Н Демурова - Томас Гарди, прозаик и поэт Страница 5

Да, я убил его

За то, что он мой враг,

Не правда ль - только и всего,

Ведь это ясно так.

Наверно, тяжело

Он без работы жил,

Как я, продавши барахло,

В солдаты поступил.

Да, такова война!

Тех убиваем мы,

Кому бы поднесли вина

Иль дали бы взаймы.

(Перевод М. Зенкевича)

В известном смысле антивоенные стихи Гарди перекликаются со стихами на военную тему А. Э. Хаусмена. Впрочем, между ними есть и различие: социально стихи Гарди более четко окрашены; стихи Хаусмена, поэта и филолога-античника, строже, "классичнее". Различие это, возможно, меньше ощущается в переводе, и все же оно, безусловно, есть. (Все это говорится отнюдь не для принижения Хаусмена, замечательного в своем роде поэта, а для того, чтобы яснее представить себе своеобразие Гарди как поэта.) Уже во втором сборнике поэзии Гарди, "Стихотворения о прошлом и настоящем", находим стихи, разоблачающие войну во всей ее жестокости и бесчеловечности. Написанные на материале англо-бурской войны, они выражают позицию писателя, не поддавшегося шовинистическому угару. Среди лучших стихотворений этого сборника - "Барабанщик Ходж", многократно включаемый в наши дни в различные антологии, "Отъезд", "Отправка батареи" и др. Тема войны получает дальнейшее развитие и в других сборниках писателя, особенно в тех, которые были написаны во время мировой войны 1914-1918 годов. Стихи этого времени перекликаются со стихами так называемых "окопных" поэтов, которых Гарди высоко ценил (с одним из них - Зигфридом Сассуном - он поддерживал отношения после воины).

Самую большую группу в стихотворном наследии Гарди образует его лирика в строгом смысле слова, это наивысшее достижение поэта. Продолжая традицию Уордсворта, Гарди создает замечательные образцы лирической поэзии, посвященные природе и обыденным, каждодневным вещам. Зарисовки природы в его лирике всегда лаконичны и точны. Это не отчужденные описания тех или иных феноменов природы, смены времен года и связанных с ними событий, но поэтическая летопись эмоциональной жизни поэта, неразрывно слитой с природой. Для Гарди, как поэта, каждое проявление природной жизни одухотворено и тем самым связано с его духовной жизнью. Он не устает наблюдать за вечно меняющимся ликом природы. Лежа без сна, поэт видит, словно наяву, утреннюю звезду, светящую ровным светом на востоке, буки, каждая веточка которых отчетливо вырисовывается на небе, луг под белым покровом росы, светлеющее за темными деревьями кладбище ("Бессонница"). Он воссоздает эту и подобные ей сцены с точностью и свежестью чувства, которые не имели себе равных в английской поэзии его времени. Вглядимся в такое стихотворение, например, как "Январская ночь" (1879). Тонкая звукопись передает и порывы ветра, и трепетанье листьев плюща, и шум дождя, и дребезжанье отсыревшей двери, и то неясное чувство тревоги, которое охватывает неназванных наблюдателей этой сцены. Многие из лирических стихотворений Гарди посвящены вещам, лишенным, казалось бы, какой бы то ни было поэтичности и красоты. Таково стихотворение "Старая мебель", заставляющее вспомнить запись, сделанную 35-летним поэтом в дневнике, имеющую для него смысл поэтической декларации: "Область поэзии - находить красоту в некрасивом". Старые, дедовские вещи исполнены для него красотой: поэт видит на них отпечатки "рук поколений", которые придают им особый смысл и одухотворенность. Вообще говоря, для Гарди все, что становится объектом его поэтической музы, исполнено внутренним смыслом, одухотворено - холмы и деревья, деревенские дома, старая мебель, переходящая от поколения к поколению, камни, животные, птицы.

Агностик Гарди далек от того, чтобы придавать всем этим окружающим его вещам религиозный смысл. Он по устает говорить о том, что на все вопросы о скрытом смысле окружающих вещей он может ответить лишь одно: "Мы не знаем". Эта фраза, заключающая стихотворение "Ночь в октябре", звучит как настойчивый лейтмотив поэзии Гарди. Для него важно другое: какова бы ни была разгадка тайны бытия, он остро, всем своим существом ощущает единство живой и неживой природы, их неразрывность, их слитость в одно органическое целое. Это ощущение, которым отмечены и лучшие страницы прозы Гарди (вспомним "Тэсс" или "В краю лесов"), пронизывает всю лирику Гарди.

