Юрий Мухин - Великий главнокомандующий И.В. Сталин Страница 43

Согласно сталинскому сценарию, ночью был объявлен приговор, а днем в спешке его привели в исполнение. Аналогичных документов можно привести десятки. По-видимому, предвидя это, Мухин упреждает: «Вы же все равно не поверите и будете кричать: «Сталин убил!» Тогда я должен сказать — правильно убил! Зачем Красной Армии нужны были трусливые и подлые маршалы, которые от угрозы сутки не поспать оговаривают себя?..» Да если бы дело сводилось только к угрозам «не поспать»…

Мухин делает вид, что не знаком с термином «допрос с пристрастием», оставлю и это на его совести.

Кстати, о «пристрастии». Сталин хорошо знал, что стоит за этим термином. Приведу документ, который я увидел в архиве в 1961 г.

04.09.41, Жуков, будучи уже командующим Резервным фронтом, докладывает Верховному по ВЧ:

«Жуков. На нашу сторону сегодня перешел немецкий солдат, который показал, что (дальше следуют данные, поступившие от пленного. — В.А.)…

Сталин. Вы в военнопленных не очень верьте, допросите его с пристрастием, а потом расстреляйте».

Беседуя как-то с Георгием Константиновичем, я напомнил ему об этом эпизоде. Жуков сказал, что после допроса пленного его данные подтвердились, и он был отправлен в тыл.

Говоря о неудачах наших войск в начале войны, Мухин, в частности, утверждает, что одна из причин катастрофы — неприведение войск западных приграничных военных округов в повышенную боевую готовность — надумана, и винит в такой трактовке Жукова. При этом он смешивает два разных понятия (процесса): подготовку страны и Вооруженных сил к отражению агрессии вообще и подготовку к отражению явной угрозы нападения противника.

«Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз, — цитирует Мухин Жукова, — наши Вооруженные силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты, и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, чтобы, как говорил Сталин, «не спровоцировать немцев на войну».

Вывод Жукова правилен. Мухин же заключает из него, что маршал обвиняет Сталина в том, что тот вообще не предпринимал мер к подготовке к войне. «А что же было на самом деле? Игнорировал Сталин угрозу нападения или нет?» — спрашивает Мухин и отвечает, что нет.

В подтверждение этого приводит набор «доказательств». «Вдоль границ СССР располагались отряды пограничных войск (но они всегда должны быть там. — В. А)… Вдоль границы строили укрепления около 200 строительных батальонов.

Эти войска основным оружием имели лопату (вот именно, они предназначались для оборонительного строительства, а не ведения боевых действий. — В.А.)… По воспоминаниям ветерана (кстати, Мухин часто опирается на безымянного «ветерана». — В. А.), они 20 июня получили приказ отойти от границы, и в нем была указана причина — начало войны 22 июня». Последнее замечание— сущая ложь. Я сам вместе с другими слушателями 3-го и 4-го курсов Военно-инженерной академии находился там на производственной практике. Мы бетонировали доты до начала артиллерийской подготовки немцев. Домысел Мухина опровергает и приведенное им же воспоминание начальника штаба 10-й армии Западного военного округа: «На госгранице в полосе армии находилось на оборонительных работах до 70 батальонов и дивизионов общей численностью 40 тыс. человек. Разбросанные по 150-км фронту и на большую глубину, плохо или вообще невооруженные, они не могли представлять реальной силы для обороны государственной границы… Личный состав строительных, саперных и стрелковых батальонов при первых же ударах авиации противника, не имея вооружения и поддержки артиллерии, начал отход на восток (скажу, не отход, а бегство, и многие мои товарищи остались там навечно. — В.А.), создавая панику в тылу». Вот тебе и готовность к отражению! Жуков-то вел речь о подготовке и приведении в полную боевую готовность войск (армий) прикрытия западных округов.

Что касается ВМФ, то Сталин действительно разрешил адмиралу Кузнецову за двое суток до войны привести его в готовность. Но флот — не сухопутные войска, ВВС и войска ПВО страны, рассредоточенные на несколько тысяч километров по фронту и на сотни километров в глубину. К тому же паролем, который также был установлен, Сталин приводить их в полную боевую готовность не разрешил.

«Не очень хочется уличать Жукова в наглой лжи, но это ведь не Сталин был убежден, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной», — утверждает Мухин. Однако известно, что осенью 1940 г. в узком кругу руководящего состава военных обсуждался оперативный план войны, который был утвержден. В 1941 г. в марте, апреле и мае он лишь корректировался в соответствии с изменившейся обстановкой и возможностями. Тогда именно Сталин, вопреки предложению Бориса Шапошникова, настоял на том, чтобы главные силы Красной Армии были развернуты на Украине, на которую якобы зарятся немцы и с которой мы будем наносить ответный удар по ним. Жуков же в мартовских «Соображениях о стратегическом развертывании…» сохранил эту схему, так как, во-первых, противоречить вождю было бесполезно, а, во-вторых, осуществлять кардинальную ломку в развертывании Вооруженных сил на Западе было уже поздно.

