В. Василевская - Воспоминания (Катакомбы XX века) Страница 5

Не сразу я начала получать ответы на мои письма, но когда они, наконец, стали регулярными, я поражена была той силой чувства и глубиной мысли, с какой они были написаны. Трудно было представить себе, чтобы их писала неопытная больная девушка. Я знала, что она часто подолгу не отвечает на письма, потому что ей надо "поехать посоветоваться", но я долго не знала, кто был настоящим автором этих писем. Не скоро я узнала о том, что писал их о. Серафим, а Тоня только переписывала, как бы от себя.

Шли годы. Однажды Тоня сказала мне при свидании: "Знаешь, что мне сказали там о тебе? Мне сказали: "Она прошла половину пути"".

Значит, я была не одна в течение всех этих лет, но кто-то незнакомый, с удивительным вниманием и любовью, "как мама", следил за всеми движениями моей души.

В 1931 году я болела тифом и воспалением легких. После болезни мне дали путевку в дом отдыха — в Оптину пустынь. И вот я очутилась в удивительной благодатной атмосфере, в стенах скита, среди оптинских лесов. Об Оптиной я знала тогда только из Достоевского. То обстоятельство, что там был теперь дом отдыха с множеством отдыхающих, не смущало и не отвлекало меня. Тишина векового соснового леса, аллея, ведущая в скит, цветник при входе в него, домики скита и монастырские стены — все это захватывало, все это говорило об одном, и все остальное становилось неважным, почти нереальным. Целыми днями я бродила по лесу, а рано утром и вечером перед закатом уходила в большой опустевший храм, где находилась столярная мастерская. Когда рабочих не было, там было пустынно и тихо, только ласточки хлопотали под крышей. Все стены и потолки внутри храма были расписаны удивительными бледно-розовыми тонами, которые, казалось, были взяты непосредственно из красок заката. Невозможно было оторваться от этих чудесных картин. Особенно запомнились мне Рождество и путь в Эммаус.

По приезде я поделилась своими впечатлениями с Тоней. Та была несколько удивлена тем восторженным настроением, в котором я приехала из Оптиной. "Да, — сказала она, — для тебя это хорошо, но я бы не могла жить там теперь… в доме отдыха, мне было бы тяжело".

В следующем году весною моя сестра Леночка* вышла замуж и летом уехала с мужем на юг. Я переживала трудный период жизни, но ни с кем не делилась своими чувствами. Неожиданно я получила письмо, в котором были следующие строки, явно не принадлежавшие Тоне, так как звучали не как совет подруги: "То, что Леночка вышла замуж, ни в коем случае не должно служить тебе примером, это не твоя дорога". Это был ответ человека, который видит далеко вперед и которому дана сила и власть указывать путь.

-----------------------

* Елена Семеновна Мень, мать о. Александра Меня. (прим. ред.)

Однажды я писала Тоне о том, как мучительно хотелось мне в юные годы иметь своего ребенка, и заканчивала печальным, как мне казалось, выводом: "Наверное, я недостойна". "Так и думай, что недостойна", — был ответ. А в одном из последующих писем о. Серафим писал: "А я понимаю твое желание иметь и воспитывать ребенка как желание покоить в своем сердце Младенца Христа". Эти слова показались мне странными. Однажды я писала в письме, что Христос для меня единственный Маяк во мраке жизни. На это о. Серафим ответил: "Наступит время, когда Христос будет не Маяком, но Кормчим, направляющим всю твою жизнь". В следующем году я проводила отпуск на озере Селигер. Мне захотелось поехать вместе с туристами, участвовать в экскурсиях и попробовать "быть как все", не отличаться от окружающих, как мне советовали в то время многие. Общество подобралось очень хорошее. Я и не подозревала, что попадаю опять в святые места (Нилова пустынь). Несмотря на все мое старание не отделяться от общества, на следующий же день моя соседка обратилась ко мне с вопросом: "Вы, видно, любите уединение?", что меня очень удивило.

Кругом была такая красота, что трудно было оторвать взгляд. Любимым местом моего пребывания была небольшая вышка, на которую можно было взобраться и оттуда спокойно обозревать окрестности. Во все стороны расстилались бесчисленные живописные озера с причудливыми островами и полуостровами, а на одном из островов возвышались белые стены бывшего монастыря и красовалась высокая белая колокольня.*

-----------------------

* В это время там была бактериологическая станция.

Как-то после грозы, когда воздух был особенно прозрачен и чист, и было хорошо видно все окружающее до линии горизонта, я поднялась на свою любимую вышку, чтобы еще лучше почувствовать красоту Божьего мира, и стала писать письмо. Мне захотелось, насколько возможно, передать в словах все, что я видела, что наполняло мою душу в эти тихие минуты ничем не омраченного созерцания природы озерного края.