Вершиной лирической поэзии Гарди критики единогласно признают цикл стихов, посвященных первой жене Гарди, Эмме Лавинии, написанных после того, как Гарди узнал о ее смерти (она умерла 27 ноября 1912 года). Среди них "Исчезновение", "Твоя последняя прогулка", "Голос", "После поездки", "Мыс Бини", "У замка Ботерел", "Призрачная всадница". К ним можно было бы присоединить такие стихотворения, как "Разлука", "Прощание на перроне" и др. Шестнадцати стихотворений, написанных Гарди после смерти жены, по мнению одного из английских исследователей стихотворного наследия Гарди, было бы вполне достаточно, чтобы обеспечить ему почетное место среди поэтов XX века. Чувство любви и невосполнимой утраты пронизывает эти лирические стихотворения, в которых ярко высвечены все основные события их совместной жизни. Многие из них в той или иной форме были запечатлены Гарди и в лирике предшествующих лет; он будет возвращаться к ним и позже. В своей лирике Гарди словно бы создает некий в высшей степени личный "миф", покоящийся на истории его любви. Именно это свойство лирики Гарди вызвало крайнее раздражение Т. С. Элиота, заметившего, что Гарди "пишет всегда о себе". Здесь не место рассматривать сложную историю взаимоотношений между Гарди и поэтами-модернистами. Заметим только, что Элиот выступал против пронзительной лиричности поэзии Гарди, которая была неприемлема для модернизма, по которая составляла едва ли не самую сильную сторону Гарди-поэта. Чтобы лучше оценить специфику лирики Гарди, перечитаем любое из его стихотворений 1912-1913 годов. Гарди, вообще говоря, поэт неровный, в поэзии которого есть и взлеты, и падения, создает в эти годы цикл замечательных по своей силе и выразительности лирических стихотворений, посвященных его покойной жене Эмме. Это вершина лирики поэта. Возьмем хотя бы "Голос". Стихотворение открывается обращением к женщине, о которой тоскует поэт, где в одной фразе, произнесенной на длинном дыхании, поэт восстанавливает все фазы их любви от первого, безоблачного дня (первая строфа). Здесь нет ни одного случайного, "проходного" слова, ни одной лишней детали. Предельная лаконичность; сложный синтаксис, передающий неустойчивость отношений между поэтом и возлюбленной. Вторая строфа картина прошлого: женщина вес в том же голубом платье, в котором поэт увидел ее впервые, ждет подъезжающего поэта. Из дневника Эммы, отрывки из которого Гарди включил в свое "Жизнеописание", мы узнаем, что именно так она была одета, когда поэт говорил с ней впервые (он видел ее сначала в коричневом плаще, верхом на небольшой лошади, что тоже найдет свое выражение в его лирике). Третья строфа по форме представляет собой риторический вопрос: поэт спрашивает себя, не принимает ли он за голос ушедшей возлюбленной ветер, шелестящий туманом над мокрыми лугами. Выразительная звукопись двух последних строф создает пронзительное чувство тоски и смятения. Завершает стихотворение строка, возвращающая нас к первой строке и к основной теме, заявленной в ней. Такая замкнутая, "кольцевая", композиция (также, кстати сказать, весьма часто используемая в народных жанрах) не только придает всему стихотворению законченность, завершенность, но и подчеркнуто усиливает основную тему. Гарди использует простые, но мощные образные средства: поэтическое обращение, риторический вопрос, звукопись, повторы. Обращает на себя внимание отсутствие метафор. Нет в стихотворении, если не считать нескольких скупо вкрапленных эпитетов, и других тропов. Голос зовущей женщины (1-я строфа) сменяется зрительным впечатлением (2-я строфа), в свою очередь уступающим место звуку, вернее звукам природных сил (3-я строфа, начало 4-й строфы), которые возвращают нас к первоначальному звуку, голосу женщины (завершение 4-й строфы).

Сравнивая это стихотворение с другими, видишь, как заданный в нем сюжет пополняется новыми подробностями, обрастает деталями, расширяется пространством и временем, превращается в некий "миф" лирической поэзии Гарди. "Призрачная всадница" возвращает нас к первому дню знакомства Гарди и Эммы Лавинии, а также их совместным прогулкам вдвоем. "У замка Ботерел" и "Мыс Бини" также связаны с первым, счастливым периодом их любви, тогда как в стихотворении "После поездки" и в других слышатся отзвуки иных, "изменившихся" дней. Но прошлое не умирает, не уходит в небытие. В каждом новом лирическом стихотворении Гарди оно снова и снова наполняется жизнью, пульсирует горячей кровью. Эта слитность прошлого и настоящего, их возрождаемость и составляет самую суть "мифологичности" лирики Гарди. Эмма мертва - и в то же время голос ее продолжает звать поэта; она навеки растаяла в бледном тумане - и в то же время стоит (и будет вечно стоять!) все в том же "первом" голубом платье, дожидаясь возвращения поэта. В последней строфе стихотворения "После поездки" поэт знает, что возлюбленная скоро должна будет исчезнуть, ибо день уже стучится в окно, и молит ее о новой встрече, в которой не сомневается, ибо он все тот же, каким был во дни счастья. На склоне дней Гарди записал в дневнике: "Относительность. То, что вещи и события всегда были, есть и будут (например, Эмма, мама и отец все тат; же живут в прошлом) ". Сплав прошлого, настоящего и будущего, "просвечивающих" друг сквозь друга, одномоментность их существования и вечная повторяемость уже бывшего, которое продолжает жить для поэта, такова основа "мифа" лирической поэзии Гарди.