«Но, пожалуй, наибольшей подлостью Г.К. Жукова, — подчеркивает Мухин, — явилось то, что он скрыл от историков свой приказ от 18 июня 1941 г. о приведении войск западных округов в боевую готовность к отражению немецкого удара. Такой приказ (до сих пор неопубликованный) он отдал, но не установил контроль за его исполнением, в связи с чем командующий Западным особым военным округом генерал Павлов сумел совершить акт предательства». Но все дело в том, что приказа такого нет, приказы отдает только нарком (министр), а начальник Генштаба может (мог) отдать распоряжение. Однако Жуков распоряжений в тот день никаких не отдавал. Что же касается приведенных в подтверждение версии воспоминаний военачальников, то они либо неправильно истолкованы, либо ошибочны. Что легко доказывается.

Перечисляя мероприятия, которые проводились по указанию Сталина, Мухин называет и проект «Стратегического развертывания Вооруженных сил…» от 15 мая, в котором предусматривался чуть ли не «упреждающий удар», который инициировал Сталин.

Но это было предложение авторов проекта, а Сталин его отверг, упрекнув военачальников в желании спровоцировать агрессора.

«Известно и другое, о чем умалчивают нынешние фальсификаторы истории, — продолжает Мухин, — 19 июня 1941 г. западные приграничные военные округа и флоты получили строгий приказ о повышении боевой готовности». Во-первых, этот приказ был не о «повышении боевой готовности», а о маскировке аэродромов, военной техники и вооружения, складов с горючим и боеприпасами. Мероприятия эти приказывалось провести к 1–5 июля. Во-вторых, 19 июня этот документ был только подписан, а до войск так и не дошел.

Считая главной причиной наших неудач в начале войны плохую радиосвязь, Мухин упрекает Жукова в «преступном пренебрежении к радиосвязи». Но еще в докладе на декабрьском совещании (1940 г.) Жуков (тогда командующий КОВО) подчеркнул: «Для полного использования наиболее современного средства связи — радио — необходимо навести порядок в засекречивании. Существующее положение в этом вопросе приводит к тому, что это прекрасное средство связи используется мало и неохотно». Надо иметь в виду также, что Жуков был на посту НГШ до войны всего 4,5 месяца, к тому же снабжением войск, в том числе и средствами связи, должны были заниматься другие должностные лица.

Главное место в книгах Мухина отводится «доказательству» того, что решающую роль в событиях 1941 г., как и в войне в целом, играл Сталин, а Жуков чаще мешал ему или только учился у него. «Судя по всему, Жуков редко ориентировался в том, что именно происходит на фронтах, которыми он командовал, и Сталин нередко командовал за него, Жуков был просто его рупором».

Но если бы это было так, то зачем Сталин вызвал Жукова из Ленинграда, когда Западный, Брянский и Резервный фронты потерпели крупное поражение и дороги на столицу оказались открытыми, зачем 16 октября, когда поезд для выезда Верховного из Москвы стоял под парами, он позвонил по ВЧ Жукову и спросил (см. запись телеграфиста Сталина, опубликованную в «Красной звезде» 10.04.96): «Георгий Константинович, теперь скажите мне как коммунист коммунисту, удержим ли мы Москву?» Жуков немного подумал и ответил: «Товарищ Сталин, Москву мы удержим…» — «Товарищ Жуков, — завершил Сталин, — надеемся на вас, желаем вам успеха. Звоните мне в любое время суток, жду ваших звонков». Лишь после этого разговора с командующим фронтом Верховный остался в столице.

Желая развенчать Жукова, Мухин пишет: «В дневниках Гальдера есть упоминания о Сталине, Ворошилове, Буденном, Тимошенко. Но нет ни слова о Жукове. Он немцам был неинтересен. Могут сказать, что немцы просто не знали его фамилию. Во-первых, он полгода был начальником Генштаба… Во-вторых, фамилию генерал-майора Белова они ведь узнали, он доставлял им неприятности. А какие неприятности доставлял немцам в 1941 г. Жуков, чтобы они стали трудиться узнавать его фамилию?.. Естественен вопрос — а как же Сталин? Он что, не видел беспомощности Жукова? Безусловно, видел, но тут все не просто… Посмотрев на него с начала войны, Сталин понял, что из всех, кого он знал, Жуков пока наиболее слабый… Не мог он взять на Западный фронт Тимошенко (к сведению Мухина, Сталин его назначил на Западный фронт 2 июля, а после сдачи Смоленска хотел снять, но именно Жуков защитил Тимошенко. — В. А.) и на Юго-Западный послать Жукова. Да, на Западном фронте было бы легче, но Жуков бы обгадил на Юго-Западном дело так, как он обгадил его в Ленинграде (вот это новость. — В.А..), и немцы были бы к новому году уже в Турции. Между прочим, это означает, что ответственность за бездарное руководство Западным фронтом несет лично Сталин, а не только Жуков… Да, Сталин вырастил из Жукова фронтового полководца. Сделал ему славу Великого. Думаю, что она была незаслуженна». Обращу внимание только на одну нелепость в мухинском пассаже — значит, все-таки Жуков был фронтовым полководцем, а ведь из бездарей такие не вырастают.