Елена Коровина - Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир Страница 48

Но фабрика не уронила имя великого парфюмера. Годовой оборот дошел до 8,5 миллиона, к работе в «Товариществе Брокар и Ко» привлекли новых талантливых парфюмеров. Например, Августа Мишеля, который в 1913 году к 300-летию царствования дома Романовых создал духи, от которых императрица Александра Федоровна пришла в восторг. Духи так и назвали — «Любимый букет императрицы». Весь ХХ век они были нарасхват. Знаем их и мы. Просто после революции они стали именоваться «Красной Москвой» и уже как краснопролетарские духи еще много приносили стране звание лучших духов мира. Только о «Любимом букете императрицы» пришлось забыть. Правда, Шарлотта Андреевна до этого не дожила. Незадолго до революции она ушла из жизни, передав дело сыновьям. Но и им после 1917 года пришлось уехать из России. А национализированная фабрика Брокара стала всем известной «Новой Зарей».

Из точки развернется Вселенная

Сегодня имя живописца Жоржа Сёра мало что говорит современному человеку. А ведь этот художник открыл новый метод создания картин — рисование точками. Точка к точке, а на них наслаивается новая точка — вот вам и трепещущий мазок. Это направление было названо пуантилизмом. Но как же хохотали современники над такой манерой письма! Как только не называли автора — и убийцей живописи, и авантюристом от искусства! А Сёра просто по-иному ВИДЕЛ мир.

И не будь его видения и изобретенного им пуантилизма, не было бы впоследствии ни телевизора, ни монитора, где все изображение разворачивается из точек и из них же состоит.

Выходит, творчество Сёра не являлось ни глупостью, ни авантюрой — оно просто опередило свое время. Но что мы знаем о его судьбе? Почти ничего. А между тем она оказалась интересней любого приключения, занимательнее любовного романа и трагичней любой авантюры.

Одиночка, не желающий в стаю

Погожим осенним днем 1889 года Жорж Сёра бродил по парижским бульварам, дымя любимой пеньковой трубкой и обдумывая новый замысел. Это будет картина, полная движения, — стремительный новомодный танец канкан.

Все еще размышляя, художник почти не заметил, как оказался в переулке Элизе-де-Боз-Ар, поднялся по ступенькам дома номер 39, где снимал квартиру, и остановился, вытряхивая трубку. Мадлен терпеть не может его крепкого табака. А Мадлен сейчас надо угождать — она ждет ребенка. Его ребенка! Жорж улыбнулся в усы, и тут прямо перед ним распахнулась дверь. Из подъезда вылетела танцовщица Коксинель и заголосила: «На помощь! Убивают!»

Жорж-Пьер Сёра

Художник попытался схватить ее за рукав, но очумелая Коксинель совсем, видно, потеряла голову. Отпихнув Сёра, она слетела со ступенек и с криком понеслась по переулку. Что же это? Художник быстро сунул трубку в карман и влетел в свою квартиру. На стареньком вытертом коврике прихожей лежала, скорчившись, приятельница Коксинель — ее товарка по кабаре «Элизе-Монмартр», танцовщица Ла Узард. Ее черные волосы рассыпались из-под упавшей шляпки, а на скуле расплывалось алое пятно крови.

Жорж застыл на пороге. Что творится?! Вчера он сам позвал танцовщиц к себе в мастерскую. Рисовать их на выступлении было совершенно невозможно: кабаре плохо освещалось, там тошнотворно воняло, и от сырости начинали ныть руки. А его работа требует усидчивости и кропотливого труда — ведь он рисует методом пуантилизма, то есть не мазками, а точками. Именно так он пишет и пейзажи, и жанровые сценки, и этюды с натурщиц. Но до сих пор с его натурщицами ничего не случалось. Почему же танцовщица Ла Узард валяется на ковре в его прихожей? Неужели в квартиру проникли грабители или, хуже того, маньяк-убийца?! Но ведь здесь его ненаглядная Мадлен!

Перепрыгнув через лежащую девицу, Сёра перепуганно закричал: «Мадлен! Мадлен!» Бросился в кухню, в гостиную, никого не нашел и снова вылетел в прихожую. И только тут разглядел, как по внутренней лесенке прямо на него спускается его отяжелевшая ненаглядная. Слова богу, жива! Но вот она остановилась, уперла руки в крутые бока, выпятив огромный живот, и рявкнула: «Явился, распутник!»

Сёра ошарашенно замер: «Ты в порядке, Мадлен? А что с Ла Узард?» И художник беспомощно повернулся к лежавшей на коврике танцовщице.

«Так ты не отрицаешь, что знаком с этой гулящей девкой? — Крутобедрая Мадлен шагнула вниз. — Я ж ее знаю, она из „Элизе-Монмартр“. И ведь не одна явилась. Ты что — любовь втроем наметил?»

«Что ты несешь, Мадлен! Я собираюсь писать новую картину „Канкан“. Вот и позвал танцовщиц. Что же случилось?»

Мадлен вздохнула поглубже и вдруг совершенно спокойно произнесла: «А ничего не случилось. Я ее просто с лестницы столкнула. Ну, она личико и расшибла. Да ты не переживай, сладкий! Оклемается…» И тут Сёра взорвался: «Не смей называть меня сладким! Это пошло! Глупо!»

