Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен Страница 43

Вся беда в том, что подавляющее большинство историков — крупных и мелких, отечественных и зарубежных, умерших и здравствующих — односторонне представляют связь между устной и письменной историей. В качестве документальной основы признаются, как правило, только письменные и материальные источники. Так называемая устная традиция передачи сведений о прошлом отвергается начисто, высмеивается и шельмуется. При этом в упор не замечаются самоочевидные истины: многие основополагающие исторические труды (от Геродотовой «Истории» до Несторовой «Повести временных лет») зиждятся (особенно в начальных своих частях) исключительно на устных преданиях и рассказах.

У устных преданий другая жизнь, нежели у письменных. Как отмечал академик Борис Дмитриевич Греков (1882–1953), «… в легендах могут быть зерна истинной правды». Поэтому непременным условием аналитического и смыслового исследования исторических сказаний является отделение «зерен от плевел». Легенды о происхождении любого народа всегда хранились как величайшая духовная ценность и бережно передавались из уст в уста на протяжении веков и тысячелетий. Рано или поздно появлялся какой-нибудь подвижник, который записывал «преданья старины глубокой» или включал их в подредактированном виде в летопись. Таким образом поэмы Гомера (беллетризированные хроники Троянской войны) были записаны еще в античные времена, русские и польские предания — в начале II тысячелетия н. э., Ригведа и Авеста — в XVIII веке, русские былины и карело-финские руны — в XIX веке и т. д. По логике же ученых-ригористов: раз Ригведа и Авеста (и соответственно — подавляющее большинство фольклорных произведений) не были записаны во времена их создания, значит, все эти тексты являются сомнительными.

Схему устной передачи, сохранения, записи и печатного воспроизведения древних текстов особенно наглядно видна на примере магических заговоров. Никто не станет оспоривать, что подавляющее число заговоров (безотносительно какому народу они принадлежат) уходят своими корнями в невообразимые глубины далекого прошлого. Например, во многих русских сакральных заговорах присутствуют такие архаичные мифологемы как Остров Буян, Алатырь-камень и пр., наводящие на мысль о гиперборейских временах. Тексты эти исключительно консервативны, то есть передаются от поколению к поколению на протяжении многих тысячелетий практически без изменений. Передаются тайно, с оговорками и соблюдением различных условий — в противном случае заговор теряет свою магическую силу. Вместе с тем и сегодня любой, кто захочет и приложит не слишком большие усилия, может отыскать такой древний заговор (не обязательно в глухой деревне и у столетней старухи), записать его и при желании — опубликовать. И что же — разве будет означать публикация, к примеру, 2000-го года, что перед нами подлог, обман или фальсификация? Ничуть! Но ведь именно так рассуждают те, кто отвергают устную традицию передачи исторических знаний на том основании, что записи преданий, тысячелетиями передававшиеся из рода в род и от поколения к поколения, дескать, записаны недавно.

Обратимся к классикам. Еще М. В. Ломоносов называл дату начала человеческой истории, далеко выходящую за границы самой дерзкой фантастики. Четыреста тысяч лет (точнее — 399 000) — таков результат, полученный русским гением. А опирался он, как мы помним, на вычисления вавилонских астрономов и свидетельства египтян, зафиксированные античными историками. Именно тогда произошла один из тяжелейших по своим последствиям планетарных катаклизмов, послуживших началом гибели Арктиды-Гипербореи и катастрофического похолодания на Севере.

В писаной же истории действуют совершенно иные исторические даты. В реконструированной «Повести временных лет», которой открываются все главные русские летописи первой реальной датой, как уже отмечалось, назван 852 год н. э. (или в соответствии с древнерусским летосчислением — лето 6360), когда появился у стен Царьграда мощный русский флот — потому-то и попала сия дата в византийские хроники, а оттуда — в русские летописи. Следующая, воистину знаковая, дата — 862 год (лето 6370), год призвания на княжение Рюрика и его братьев. Именно с этой даты и принято было долгое время вести отсчет русской истории: в 1862 году даже было отмечено с превеликой помпой так называемое 1000-летие России, по случаю чего в Великом Новгороде установили великолепный памятник по проекту скульптора Михаила Микешина, ставший чуть ли не символом российской государственности и монархизма (рис. 73).

