Валентин Зорин - Некоронованные короли Америки Страница 47

Их единицы. Конечно же, недостаточно приглянуться невесте-миллиардерше, чтобы ее семья дала согласие на брак. Обычно такому согласию предшествует внимательное и скрупулезное изучение деловых и прочих качеств! жениха, его здоровья, связей, наклонностей. И только если все это соответствует представлению о том, что требует от высокопоставленного менеджера компания, дается согласие на брак.

Само капиталистическое общество производит естественный или, чтобы быть совсем точным, противоестественный отбор субъектов, которые, не будучи по рождению ни Морганами, ни Меллонами, входят в их круг, быстро становятся своими в этой среде. Английский писатель Джон Брэйн описал такую разновидность рода человеческого в своем известном романе «Путь наверх». Джо Лэмптон — герой этого романа, растоптавший на пути к богатству и большую любовь, и все человеческое в самом себе, рассуждает: «Внутренний голос, повелевавший мне… призывал меня творить добро для себя, а не для других». «Все мы мечены со дня рождения, и только гениям или подлецам удается вырваться за рамки своего класса». Нет, Джо Лэмптон ни на секунду не заблуждается насчет себя, он человек трезвый, расчетливый и отнюдь не претендующий на гениальность. Что же касается подлости, то тут лишь надо не упустить случая. И случай представляется, счастливый случай, которого ожидают тысячи таких лэмптонов или скайфов.

Изображая типичного молодого американца, англичанина, француза, итальянца наших дней, западная литература, критика, социология пытаются представить его в виде этакого развинченного юнца, без идей и идеалов, всецело занятого сексуальными проблемами, твистом и попойками, ни во что не верящего, ни к чему не стремящегося. Таких на Западе причисляют к «растерянному поколению». Но растерялись отнюдь не все. Слов нет, существуют и вихляют по земле всевозможные стиляги — и американские битники, и английские тедди-бойз, и французские блюзон-нуар. Но не слишком ли много уделяют им внимания, если учесть ту жалкую роль, которую они играют в обществе, и не преднамеренно ли раздувается это явление?

Понятно, что реакционные писатели поворачиваются спиной к тем слоям современной молодежи, из среды которой выходят борцы и герои. Но ведь не менее понятно стремление умолчать и о той питательной среде, которая рождает новое поколение империалистических воротил, деятелей модерновой формации — всех этих скайфов, гринуолтов, лэмптонов, макнамар…

Алан Скайф отнюдь не гений, как не гений и Кроу форд Гринуолт, который, женившись на Маргарэт Ламот Дюпон, занял руководящее положение в «дюпоновской империи». Любопытно, что, когда в 1959 году президент Эйзенхауэр включил Гринуолта, как представителя концерна Дюпонов, в комиссию по выработке «национальных целей Соединенных Штатов Америки», этот «выходец из низов» в меморандуме, им представленном, особенно напирал на то, что «США — страна равных возможностей для всех», имея, очевидно, в виду самого себя. Но не все американцы — Гринуолты, и их возможности отнюдь не равны возможностям этого выскочки.

Кстати говоря, и сам Гринуолт не заблуждается по поводу своего места в обществе. Не случайно в специально составленном им докладе на имя президента он, нимало не заботясь о «равных возможностях для всех», напирал на требования снизить или отменить вовсе налоги на прибыли монополий, заявив, что эти налоги «ослабляют инициативу тех мужчин и женщин, которые отвечают за прогресс наших деловых предприятий», и «угрожают процветанию американской экономики».

Короли, хотя без короны и скипетра, Меллоны рядятся под демократов. То, что есть у нас, может иметь любой американец, будь он трудолюбив, экономен и прилежен, говорят они. Чего стоят эти разговоры, можно видеть из следующего подсчета. Если допустить, что самый высокооплачиваемый из американских рабочих не будет ни есть, ни пить, не будет тратить ни цента на свои нужды, если весь свой годовой заработок — а это составляет сумму примерно в 4 тысячи долларов — будет откладывать, то ему понадобятся десятки тысяч лет, чтобы накопить капитал, равный состоянию кого-либо из миллионеров.

Для того чтобы достигнуть уровня Меллонов, ему потребовалось бы свыше 500 тысяч лет, а от богатств Рокфеллеров его отделяет ни больше ни меньше, как … миллион лет.

Династия Меллонов делает деньги. В мире бизнесменов ее считают «перспективной». Но время Меллонов проходит,

Герцоги уолл-стритские

Пусть неудачник плачет.