Художник кинулся к лежащей Ла Узард. Та открыла глаза и что-то нечленораздельно пробормотала.

Уж как потом Сёра расшаркивался перед ней, совал деньги, извинялся за себя и за Мадлен, он и не помнит. Девица поголосила возмущенно, но, пересчитав купюры, удалилась. В конце концов, скула заживет, а денежки пригодятся.

Мадлен не вымолвила ни слова. Только сопела, стоя на лестнице. А когда за танцовщицей закрылась дверь, выпалила: «Эдак ты меня бережешь? Я женщина честная, а ты кого в дом зовешь?»

Измученный происшедшим, Жорж плюхнулся прямо на ступеньку лестницы. И эта женщина попрекает его! Да разве не из-за нее он изменил своему стремлению рисовать любимые пейзажи? Разве не из-за нее взялся за изображение дурацкого канкана? Ведь за пейзажи много не платят, а тут — новомодный танец. Вдруг заплатят побольше? Конечно, сам он всю жизнь прожил с одной пружинной кроватью, покрытой покрывалом, испачканным в красках. Было бы место для мастерской, а уж где и как он будет спать и что есть — наплевать. Но ведь беременной женщине нужна хорошая еда, удобная кровать, мягкое кресло и теплые одеяла. Сам Сёра всю жизнь ютился в небольших комнатах, но, когда узнал от любимой, что скоро станет отцом, снял вот эту просторную квартиру — не селить же будущего малыша в подвале? Но на все нужны средства. Правда, можно попросить денег у родителей, но это так унизительно. Нет, на свою семью он должен заработать сам!

А Мадлен. Еще два года назад эта девушка посчитала бы за честь поступить в кордебалет самого захудалого кабаре. А теперь от танцовщиц «Элизе-Монмартр» нос воротит. А ведь когда она, Мадлен Кноблох, приехала в поисках лучшей доли из бельгийского Мозеля в Париж, то готова была ухватиться за любую работу. Семья ей ничем помочь не могла. Да и какая семья? Отца отродясь не водилось, в метрике — прочерк. А мамаше до дочери дела мало — она едва концы с концами сводила, приторговывая можжевеловой водкой. Правда, юная Мадлен была хороша. Да что там хороша — роскошна! Таких пышных красавиц только на картинах Ренуара увидеть можно. Личико белое, фарфоровое, кожа — чистый бархат, волосы льются огромным, слегка волнистым водопадом, талия осиная. Ну а уж все ее округлые женские прелести так аппетитно выпирали, что у Сёра аж дух захватило. Первый раз в жизни он увидел тот тип женщины, которую в античности называли Венера Каллипига, то есть, по-простому говоря, Венера Прекраснозадая. Ну как устоять? Сёра и не устоял.

Впрочем, ему и было-то тогда всего 28 лет. В такие годы художники Монмартра гуляют направо и налево. Но Жорж всегда был стеснителен и робок с женщинами. Он и общался-то с одними натурщицами, вечно тощими от недоедания. Правда, была среди них одна — милая, тихая. Сёра написал с нее небольшой холст «Натурщицы» и еще три ню — обнаженные натуры. Ну и она, не стесняясь, отплатила ему той же натурой. Вот и все познание женщин. Да и когда? Ни на что, кроме работы, времени нет. Вся жизнь ушла на поиск «верного разделения цвета и научно обоснованной манеры живописного письма». Именно такую задачу Сёра поставил перед собой еще в 15 лет. И с тех пор изучал не только краски, но и оптику, химию, физику. Мечтал познать науку о человеческом глазе, о видимых и невидимых цветах спектра. Но пока только понял, что каждый оттенок цвета состоит из различных цветовых точек, которые не смешиваются, а только в сочетании друг с другом дают самые поразительные результаты. Отсюда возникло и еще одно название его метода — дивизионизм, то есть разделяющий. И не один он задумывался о точке и о разделении цветов. Когда-то сам Леонардо да Винчи писал, что цвет зависит от взгляда человека. А знаменитый живописец Делакруа говорил: «Дайте мне уличную грязь, и я сделаю из нее плоть женщины самого соблазнительного оттенка!» Собственно, Сёра и живописью-то начал заниматься, чтобы наглядно проиллюстрировать свои теоретические изыскания. И вот создал новый метод живописной техники, начав рисовать отдельными точками.

Его новая манера живописи произвела в Париже фурор. У молодого 24-летнего живописца появились ученики и последователи, в числе которых оказался даже знаменитый Камилл Писсарро. Критики, конечно, называли картины Сёра мазней, официальные выставки художественного Салона не принимали его работы. Хотя нет, однажды приняли рисунок, где был изображен его друг, Эдмон Франсуа Аман-Жан, с которым Жорж учился в Школе изящных искусств. Сёра послал этот рисунок вместе с другим, на котором изобразил свою мать, вышивающую скатерть. Естественно, что он так и назывался «Вышивающая». Каково же было удивление Жоржа, когда под портретом Аман-Жана оказалась подпись «Вышивающий». Друг потом месяц не разговаривал с ним…