Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России Страница 5

Некоторые выдающиеся российские богатства невозможно будет не упомянуть далее, когда речь пойдет о купеческом сословии и купеческой собственности.

Русское богатство

В книге «Россия при старом режиме» Р. Пайпс пишет про допетровскую Россию: «Страна была расположена слишком далеко от главнейших путей мировой торговли, чтобы зарабатывать драгоценные металлы коммерцией, а своего золота и серебра у нее не было, поскольку добывать их здесь стали только в XVIII веке». Скудноватая, то есть, была страна, и к торговле мало расположенная. Но послушаем свидетелей из XVII века — за век до начала добычи Россией «своего золота и серебра».

Йохан Кильбургер, посетивший Россию в 1674 году в составе шведского посольства, пришел к такому выводу: никто лучше русских не приспособлен к коммерции «в силу их к ней страсти и удобного географического нахождения». Ему бросилось в глаза, что в Москве «больше торговых лавочек, чем в Амстердаме или целом немецком княжестве» (Б.Г. Курц. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1916).

Посольский секретарь Адольф Лизек писал, что русский простой народ «в делах торговых хитер и оборотлив, презирает все иностранное, а все свое считает превосходным» (Сказание Адольфа Лизека о посольстве от императора римского Леопольда к великому царю московскому Алексею Михайловичу в 1675 году. СПб, 1837). Чтобы презирать иностранное, надо иметь о нем понятие.

Сирийский араб-христианин Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха Макария, описавший поездку патриарха в Россию в 1655 году, свидетельствует (Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским, М., 2005): «Торговля московитов деспотичная, торговля сытых людей<…>. Говорят они мало, как франки. Один еврей (принявший христианство), состоявший переводчиком при врачах царя, говорил нам, что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят».

Юрий Крижанич, хорват и католик, проживший у нас во времена царя Алексея Михайловича 17 лет (с 1659 по 1676) и увидевший значительную часть тогдашнего Русского государства — от его западных границ до Тобольска, осуждает в русском простолюдине — что бы вы думали? — его расточительность: «Люди даже низшего сословия подбивают соболями целые шапки и целые шубы..., а что можно выдумать нелепее того, что даже черные люди и крестьяне носят рубахи, шитые золотом и жемчугом?... Шапки, однорядки и воротники украшают нашивками и твезами [?], шариками, завязками, шнурами из жемчуга, золота и шелка». Про бояр и говорить нечего. «На то, что у нас один боярин по необходимости должен тратить на свое платье, оделись бы в указанных странах [Крижанич перед этим рассказывал, как одеваются в Испании, Италии и Германии — странах, хорошо ему знакомых — А.Г.] трое князей». Но и это еще не все. «Следовало бы запретить простым людям употреблять шелк, золотую пряжу и дорогие алые ткани, чтобы боярское сословие отличалось от простых людей. Ибо никуда не гоже, чтобы ничтожный писец ходил в одинаковом платье со знатным боярином... Такого безобразия нет нигде в Европе. Наигоршие черные люди носят шелковые платья. Их жен не отличить от первейших боярынь» (Юрий Крижанич, «Политика», М., 1965)15.

И за сто с лишним лет до Крижанича Стоглавый Собор выделял это явление как некую проблему. Глава 90 «Стоглава» требовала (похоже, тщетно), чтобы по одежде было видно «кто есть коего чина»: «Ино одеяние воину, ино одеяние тысящнику, ино пятьдесятнику, и ино одеяние купцу, и ино златарю, ино железному ковачю, и ино орарю, и ино просителю, и ино женам, яко же им носити и глаголемые торлопы [нарядные платья]. Их же [торлопы] обычай имеют и причетницы носити златом и бисером и камением украшены, и сие неподобно есть, причетником тако украшатися женским одеянием, ниже [тем более] воинское одеяние носити им»16. Вообразите-ка молодых причетников 1551 года, переодевающихся в женское платье, рядящихся воинами! Начинаешь понимать, что жизнь того времени была куда богаче оттенками, чем может решить зритель плоского, аки блин, фильма лауреата Сталинской премии С.М. Эйзенштейна.

А вот «свидетельство о бедности» уже из XIX века, и не чье-нибудь, а Стендаля, врача во французской оккупационной армии: «В Москве было 400 или 500 дворцов, убранных с очаровательной роскошью, неведомой Парижу» (в письме графине Дарю из Москвы 16 октября 1812 года). А ведь Москва даже не столица. Или Париж был тоже «слишком далек от главнейших путей мировой торговли»?

Вообще-то в этой главе можно было бы обойтись без цитат иностранцев. Вполне достаточно свидетельства величайшего знатока русских кладов, историка и нумизмата Ивана Георгиевича Спасского (1904-1990), который писал о «поразительном, ни с чем не сравнимым обилии монетных кладов, оставленных по себе XVI и XVII веками», т.е. периодом царства Ивана Грозного и особенно Смутного времени. И потрясающая подробность: «Археологическая комиссия отправляла на Монетный двор в сплавку поступавшее в ее рассмотрение русское монетное серебро XVI-XVII вв. без рассмотрения — так его было много, так часто попадались такого рода клады!» Было, что прятать в тревожное время в небольшой по населению (тогда) стране. Очень много было.

