Семен Резник - Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына Страница 5

Обращает на себя внимание поразительно точное название книги А. И. Солженицына. Да, последние двести лет русские и евреи в России прожили вместе — в самом прямом и простом смысле этого слова. Они вместе боролись, мечтали, заблуждались, страдали, гибли и убивали, заваривали кашу и расхлебывали ее. Остается лишь пожалеть, что содержание книги вопиет против ее названия.

Метод Солженицына

История евреев в России начинается с конца XVIII века, когда — в результате трех разделов Польши — к ней отошли обширные территории со значительным еврейским населением. До этого, если не считать сравнительно короткого периода Киевской Руси, евреи в Россию не допускались, а если все же появлялись где-то в пределах обширной малонаселенной страны, то это были единичные случаи, объяснявшиеся тем, что «суровость российских законов смягчается их плохим исполнением». Даже временные приезды евреев в пределы Московско-Петербургского царства находились под запретом — то более, то менее строгим.

Этот не уникальный, но достаточно интересный факт не мог не остановить на себе внимание Солженицына, справедливо указывающего на «религиозную основу той враждебности и отгораживания, с какою евреев не допускали в Московскую Русь» (стр. 17). Но это лишь вскользь брошенное замечание. Понять глубинные причины и важные последствия предрассудка Солженицын не пытается, да и самих слов «предрассудок», «предубеждение», «суеверие» не сыскать в его обширном труде!

В православной Руси малейшее упоминание «еврея», «жида» вызывало ужас и отвращение. И — в удобных случаях — использовалось как жупел в борьбе группировок. Наиболее известный пример — расправа с «ересью жидовствующих», к которой принадлежал (или был приписан врагами) ряд наиболее просвещенных церковных и светских деятелей конца XV века, в их числе выдающийся реформатор дьяк Федор Курицын. Федор Курицын и его сподвижники, пользуясь большим влиянием при дворе Великого князя Ивана III, пытались провести некоторые реформы, но натолкнулись на сопротивление клерикальной партии. Епископ Геннадий Новгородский (впоследствии причисленный к лику святых), дабы сильнее скомпрометировать своих противников, обвинил их в ереси «жидовствующих». Основания к тому были совершенно эфемерные.

«Еретики» ввели или пытались ввести в обиход текст Псалтыря и других духовных книг в прямом переводе с древнееврейского. (Видимо, они справедливо полагали, что прямые переводы чреваты меньшими отклонениями от оригинала, чем переводы с греческого перевода). В этом был один из поводов обвинить их в «жидовстве».

Реформаторы выступали против чрезмерного почитания икон, видя в этом пережитки идолопоклонства. Иконоборчество было давним течением в православном христианстве — оно восходило к Византии VIII века, — но епископ Геннадий и в этом увидел «жидовство» (иудаизм, как известно, запрещает изображать божество и поклоняться изображениям: «Не сотвори себе кумира» — одна из важнейших библейских заповедей).

Он еще «уличал» еретиков в том, что в Новгород когда-то приезжал в свите литовского князя некий еврей Схария; он-де «обольстил» двух новгородских священников Дионисия и Алексия, которые затем перенесли «жидовскую» заразу в Москву.

У Курицына и его группы, видимо, было немало возможностей расправиться с обличителями. Но они пренебрегали наветами, за что и поплатились. Пока реформаторов поддерживал Великий князь, обвинения выглядели смехотворными. Но Иван III старел, становился немощен; обострилась борьба за престолонаследие между его женой Софьей, желавшей посадить на трон своего сына Василия, и невесткой Великого князя Еленой (вдовой его старшего сына от первого брака), желавшей посадить на трон своего сына Дмитрия (внука Ивана III). Елена и Дмитрий поддерживали Федора Курицына и его начинания, что автоматически делало Софью и Василия врагами реформаторов. Поскольку Софья была в немилости, а Елена в фаворе и Дмитрий числился наследником престола, беспокоиться было не о чем. Но, в результате интриг, декорации переменились. Великий князь вновь приблизил жену, а наследником престола назначил Василия. Над «жидовствующими» разразилась гроза. Федор Курицын был брошен в темницу, где вскоре и умер (вероятно, не без помощи тюремщиков). Другие были сожжены на костре, третьи бежали в Литву, где, согласно Солженицыну, «формально приняли иудаизм» (стр. 22). (Стало быть, тайно исповедовали его еще в Москве!) Хотя Солженицын подкрепляет это утверждение ссылкой на Краткую Еврейскую Энциклопедию, оно весьма сомнительно: статья в справочном издании — это не исторический документ. В контексте всего, что известно о «жидовствующих» даже от их гонителей, они были православными христианами, хотя по-своему толковали некоторые догматы вероучения, что — не без натяжки — давало основания к выделению их в особую секту. По некоторым полулегендарным сведениям, православная секта «субботников» сформировалась из остатков разгромленных «жидовствующих», а, по авторитетному мнению Н. С. Лескова, «дух этой секты… указывает, что происхождение такого учения сродно известным местам Евангелия, а не Ветхого Завета и не Талмуда».[16]