Однажды, накануне экскурсии к истокам Волги, я уснула и увидела удивительный сон. В белой церкви шла служба, пели Символ веры. Я старалась внимательно вслушиваться в это стройное пение, которое шло оттуда, сверху, из белой церкви, и, казалось, забыла обо всем на свете. И вдруг снизу, с озера, раздались другие звуки: там плыли лодки, наполненные людьми, гремела музыка, резким диссонансом прозвучали звуки интернационала. У меня закружилась голова, и я потеряла сознание. Сон прервался. Рассветало. Надо было вставать и идти на экскурсию. Шли долго, чудесной лесной дорогой. В глубине леса я заметила часовню. Я отошла от своих спутников и приблизилась к ней. На стенах часовни я увидела полностью написанный Символ веры, который я только что слышала во сне. Я никогда не думала, что сновидение может так живо перекликаться с действительностью.

На другой день, вернувшись на базу, я застала письмо от Тони, продиктованное о. Серафимом. Оно было, как я потом узнала, написано в двух экземплярах: один был послан в Москву по домашнему адресу, другой — на базу озера Селигер. Это письмо было ответом на то, которое я написала на вышке. Начиналось оно словами: "Без Божьей воли ничего не бывает. Подумай, в какие места приводит тебя Господь. Еще недавно ты дышала благодатным воздухом Оптиной пустыни, а теперь ты находишься на озере Селигер, на месте подвигов Нила Столбенского" (впоследствии о. Серафим называл Нила Столбенского моим небесным покровителем). О. Серафим подробно разбирал мое письмо, приводя из него целый ряд выдержек. В моем письме были слова: "Отчего так трогают меня ласточки, особенно когда они вьются над гнездом?" — "Это благодать Божия касается тебя. Это ангелы вьются над твоей душой, не отгони их", — был ответ.

О. Серафим приводил и тот отрывок из письма, где были описаны цветы лугов и полей, которые заключают в себе такую гармонию красок и ароматов и каждый из них как будто стремится отдать все, всю полноту совершенства, которой наделил его Создатель в порыве любви и жертвы. Это та совершенная любовь, о которой говорит апостол Павел в Послании к Коринфянам, любовь, которая "не ищет своего" (I Кор 13:5). О. Серафим сравнивал это письмо, написанное в уединении на вышке у озера Селигер, с теми чувствами, которые испытывала великомученица Варвара, жившая среди язычников и познавшая истинного Бога через природу. Для него это письмо было прямым указанием на то, что для меня настало время принять крещение.

Для меня все это явилось неожиданным. Когда я писала свое письмо, я совсем не думала о Церкви и крещении. Ответила я на письмо не скоро, уже в Москве. Мне непонятно было то, о чем писал о. Серафим. "Почему нужно непременно присоединиться к Церкви, — недоумевала я. — Разве нельзя без этого исповедовать Христа своей жизнью и смертью?"

В следующем письме он ответил мне на этот вопрос вопросом: "Как же ты думаешь, не имея Христа, Его исповедовать?"

Эти слова были тогда мне мало понятны и показались жестокими.

Вопрос о крещении казался мне тогда почти ненужным, почти тщеславным. Отвечая на эти мысли, о. Серафим писал: "Ты говоришь о тщеславии, не замечая, в какую тонкую гордыню впадаешь, утверждая обратное".

Мне трудно было в этом разобраться.

Зимой Леночка должна была родить. Тоня приехала сказать нам, что если никто из нас не решается пока на крещение, то хорошо было бы сначала крестить ребенка, который родится у Леночки. Мы обе с радостью приняли это предложение. Таким образом, вопрос о крещении Алика был решен задолго до его рождения по указанию и благословению о. Серафима. Незадолго до родов Леночки я получила письмо, в котором мне поручалось передать ей, чтобы она была спокойна в предстоящих ей испытаниях, надеясь на милосердие Божие и Покров Божией Матери.

После рождения Алика батюшка прислал письмо, в котором давал Леночке указание о том, чтобы во время кормления ребенка она непременно читала три раза "Отче наш", три раза "Богородицу" и один раз "Верую". Так, он считал необходимым начинать духовное воспитание с самого рождения.

Бабушка наша и другие родственники настаивали на совершении ветхозаветного обряда над ребенком, но Леночка протестовала. Пришлось просить Тоню специально поехать к о. Серафиму спросить, как поступить. Ссылаясь на слова апостола Павла, о. Серафим благословил уступить в этом вопросе.