Директор Центра археологических исследований Москвы А.Г. Векслер и доктор исторических наук А.С. Мельникова сообщают (в статье «Сокровища старого Гостиного двора», Наука и жизнь, № 8, 1997) важные подробности, связанные с русским серебром. Оказывается, для московских купцов, торговавших в Персии, лучшим товаром были «ефимки и денги старые московские» (свидетельство 1620 года). Западноевропейские купцы тоже активно скупали русские деньги и вывозили их как чистое серебро (русские копейки 1535-1613 годов имели 960-ю пробу). Т.е. Россия была невольным экспортером серебра. Мало того, видя популярность «старых» денег, зарубежные фальшивомонетчики наладили массовое производство подделок с более низкой пробой и начали ввозить их в Россию. Здесь на подделки покупали русские товары или пытались менять их на полновесные деньги. Количество этих зарубежных «воровских» денег было довольно значительным, и некоторые из них осели в монетных кладах первой половины — середины XVII века. В 20-е годы XVII века дошло до того, что царь вынужден был отправлять в крупные города, связанные с внешней торговлей, распоряжения, неоднократно повторенные, запрещающие «московским и московских городов гостем и всяким торговым людем» использовать в расчетах с иноземцами «старые» деньги.

Торговая и промышленная нация

Даже как-то неудобно напоминать, что Россия изначально возникла на торговых путях (из варяг в греки, хазары, сарацины, персы и т.д.) как торговое государство. Мало того, это государство расширилось до Тихого океана благодаря предпринимателям, чью энергию подстегивали дешевизна и изобилие лучшей в мире пушнины. И оно оставалось торговым государством на протяжении большей части своей истории, вплоть до 1917 года, что не мешало ему быть одновременно государством военным, аристократическим, бюрократическим, каким угодно. Знаменитый советский историк, академик М.Н. Покровский, не упустивший ни единого повода показать Россию отсталой и косной, констатировал: «Собирание Руси с самого начала Московского княжества и до Александра I двигалось совершенно определенным историческим фактором, этим фактором был торговый капитал».

Афанасий Никитин, если кто не знает, дошел в 1469 году до Индии (Васко да Гама еще даже не родился) потому, что не получил в Персии достаточную цену за коня. Его не менее упорные, но более удачливые, хоть и не оставившие путевых записок коллеги торговали в Пекине, Кашгаре, Герате, Дамаске, Исфагане, Бухаре, Тебризе, Трапезунде, Шемахе, Кафе (Феодосии), Царьграде, Салониках, Ревеле, Риге, Кенигсберге, Любеке, острове Готланд, Сигтуне (древней столице Швеции), Стокгольме (который они звали «Стекольный»), Копенгагене, Антверпене, Амстердаме, Генте, в шведском Або (ныне финский Турку — от русского «торг») и других городах Старого Света, имели там подворья. Кое-где с церквями и банями — с банями потому, что Европа на много веков отпала от такого удобства.

Вообще русская внешняя торговля — ровесница русского государства. Купцы фигурируют уже в договорах Руси с греками 907, 911 и 944 годов, где оговорены условия торговли, а также статус русских, находящихся в Византии временно или на службе, выкуп пленных, права наследования имущества умерших и тому подобные вещи, актуальные лишь при постоянных людских потоках в обе стороны. Одиннадцать столетий назад никому бы не пришло в голову включать в договор статьи, не связанные с реальностями жизни.

Никак не говорит о «незатейливости» русских купцов и о зачаточном состоянии денежных отношений на Руси такой документ, как «Суд Ярослава князя. Устав о всяцих пошлинах и о уроцех», иначе именуемый «Пространной Правдой Русской». Этот устав родился в столкновениях новгородцев с князьями, пытавшимися расширить свои полномочия и выносить произвольные решения. О значении «Правды Русской» как основополагающего правового акта мы поговорим позже, а пока обратим внимание на статьи о денежных отношениях и о купцах. В той части документа, где речь идет о наследственном праве, имущественных спорах и тому подобном, мы находим статьи (с 47 по 55), из которых видно, что купцы объединялись в товарищества на вере (организационно-правовая форма коммерческой организации на складочном капитале, существующая и сегодня), что правила взимания процентов по займу были тщательно прописаны, что банкротство купца по обстоятельствам непреодолимой силы не влекло за собой судебной ответственности: ему давалась возможность восполнить утраченное и в рассрочку выплатить долг. К необычным можно отнести такую подробность: заимодавец, злоупотребивший процентами, и уже получивший в форме процентов весь или почти весь долг, лишался права на возмещение самого займа. Напомню, это положения примерно 900-летней давности.