Есть однако в русских летописях еще одна дата, не признанная официальной наукой. Речь идет о древнерусском сочинении, известном под названием «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске», включенной во многие хронографы русской редакции, начиная с XVII века (всего известно около ста списков данного литературного памятника). Здесь рассказывается о праотцах и вождях русского (и всего славянского народа), которые после долгих скитаний по всему миру появились на берегах Волхова и озера Ильмень в середине 3-го тысячелетия до новой эры (!), основали здесь города Словенск и Старую Руссу и начали впечатляющие военные походы: как сказано в первоисточнике, ходили «на египетские и другие варварские страны», где наводили «великий страх».

В Сказании называется и точная дата основания Словенска Великого — 2409 год до новой эры (или 3099 год от Сотворения мира). Спустя три тысячи лет, после двукратного запустения, на месте первой столицы Словено-Русского государства был построен его градопреемник — Новгород. Потому-то он и назван «новым городом» — ибо «срублен» был на месте старого, по имени которого новгородцы долгое время еще продолжали прозываться «словенами» (таковыми их знает и Несторова летопись). Досталось Ново-граду от его предшественника также и приставка — Великий.

Современные историки-снобы, как и их позитивистски настроенные предшественники, не видят в легендарных сказаниях о Русе и Словене никакого рационального зерна, считая их выдумкой чистейшей воды, причем сравнительно недавнего времени. Так, прославленный наш историк Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) (рис. 74) в одном из примечаний к 1-му тому «Истории Государства Российского» называет подобные предания «сказками, внесенными в летописи невеждами».

Спору нет: конечно, безвестные историки XVII века что-то добавляли и от себя, особенно по части симпатий и пристрастий. А кто, скажите на милость, такого не делал? Карамзин, что ли? В историографических пристрастиях, верноподнических восторгах и политических предпочтениях он был большим католиком чем сам римский папа. Уверовав однажды в удобную с точки зрения самодержавия версию о призвании варягов и отождествив их с норманнами, Карамзин намертво и безапелляционно отвергал любые отклонения от своей абсолютизированной схемы начальной русской истории и, не колеблясь, объявлял ложной или поддельной любую точку зрения, не совпадающую с его собственной. Что касается хронологии, то Древнейший (!?) период отечественной истории, как о том черным по белому написано в предисловии к 12-томному карамзинскому труду, начинается с 862 года (?!).[17]

По количеству же субъективных домыслов, тенденциозности и так называемой научной отсебятины (талантливо однако преподнесенной) «История Государства Российского» сто очков даст фору любому хронографисту и летописцу. Одно меланхолическое начало карамзинского труда чего стоит: «Сия великая часть Европы и Азии, именуемая ныне Россиею, в умеренных ее климатах была искони обитаема, но дикими, во глубину невежества погруженными народами, которые не ознаменовали бытия своего никакими собственными историческими памятниками». Вот ведь какой, по Карамзину, была Россия до появления Рюрика с братьями.

Карамзин как будто пересказывает «злого демона» русской историографии, одного из столпов псевдонаучного норманизма, почетного иностранного члена Санкт-Петербургской академии Августа Людвига Шлёцера (1735–1809). Разве не напоминает вышеприведенный пассаж Карамзина такое, с позволения сказать, шлёцеровское «умозаключение», касающееся древнейшей русской истории (речь идет конкретно о VII веке новой эры):

«Повсюду царствует ужасная пустота в средней и северной России. Нигде не видно ни малейшего следа городов, которые ныне украшают Россию. Нигде нет никакого достопамятного имени, которое бы духу историка представило превосходные картины прошедшего. Где теперь прекрасные поля восхищают око удивленного путешественника, там прежде сего были одни темные леса и топкие болота. Где теперь просвещенные люди соединились в мирные общества, там жили прежде сего дикие звери и полудикие люди».

Поразительно, но факт: сказанное Шлёцером относится как раз к той самой эпохе правления византийского императора Юстиниана, когда славяне вторглись на Балканы и держали в постоянном страхе и Восточную, и Западную Римскую империю. Именно к данному времени относятся слова одного из славяно-русских вождей, сказанные в ответ на предложение стать данниками Аварского каганата: «Родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли властвовать чужой землей, а не другие нашей. И это для нас незыблемо, пока существуют войны и мечи».