В изложении Солженицыным этого «пред-исторического» для его темы эпизода ярко проявился подход к подбору и обработке материала, характерный для его книги в целом. На читателя вывалено множество цитат, содержащих кучу всяких подробностей — важных и второстепенных, достоверных и сомнительных, вплоть до апокрифических. Приводятся различные высказывания и оценки, которые во многом противоречат друг другу и даже исключают друг друга, но автор не пытается свести их к общему знаменателю. Непонятно, зачем вообще рассказ о секте, подвергшейся разгрому в начале XVI века за действительное или мнимое отклонение от ортодоксального православия, попал в книгу, посвященную совсем другому времени и другим проблемам. В нем был бы несомненный смысл, если бы автор привел его для характеристики духовного климата, в котором жупел «жидовства» оказывался эффективным способом политической борьбы — независимо от того, имели ли они какое-то отношение к «жидам» или нет. Например, легко увидеть прямую связь между наклеиванием ярлыка «жидовствующие» группе Курицына в XV–XVI веке и ярлыка «еврейская» — всей оппозиционной российской прессе в начале XX века. Но именно таких параллелей Солженицын стремится избежать! Так и остаются «жидовствующие» в его повествовании ненужным довеском.

Виноторговля

Проходили века; страна оставалась «свободной от евреев». Два-три крещеных еврея, появившихся при дворе Петра I, в счет не шли: общественное сознание не идентифицировало их с евреями, а сами они — тем более. Так что поколениями в России евреев не видели, не имели с ними никаких контактов. Это был фантом, представления о нем воспринимались с молоком матери и пополнялись слухами — примерно так же, как представления о леших, домовых и прочей чертовщине. Потепления климата по отношению к евреям не ощущалось. Екатерина II, взойдя на престол в 1762 году в результате государственного переворота, тотчас столкнулась с еврейским вопросом — в том виде, в каком он существовал в то время. Это был вопрос о допуске в страну иностранных купцов-евреев по торговым делам.

«Прорубив окно» в Европу еще в начале XVIII века, Россия остро нуждалась в расширении внешней торговли. Это сулило и лучшее знакомство с Западом, и материальную выгоду для всех: для знати, охочей до заморских товаров; для купечества, стремившегося к расширению оборотов; для казны, взимавшей пошлины. Евреи составляли значительную часть купечества во многих западных странах; по всей Европе они свободно передвигались, а на российской границе стоял заслон, причинявший много осложнений и евреям, и тем купцам-неевреям, которые вели общие дела с евреями, и России, недополучавшей из-за этого значительные барыши.

На эту губительную для внешней торговли помеху указывали еще Петру I, но он отделывался шутками, говоря, что евреям торговать в России нет никакой пользы, так как они промышляют плутовством и обманом, а русский народ сметлив и объегорить себя не даст. (Государь не был лишен остроумия!) Его венценосная дочь Елизавета Петровна выражалась проще. На представлении о выгодах, какие сулило казне допущение евреев-купцов в Россию, она начертала известную резолюцию: «От врагов Христовых интересной прибыли не желаю».

И вот настал черед Екатерины.

Признать свободный въезд евреев вредным для России европейски образованная государыня не могла. Но, зная, какие настроения царят в обществе, начинать с такого дозволения свое кровавым путем добытое царствование боялась, а потому положила за благо отложить решение этого вопроса на неопределенное время. И впоследствии, «все еще опасаясь за свою православную репутацию», как выражается Солженицын (стр. 31), она прибегала «к конспирации»: в обход собственных законов стала поощрять торговлю и даже поселение евреев в только что присоединенной и почти не заселенной Малороссии, но — по-тихому, без огласки. Трудно привести более красноречивый пример того, насколько глубоко в общественном сознании России было укоренено предубеждение против евреев: ведь сама императрица решалась лишь тайно делать им какие-то послабления! И это в канун разделов Польши, когда вопрос об отношении к «врагам Христовым» из второстепенного вопроса внешней торговли переместился в центр внутренней политики.[17]