Петр Хомяков - Свои и чужие Страница 5

Ситуация осложнялась ещё одним фактором. Наиболее эффективная помощь детёнышам всей группы (стаи, стада) осуществлялась только при наличии у самцов «возможной уверенности», что эти детёныши – его дети. Для этого самцы должны иметь если не регулярный, то эпизодический или хотя бы теоретически возможный доступ ко всем самкам группы. Подобная схема коллективного поведения имеется у некоторых приматов, например, у обезьян верветок. При этом самки-верветки не имеют чётко выраженных, как у других обезьян, периодов половой активности, выражающихся в появлении чётких внешних признаков. Эти признаки сохраняются у них в течение всего времени их взрослой жизни.

И хотя верветки предпочитают находиться в связи с одним самцом, но «кокетничают» они со всеми и хотя бы ограниченное число раз вступают в половой контакт с большинством самцов стада. Интересно отметить, что степень выраженности помощи всем детёнышам своего стада со стороны самцов у приматов увеличивается в соответствии со степенью выраженности схемы коллективного поведения, наблюдаемого у обезьян верветок.

Мы в данном случае не собираемся обсуждать очень интересную тему об альтруизме у других видов. Нам важно другое. Альтруизм по отношению к беременным самкам и детёнышам своего стада (стаи) есть у многих видов, но у обезьян-верветок он проявляется в одной из наиболее завершённых форм. У приматов (за исключением человека) эти свойства обезьян-верветок выражены наиболее чётко. Поэтому и описанный механизм обеспечения альтруизма можно считать у приматов наиболее эффективным.

Итак, альтруизм по отношению ко всем детёнышам, «нежность чувств» к половым партнёрам, постоянное, содержащее элемент неопределённости, «кокетство» самок. И одновременно – необходимость регулярно убивать особей своего вида и пожирать их. Вот, по нашему мнению, в чём суть того раздвоения, которое «свело с ума» нашего предка. Необходимость в зависимости от целого ряда причин постоянного переключения режимов поведения, не определённого инстинктивными, и привела к возникновению второй сигнальной системы,

Следует подчеркнуть, что само по себе возникновение элементов системы ещё не решало всех проблем. Решения, принимаемые с помощью этой системы, должны были быть конструктивными, непротиворечивыми. В описанной нами ситуации эта непротиворечивость могла быть достигнута только одним путём – разбиением популяции на резко отделённые друг от друга группы. Применительно к своим должен был проявляться максимальный альтруизм, применительно к чужим – агрессивность и каннибализм.

Специфика «проточеловеческой» ситуации состояла в том, что выделенные группы состояли из особей одного вида, эволюционировали в одном направлении, их представители могли вступать в половые связи и иметь общих детей. Наконец, группы могли увеличиваться и распадаться в процессе «борьбы коалиций», кстати, весьма распространённой в животном мире и не являющейся прерогативой человека, о чём однозначно свидетельствует современная этология. Никаких универсальных, безошибочных, инстинктивных механизмов отличия своих от чужих, присущих остальным животным, не было. Поэтому данная задача была поистине не простой, и вторая сигнальная система работала во всю силу, снимая постоянно возникающее «раздвоение сознания».

Будет логично предположить, что именно в это время для решения нетривиальных задач распознавания «свой-чужой», когда возможности традиционных, инстинктивных механизмов выполнения подобной функции были значительно ослаблены, наши предки использовали дополнительные возможности звуковой сигнализации, которые предоставлял им «ловкий язык».

Подчеркнём, что освоение этой сигнализации должно было достигаться ещё в детстве, в то время как у остальных животных аналогичные звуковые коммуникации начинают играть функциональную роль в более зрелом возрасте.

Действительно, человек должен с помощью языка суметь объяснить, что он «свой», но не тогда, когда ему потребуется половой партнёр или соратник для охоты, а тогда, когда его захотят сожрать, а это может случиться в очень раннем возрасте. Именно эти процессы и заложили основу возникновения языка как средства «внешнего информационного обслуживания» второй сигнальной системы.

Кстати, последствия проявления именно этой функции языка мы можем наблюдать и поныне на бытовом уровне. Интенсивным разговором, зачастую бессодержательным и не имеющим отношения к сути конфликта, конфликтующие стороны могут предотвратить драку. В этой ситуации с помощью активной беседы на подсознательном уровне пытаются вызвать у потенциальных противников мнение: «Мы „свои", мы говорим на одном языке!»

Именно этим эффектом пользуются также политики и ораторы. В данном случае часто встречающееся отсутствие логики в их речах не столь уж нелогично. Ибо вопрос состоит не в доказательстве неких тезисов, а в демонстрации с помощью самого факта свободного разговора на родном языке (речи) того, что выступающий «свой».

