Michael Berg - Веревочная лестница Страница 48

Чтение тех отрывков, которые составляют новое петербургское издание, вызывает смешанное чувство досады и любопытства. Точнее, любопытства, которое по мере чтения сменяется досадой, так как подобное издание без комментариев, научного аппарата, без выверенной последовательности фрагментов и полной расшифровки записей имеет вид откровенно пиратской работы. Ее резоны очевидны — успеть раньше, нежели это сделают те, кого сдерживает научная щепетильность. Вместо драгоценной и тщательно отделанной вещи читателю предлагается полуфабрикат — какие-то грани сверкают природным блеском, остальная поверхность необработана. Просвещенный читатель будет неудовлетворен знакомством с полусырым материалом, непросвещенный вряд ли доберется до конца публикации без помощи подробных примечаний специалиста.

Надо ли говорить, что «Записные книжки» Елены Гуро не предназначались для печати и уникальный неопубликованный архив куда вернее открывает свои тайны не конкистадору, а неторопливому и кропотливому архивариусу. В 1912 году Гуро написала: «Слишком громкие стали мысли по ночам. Мысли, как громкие мальчики, бестактно трогают душу». Или еще раньше: «Пусть наши отношения запятнаны садизмом, всеми грехами и оттенками грехов — грешного мира. И я иду по безобразной улице и молюсь с исступленной надеждой, как тонущий певец. У тебя небесные глаза, небесные глаза (голубые, кроткие)».

1998

Довлатов на границе

Сергей Довлатов (1941–1990), которого литературовед Игорь Сухих назвал «последним культурным героем советской эпохи», давно завоевал место на книжных прилавках среди глянцевых обложек триллеров и женских романов. Его книги и собрания сочинений переиздаются массовыми тиражами, однако в научных журналах типа «Нового литературного обозрения» статьи о его творчестве появляются крайне редко. Это упущение и должна восполнить международная конференция в северной столице, имеющая подзаголовок «Городская культура Петербурга — Нью-Йорка 1970–1990-х годов». В Ленинграде Довлатов учился в университете, здесь начал писать, составив вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым и Б. Вахтиным группу «Горожане». Отсюда, когда возможность публикаций в советской печати иссякла совершенно, в 1978-м эмигрировал в США.

Биографически и, так сказать, психологически принадлежа ко «второй культуре», Довлатов писал прозу, которая не выходила за рамки традиционного русского рассказа. Его конфликт с синхронной ему советской литературой заключался в том, что он просто опоздал. Если бы Довлатов вошел в литературу лет на пять раньше, то неизбежно занял бы место между Битовым, Аксеновым, Трифоновым, Вознесенским и Евтушенко. Его успех у постсоветского читателя легко объясняется пограничным характером его поэтики, самоопределившейся на границе между советской и нонконформистской литературой, искусством и массовой культурой, хотя некоторые исследователи полагают, что все творчество Довлатова целиком принадлежит поп-сфере, как, впрочем, поп-сфере принадлежит, по сути дела, вся советская литература. Поэтому он, как только разрешили, легко был адаптирован архаической эстетикой «толстых» литературных журналов и не менее легко вписался в стратегию российских коммерческих издательств.

Конечно, Довлатов был обаятельным и умным человеком, и соотнесение его творчества с пространством массовой культуры приобретает характер упрека только в том случае, когда рассказы Довлатова объявляются вершиной русской прозы конца XX века. Феномен Довлатова в том и состоит, что человек, которого «Бог догадал родиться в России с умом и талантом», сделал свой выбор в пользу массовой культуры, что в России до сих пор расценивается как предательство. Нельзя сказать, что участники конференции никак не отразили пограничное состояние поэтики Довлатова. Характерен тот ряд, с которым его сопоставляют в разных докладах, — Слуцкий, Шукшин, Венедикт Ерофеев, князь Вяземский. Но, возможно, более плодотворным было бы соотнесение Довлатова не с литературной практикой, а с пространством массовой психологии и порождаемыми этой психологией мифами. Неизбежен вопрос: что находит и что теряет писатель, делая тот или иной выбор? Характерно, что доклад Валерия Попова так и называется — «Плата за текст».

1998

Черновик чувств

Через 25 лет после смерти Аркадия Белинкова, одного из самых известных советских невозвращенцев и автора знаменитых книг о Юрии Тынянове и Юрии Олеше, впервые опубликован его первый роман «Черновик чувств». Это стало возможным после того, как представители ФСБ передали вдове писателя рукопись этого романа, арестованную вместе с автором в 1944 году.