Среди самых прочных традиций, не зависящих ни от века, ни от климата, ни от социальных систем, является невесть откуда взявшаяся привычка Людская, оказавшись в новом для себя месте, обязательно осмотреть его с высоты. При фараонах в Древнем Египте лазили на пирамиды; средневековые рыцари, попав из провинции в Лондон, взгромождались на башню Тауэра; первое, о чем спрашивают современного туриста, вернувшегося из Парижа, — забирался ли он на Эйфелеву башню. В Ленинграде поднимаются на Исаакий, в Тбилиси — на гору Давида, в Белграде — на Овалу. В Москве смотровая площадка около нового здания университета на Ленинских горах оказалась уже недостаточно высокой, и поэтому на телевизионной башне в Останкино сооружен современный ресторан поистине на недосягаемой высоте — более трехсот метров.

Новый Свет не свободен от старых привычек. Провинциал или иностранец, очутившись в Нью-Йорке, своим непременным долгом почитает выложить доллары за право с помощью скоростного лифта подняться на крышу стоэтажного небоскреба Эмпайр стэйт билдинг. Правда, и в это стародавнее дело предприимчивые янки внесли свое. Собственно говоря, расположенный в центре гранитного Манхэттена небоскреб превращен в своеобразный «бизнес осмотра». С поразительной ловкостью хозяин этого бизнеса Генри Краун, о котором речь впереди, извлекает из карманов современных паломников центы и доллары, складывающиеся в круглые суммы.

Вошел в здание — плати. Поехал на лифте — плати. Вышел на смотровую площадку — к вашим услугам телескоп, но не простой, а автомат: опусти четвертак и любуйся расстилающимся внизу видом строго отмеренное количество секунд. Не нагляделся — опускай еще монету.

С крыши Эмпайр стэйт билдинг открывается действительно незабываемое зрелище — неправдоподобно огромный город с высоты птичьего полета. Столпотворение каменных громад, взметнувшиеся вверх алюминиевостеклянные прямоугольники, а где-то далеко внизу переплетение улиц, по которым непрерывным потоком катятся десятки тысяч автомашин…

Если выйти на восточную смотровую площадку Эмпайр стэйт, то недалеко от морского порта в нижней части Манхэттена можно разглядеть узенькое ущелье Уолл-стрита — той самой улицы, имя которой обрело в сегодняшнем мире характер символа, притом символа весьма мрачного.

Уолл — по-английски стена, стрит — улица. Уоллстрит — улица стены, или стенная улица. Когда-то на этом месте находилась городская стена. Ее воздвигли первые обитатели острова Манхэттен, ведшие истребительную войну против коренного населения Америки — индейцев.

Именно здесь, на Уолл-стрите, по традиции, сложившейся еще в середине прошлого века, основали деловые апартаменты руководители банков-спрутов, опутавших своими щупальцами всю американскую экономику.

Я рассматривал эту улицу с высоты птичьего полета. Не раз ходил я по ней, стремясь увидеть в этой короткой каменной кишке, тесно уставленной пузатыми, словно бабушкины комоды, домами, что-то зловещее, под стать ее славе. Должен признаться, что ничего такого я не обнаружил, даже неоднократно расписанного вечного сумрака и полумрака, будто бы царящего на ней. То ли дома там недостаточно высоки, чтобы закрыть небо, то ли попадал я туда каждый раз в солнечные дни, но внешне Уолл-стрит производит впечатление улицы совершенно обыкновенной и даже провинциальной.

В час обеденного перерыва, знаменитый «ланч-тайм», на улицу высыпают взводы клерков почему-то с одинаковыми лицами, в одинаковых темных костюмах ценой 150 долларов, одинаковых рубашках и галстуках, покупаемых в одних и тех же магазинах, расположенных, кстати, здесь же, на Уолл-стрите. Наскоро перекусив, они кучками стоят, подпирая стены домов, бесцеремонно разглядывают проходящих мимо девушек, громко отпуская на их счет замечания отнюдь не изысканного характера.

Но вот «ланч-тайм» закончен, и клерков словно ветром сдуло. Они разбрелись по сотням комнат расположенных здесь зданий, над входами которых висят потемневшие от времени медные таблички с выбитыми на них наименованиями, известными во всем мире, — «Морган гаранти траст», «Чейз Манхэттен бэнк», «Лимэн бразерс», «Кун, Леб энд компани», «Браун бразерс, Гарриман энд компани», «Диллон, Рид энд компани» и др.