Кстати, данные современной лингвистики свидетельствуют о том, что понятия «свой» и «чужой» относятся к самым древним пластам языков, во всяком случае языков индоевропейских. Можно сказать, что именно с этих позиций и начинается язык вообще.

4. На линии огня. Следственный эксперимент. Могущество слабых. Непосредственный предок

Описанная нами драма становления проточеловека с раздвоенным сознанием происходила на фоне следующих изменений внешней среды. Засушливые эпохи сменялись влажными и наоборот. Ареалы обитания наших речных обезьян то расширялись, то опять сужались. Впрочем, это были уже не совсем речные обезьяны. Распрямившись и прочно встав на ноги в процессе битв со своими сородичами-противниками, эти обезьяны ходили по суше как современные люди. Вероятно, именно в это время они стали отваживаться переходить из долины одной реки в другую, если засуха лишала их привычного местообитания. Но рацион их питания при этом существенно не изменился – те же плоды, моллюски и… сородичи из других групп.

Хотя в процессе миграций могли осваиваться и другие виды питания: мелкие животные, некоторые корни и плоды, – это расширение рациона не могло быть решающим. По мере привыкания к калорийной, богатой белками и витаминами относительно мягкой пище: полуразмокшим в воде плодам тропических деревьев, речным моллюскам, мозгам своих противников, – у наших предков значительно уменьшилась массивность зубов, и теперь они вряд ли охотно осваивали более жёсткую и менее качественную пищу сухих саванных междуречий. Хотя при определённых условиях были вынуждены использовать и её.

Вероятно, останки именно этих прямоходящих существ и обнаружил Р. Лики (находка 1470). Уверенное прямохождение упомянутых человекообразных даёт основание некоторым исследователям назвать их Homo erectus – «человек стоячий» или «человек распрямлённый». Возраст «человека стоячего» около полутора миллионов лет. Кстати, заметим, что после своего достаточно резкого «очеловечивания» Homo erectus весьма большой срок эволюционировал медленно, плавно увеличивая степень выраженности своих чисто человеческих черт.

Итак, уже не пресловутая речная обезьяна, а «человек распрямлённый», обладатель достаточно большого мозга, имеющий зачатки второй сигнальной системы, пересекал саванны в поисках лучших мест. Повторим, что лучше, чем у реки, мест не было, и отогнать нашего предка из приречных лесов могла только засуха, иссушившая реку, либо более сильная группа врагов-сородичей.

Мы не думаем, что более слабые группы оказались полностью оттеснёнными от рек, гораздо вероятнее и более соответствует популяционной экологии то, что они оказались вытесненными на окраину ареала распространения своего вида, а именно на границу сухих саванн и долинных лесов. При этом вытеснение носило эпизодический характер. Слабые группы чаще бывали на внешних границах долинных лесов, но не жили там постоянно.

В чём состояла относительная слабость этих групп? Совершенно очевидно, что это не могла быть слабость деградантов. «Недораспрямившиеся» и у родных рек не удержавшиеся аутсайдеры погибли бы в менее комфортных условиях на границе саванн. Гораздо вероятнее другое: распрямились и стали на ноги все, кому суждено было выжить. Однако по завершении этого эволюционного рывка конкуренция продолжалась. И на данном этапе преимущество получили более массивные и агрессивные, они-то и остались на лучших местах у воды. Хотя следует отметить, что во время катастрофических засух и эти особи бывали вынужденными пересекать участки саванн в поисках более влажных участков.

Чем же выделялась граница долинных лесов и сухих саванн?

Экологическая реконструкция № 3. Согласно данным науки о лесных и степных пожарах – пирологии – граница саванн и долинных тропических лесов исключительна по своей пожарной опасности и горючести. С одной стороны, здесь достаточно сухо, чтобы весь древесный, кустарничковый и травяной материал каждый год хотя бы на короткое время был достаточно сухим, с другой стороны, этого потенциально горючего материала очень много. Кроме того, именно над долинами рек обостряются все атмосферные процессы и наиболее часты грозы – источники очагов возгорания. Натурные наблюдения и расчёты показывают, что здесь практически каждый год бывают пожары той или иной интенсивности. На этом закончим экологическую реконструкцию и посмотрим, как может реагировать на пожары стая вытесненных сюда «людей распрямлённых» – Homo erectus. Заметим, что это стая уже аномально стрессирована своими более сильными и удачливыми конкурентами. Есть вариант поведения, согласно которому в этих условиях она может и не так сильно реагировать на огонь как на ещё один стрессирующий фактор. Во всяком случае, вполне спокойно используя для своей текущей деятельности чёрные обгорелые палки, эти человекообразные могут уже и отличать остывшие головешки (или их остывшие концы) от головешек и концов горячих. Во всяком случае, знание огня и его последствий у этой стаи гораздо большее, нежели у их более сильных сородичей у реки.