Его судьба — это тоже роман, почти авантюрный — с подвигами, предательствами и любовью. Белинков родился 29 сентября 1921 года в Москве, в детстве перенес тяжелую ангину, после чего заболел ревмокардитом. В 1940 году он был принят на второй курс Литературного института, сначала посещал семинар поэзии Ильи Сельвинского, затем перевелся на прозу — к Виктору Шкловскому. Роман «Черновик чувств» был написан Аркадием Белинковым в виде дипломной работы, когда ему не было и 22 лет; название «Черновик чувств» было подсказано ему Михаилом Зощенко.

В 44-м году за этот роман, главы которого он читал своим друзьям и преподавателям института, он был арестован и осужден на 8 лет лагерей. Так как с детства у Белинкова было больное сердце, в лагере он занимал различные канцелярские должности, что позволило ему писать. Написанное он спрятал и рассказал о том, где зарыты его рукописи, только одному человеку — он его и выдал. Незадолго до окончания первого срока Белинков получаил еще 25 лет — он вышел на свободу только в 1956 году, проведя в тюрьмах и лагерях в общей сложности 12 лет.

Многие полагали, что заключение почти не изменило Белинкова — такой же юношеский порыв, мальчишеские черты лица. Он нашел в себе силы вернуться в Литературный институт и закончить его, затем несколько лет преподавания, женитьба на своей студентке и две книги, которые его прославили. Первая — о писателе и литературоведе Юрии Тынянове, ее Белинков опубликовал, хотя и с большим трудом. Издательство, выпускавшее книгу, чтобы перестраховаться, заказало рецензию другу Тынянова и учителю Белинкова Виктору Шкловскому. Тот, в устных беседах хваливший работу своего ученика, написал не просто отрицательную, а разгромную рецензию, возможно надеясь, что ее содержание не станет известно автору. Но редактор издательства показала рецензию Белинкову — тот был ошеломлен и, когда случайно в редакционном коридоре столкнулся со своим учителем, сказал Шкловскому все, что он о нем думает. Но все-таки время было уже не то, книга о Тынянове была выпущена в свет, на нее появилось множество хвалебных отзывов, и один из самых восторженных принадлежал Виктору Борисовичу Шкловскому. Таковы были литературные нравы — шла середина 60-х.

Но самой знаменитой работой Белинкова стала книга о Юрии Олеше «Сдача и гибель советского интеллигента»; на примере Олеши Белинков показывал, как советская власть ломала судьбы самых талантливых писателей, заставляя их предавать себя и друзей, свои убеждения, ремесло, совесть, и как потом, опозоренные, униженные, раздавленные, они, эти советские интеллигенты, доживали свою жизнь. Однако вторая половина 60-х отличалась от первой, все труднее было списывать пороки Системы на сталинский культ личности; публикация начальных глав книги об Олеше в сибирском журнале прервалась в 1968 году. Белинков ощущал, что тучи начинают сгущаться, накануне чехословацких событий вместе с женой он получает возможность выехать за границу и становится невозвращенцем. Полностью книга об Олеше вышла уже на Западе, сам Белинков поселяется в Америке, начинает преподавать в Йельском университете, однако студенты хотели изучать литературу не только русскую, но и советскую, а Белинков говорил о том, что советская Система несовместима со свободой и настоящим творчеством; писатель все больше становился публицистом; больное сердце и треволнения жизни не могли не сказаться на нем, и в 1970 году он скончался.

Белинков всегда рассматривал литературу как историю борьбы стилей. Роман «Черновик чувств» был своеобразной проверкой теории необарокко, которое Белинков противопоставлял не только естественно отвергаемому им социалистическому реализму, но и уважаемому им формализму. Героиня романа — Литература, персонифицированная в образе Марианы — так звали девушку, в которую Белинков-студент был влюблен. Главный герой — его, как и автора, зовут Аркадий — прогуливается с Литературой по дождливой Москве, совсем как Пигмалион со своей Галатеей по знойному Кипру. Долгое время считалось, что в романе осуждался пакт Риббентропа—Молотова, по крайней мере это было поставлено Белинкову в вину, хотя на самом деле все «советское» здесь полностью игнорируется, а протест тщательно спрятан. «Черновик чувств» — совсем не антисоветский роман, он просто несоветский; этого оказалось достаточно, чтобы автор был объявлен врагом и преступником.