами не было ни в 1937 году, как думают многие, ни в 1934 году, как утверждая Хрущев, ни в 1929 году, как это думал ранее сам Солженицын, ни в 1924 году, когда умер Ленин и была разбита троцкистская оппозиция, ни в 1922 году, когда Сталин был избран Генсеком ЦК РКП (б). И вместе с тем, в каждый из этих годов, да и в некоторые другие происходил все же весьма существенный поворот в политике, что требует особого рассмотрения.

Конечно же, существует преемственная связь между той партией, которая взяла власть в октябре 1917 года, и той, какая стояла во главе СССР в 1937 году, в 1947 году, в 1957 году и в 1967 году, когда Солженицын заканчивал "Архипелаг ГУЛАГ". Но эта связь не означает идентичности или "гармонического развития". Не "стопа в стопу" шел Сталин. Он и в первые годы революции не всегда следовал ленинской "стопе". А уж потом он с каждым шагом уводил партию в другую сторону. Внешнее сходство в данном случае лишь маскирует очень большое внутреннее различие, в некоторых отношениях даже противоположность, и переход в эту противоположность вовсе не был закономерным, детерминированным, неизбежным. Более глубокий научный анализ, которому, несомненно, будут еще подвергнуты события, о которых пишет в своем художественном исследовании Солженицын, неоспоримо покажет, что даже внутри и в рамках той системы партийных, государственных и общественных отношений, которая была создана в России при Ленине, Сталин произвел в несколько приемов коренной переворот, сохранив лишь внешнюю оболочку так называемых ленинских норм, лишь терминологию марксизма-ленинизма. Сталинизм во многих отношениях есть отрицание и кровавое уничтожение большевизма и всех революционных сил. В определенном смысле сталинизм - это самая настоящая контрреволюция. Разумеется, мы вовсе не считаем, что система, созданная в первые годы советской власти, была верхом совершенства и что ленинское наследие и ленинский период в истории нашей революции не нуждается в самом серьезном критическом анализе.

Солженицын не ставит своей задачей исследовать феномен

165

сталинизма, его природу, особенности, историю его развития, его предпосылки. Вероятно, для Солженицына просто не существует такого понятия как сталинизм, ведь Сталин лишь "точно шел стопой в указанную стопу".

В книге Солженицына почти нет того, что можно было бы назвать историческим фоном. Эта книга начинается главой "Арест", чем автор сразу подчеркивает, что он исследует и описывает лишь мир заключенных, мир отверженных, таинственную и страшную страну ГУЛАГ, ее географию, структуру, общественное устройство, ее писанные и неписанные законы, ее население, ее нравы, ее владык и ее подданных. Да и не очень нужен Солженицыну этот исторический фон, ведь по представлению Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ" появился еще в 1918 году и развивался с тех пор по каким-то своим внутренним законам.

Эта односторонность, нарушаемая, правда, отдельными, нередко весьма глубокими по мысли замечаниями, сохраняется на протяжении всего тома. Конечно, такой подход - законное право автора.

И все же, не говоря ни слова о сталинизме и как бы отрицая правомерность такого понятия вообще, Солженицын своим художественным исследованием одной из самых главных частей сталинской системы очень помогает изучению и всей преступной и бесчеловечной системы сталинизма. Солженицын не прав, полагая, что эта система сохранилась в своих основных чертах и сегодня, но она и не ушла еще совсем из нашей общественной, политической и духовной жизни. Книга Солженицына наносит по сталинизму и неосталинизму удар очень большой силы. Никто из нас не сделал в этом отношении больше, чем Солженицын.

Солженицын о Ленине

Еще во времена своей комсомольской молодости Солженицын сомневался в мудрости и честности Сталина. Это сомнение, высказанное в одном из писем с фронта, и было причиной ареста и осуждения капитана Советской Армии Солженицына в 1945 году. Но он нисколько не сомневался тогда в том, что "Октябрьская революция была великолепна и справедлива, и что вели ее к победе люди высоких намерений и вполне самоотверженные" (С. 229). Теперь Солженицын думает иначе и об Октябрьской революции, и о Ленине.

166

Из всех обвинений, которые Солженицын прямо или косвенно предъявляет сегодня Ленину, мы остановимся только на двух.

Солженицын считает, что Ленин настоял в 1917 году на проведении в России новой "пролетарской и социалистической" революции, хотя ни Россия, ни русский народ не были готовы к такой революции и не нуждались в ней.

Солженицын также считает, что Ленин злоупотреблял террористическими методами борьбы против своих политических противников.

Легко разбирать ошибки революционера через 50 лет после революции.

Но революционная ситуация обычно не дает политическим вождям времени для спокойного академического анализа. Впрочем, и сейчас можно предположить, что если бы российские буржуазные партии оказались способными осуществить в 1917 году хотя бы собственные буржуазно-демократические задачи (и вывести Россию из войны), то народ не пошел бы тогда на новую революцию. Но русская буржуазия по трусости и корыстности не смогла решить этих столь назревших проблем, эти проблемы взялись решить большевики во главе с Лениным, и русский народ, как показала история, их тогда поддержал.

Крайне сложен вопрос о методах революционной борьбы. Ибо первая социалистическая революция - это неизбежно шаг в неизвестное. Ее не с чем сравнить, и ее вождям не у кого перенимать опыт. Здесь невозможно все заранее рассчитать, взвесить и только затем принимать решения. Предвидеть события можно чаше всего на несколько дней или недель вперед. Основные решения и методы революционной борьбы принимаются или корректируются только в ходе событий. Ленин хорошо это понимал и нередко повторял слова Наполеона: "Сначала ввязаться в бой, а там посмотрим". Такая революция невозможна без риска, без риска поражения и без риска ошибок. Но и не дать сигнал к революции, когда она стала возможной, - это тоже очень большой риск для революционной партии.

Неудивительно поэтому, что у Ленина и возглавляемого им Советского правительства было немало ошибок и просчетов. Эти ошибки затянули гражданскую войну в России и сделали ее более ожесточенной. Эти просчеты затянули переход к НЭПу и усилили на первых порах хозяйственную разруху. Не оправдались и надежды Ленина на скорую революцию в Европе, которая даст России техническую и культурную помощь. Советское пра

167

вительство пошло слишком далеко в ограничении демократии в нашей стране.

Этот список просчетов и ошибок можно продолжить. Однако никакая кибернетика не поможет доказать, что вооруженное восстание 24 октября 1917 года было исторически преждевременным шагом, и что все последующие злодеяния сталинского режима вытекали из этой роковой ошибки Ленина. Ибо и после смерти Ленина путь нашей партии вперед был движением по никем не изведанной дороге. К сожалению, те, кто сменил Ленина во главе партии, не имели его ума, знаний, умения находить в большинстве трудных ситуаций верное решение. Поэтому они не использовали и малой части тех возможностей, которые давала Октябрьская революция для быстрого продвижения вперед к подлинно социалистическому и демократическому обществу. Мы и сегодня еще далеки от этой цели. Сталин не только не шел "стопой в точно указанную стопу" (таких "точно указанных стоп" в истории не бывает). Но и те несколько вешек, которые наметил Ленин в своих последних заметках, Сталин очень быстро отбросил в сторону.